Дорожное эхо - Олег Левитан

Промысловая баллада

Тралмейстер и штурман – вот главные на корабле,и каждый из них сам себя полагает главнее! —когда стая скумбрии в синей нащупана мглеи трал нараспашку все ближе крадется за нею…

Вы скажете: штурман! Он долго смотрел в эхолот,он рыбный косяк раньше всех опознал на экране!Два дня нет улова, и вот – разворот и заход,и всё как по нотам – при этой волне и тумане…

Но разве тралмейстер, сам лично поставивший трал,поставивший на кон пятнадцатилетний свой опыт, —на траловой палубе зря свою вахту гонял?Пусть голос пропит у него, но талант-то не пропит!

А там, в синей мгле – от просторного трала на шаг, —где сытный планктон пожирает родимая стая,в своих эмпиреях витает скумбрийный вожаки мощным хвостом вправо-влево поводит, витая…

Едва ли он знает, что гибель спешит по пятам,что волны шумят наверху, как галерка в театре,что хищные боги к добыче готовятся там,мечтая, чтоб сразу – и вахты на две или на три!..

Но если сейчас он опасность – учует, узрит,то вся его стая любое движение разоммгновенно и точно вослед вожаку повторит!И эта готовность не меньше, чем опыт и разум…

…И штурман, тревожась, меняет – то скорость, то курс.И щупает тросы тралмейстер, покоя не зная…У скумбрии этой – и стоимость выше, и вкус, —но рыба она мускулистая и скоростная!

И чайки кричат, мельтеша за кормой невдали,и крик их подобен то смеху, то бабьему всхлипу!И громко железом в железо стучат кухтыли —когда наш улов наконец выползает по слипу!

Огромный сачок, стометровой – не меньше – длины!И если бугрится лишь в самом конце и не туго —нет мыслей мрачнее и жарче, которых полнытралмейстер и штурман, что молча глядят друг на друга…

Акула

Мы выловили крупную акулу,а думали, что скумбрии косяк.Акула побрыкалась – и заснула,издохла, значит, так ее и сяк!..

И сразу на корме, как в зоопарке —толпа, и негде яблоку упасть,и кто-то там пихал акуле палкув свирепую ощеренную пасть.

И целясь в наши бронзовые скулы,бесстрастно щелкал аппарат «Зенит» —старпом, матрос-лебедчик и аку́ла;аку́ла и котельный машинист…

А боцман – точно рыцарь из Ла-Манчи,тощой мужик лет сорока семи, —акулу оседлав, упрямо клянчил:– А ну, а ну, вот та́к меня сыми!

Сквозило. Вечерел в сторонке айсберг.Рыбацкий пес привычно блох искал.И капитана молчаливый абрисуже не раз на мостике мелькал…

И уделив потехе час, не боле,решив убрать все лишнее с кормы,чудовище смайнали тросом в море:Плыви, мол, остальных акул корми!..

И вдруг с веселых лиц улыбки сдуло,и боцман, оглянувшись, побледнел:акула – наша дохлая акула! —вильнув хвостом,исчезлав глубине…

Монолог рыбака

И рыбы нет. И нет покояв одном из пасмурных морей.И на душе моей – такое!Такое на душе моей!..

Еще вчера под рев лебедкитралмейстер матерно орал —килограммовые селедкив гостеприимный лезли трал!..

Еще вчера я шел вразвалку,в столовой жадно пил компот,и мне официантка Валькатайком сказала, что – придет!

Еще вчера все было просто…Зато сегодня все не так!Тралмейстер, злясь на все расспросы,показывает всем кулак.

И чаек нет. И море стиркузатеяло. Нависла мгла.И трал пришел пустой, как дырка…И Валька так и не пришла.

Фамилия

Фамилию известную ношу,и многим не дает она покоя.– Не родственник ли? – Нет, – произношус привычным сожаленьем и тоскою.

Но вижу, что не верят все равно,подозревают, что в родстве повинен —и с живописцем, умершим давно,и с диктором, что памятен доныне…

Товарищи, я к вам без дураков,вопрос закрыт, и все намеки – всуе!Я сам с усам и с помощью стихов —сам говорю и сам живописую!

Вопрос закрыт, но с должной прямотойсквозит за ним вопрос национальный!У нас тут в море трал пришел пустой —причиной объяснен оригинальной.

Сгибая пальцы, сам из вологжан,виновников подсчитывал Петрович:– Левицкий в рубке! В цехе Миттельман!Плюс Левитан, Исаков, Абрамович!

– Постой! Ведь Абрамович – белорус,Исаков – русский, да и я – из псковских!..– Из псковских, говоришь? – и крутит ус. —Брось парень, брось, видали мы таковских!

Когда же штурман поднял полный трал,Петрович сам, хлебнув чайку из фляги,весь в чешуе, на палубе орал:– Ух, молодцы евреи, молодчаги!..

И греб треску лопатою в «карман»,а там, внизу, где каждый одинаков,ее пластали все – и Миттельман,и я, и Абрамович, и Исаков!..

И вот что я подумал: вся беда —не в нациях и не в утятах гадких,а в том, что нет условий для труда,зато полно проблем и недостатков!

А если дело спорится, ей-ей! —в любом занятье никому не тесно,и там не важно – родственник ты чей,да и в анкету лезть не интересно…

«Когда шторма швыряют судно…»

Когда шторма швыряют судното в небо, то наоборот,когда не то что неуютно,а просто оторопь берет,и твой сосед лежит в каютечуть жив, лицом белей, чем мел, —он шел в моря, чтоб выйти в люди,он еле в койку влезть сумел! —тогда и ты в тоске безмернойсидишь, кляня весь белый свет,и в рундуке рукой невернойища спасательный жилет…

Но перевернута страница!И, от хлопот отяжелев,утихнет шторм, угомонится,вернет на место дымный шлейф!И вот уж ночь с зарей толкуюто видах завтрашнего дня,и волны из одной в другую —переливаются, звеня…И отпихнув жилет дурацкий,ты выйдешь вновь на белый свет,и он прильнет к тебе по-братски —он слов твоих не вспомнит, нет…

«Процессы облакообразованья…»

Процессы облакообразованья…Вот, от старпома выйдя, зол и хмур,на палубе присел Калугин Ваня,и закурил, и горестно вздохнул…Вот вздох его, в полете обрастаяпарами, что вздымаются от вод —то уплотняясь формою, то тая —степенно покоряет небосвод…И вот уже плывут к востоку тучи —лиловые от Ваниной тоски!А будь старпом в беседе с ним почутче —вздыхать и злиться было б не с руки…

Любимая!Мне было не до шуток,когда, во сне про прежнее житье,я снова вспомнил – через столько суток! —внезапное замужество твое…Вчерашняя моя!Позавчерашнейсреди штормов и штилей становясь,о, согласись, нет ничего пустяшней,чем та меж нами тинькнувшая связь!И этот сон – все дальше, все забытей…Но грустно мне, не знаю отчего.И облака плывут в твоем зените —рожденные от вздоха моего…

Волна

Сегодня нам не выспаться опять!Сегодня вновь откуда-то с востокапришла голубоокая морока,пришла – взметнулась звонко и высоко,в иллюминатор глянула – и вспять!..

Мы – с вахты. Мы на отдыхе – вдвоем.Сосед свой тельник порванный заштопали влез в постель свою, как в пробку штопор.Какой-то слон по палубе протопал —не иначе, как камбузник с ведром!

А гостья стонет, бьется о стекло,как будто молит: «Люди! Бога ради!Смотрите, у меня седые пряди!Я потеряла путь к моей отраде,и сердце мое горем истекло…»

И вспомнился старинный тот сюжет…И я подумал: вдруг она – Ундина!Но что Гульбранду рыбная путина,Здесь, в Лабрадоре, нынче холодина,а рыцарь и Бертальдою согрет!..

Но прав Жуковский – бедная волна!Так лишь любви пропавшей ищут – где ж ты? —в отчаянье, граничащем с надеждой,в какие бы ни пряталась одеждыи в ком бы ни была воплощена…

Летит волна. Волнует и томит.Мешает спать. И думать над тетрадью.И так звенит, в каюту нашу глядя,что и сосед, видавший виды дядя,бормочет сонно:– Что? Никак штормит?..

Баллада о лошадях острова Сейбла

На Сейбле – песчаном клочке с океаном вокруг,который шалеет при виде песчаной земли, —в бинокле возникнут косматые лошади вдруг…Когда-то мы – люди – с собой их сюда привезли.Но люди горазды раздоры чинить меж собой!И вот учинили – и шустро взялись за ножи,и пули над островом пели про смерть вразнобой…Кончаются плохо во все времена мятежи.Кто смог, тот отчалил с проклятьями на материк —за новой судьбой, поцелуями, дракой, тюрьмой.Последняя пуля в последний отчаянный крикпоставила точку – и остров исчез за кормой….Кто знал, каково им, гривастым, оставшись без нас —в суровые зимы, в штормах и туманах подряд! —сбивая копыта, к траве пробиваться сквозь насти брюхом мохнатым стараться согреть жеребят?Но выжили лошади – трудностям всем вопреки!Росло поголовье, хоть пастбищ не сыщешь скудней.Чуть стали приземистей, но быстроноги, легки —и долгое время совсем не боялись людей…И если швыряло разбитый корабль на песок,и спасшийся некто – истерзанный, в смертных слезах! —в себя приходил, он готов был поверить, что Богна лошадь похож, что склонялась над ним в небесах…

Баня