Журнал «Вокруг Света» №12 за 1991 год - Вокруг Света

Надо отдать Тепешу должное: в своем палаческом усердии он не давал поблажки никому, независимо от национальности или общественного положения. Всякого, кто имел несчастье навлечь на себя княжеский гнев, будь то турок или немец, трансильванец или серб, ожидала одинаково страшная участь. Кол оказался также весьма эффективным регулятором экономической деятельности: когда несколько семиградских купцов, обвиненных в торговле с турками, испустили дух на рыночной площади в Шесбурге, сотрудничеству с врагами веры Христовой пришел конец.

Можно только поражаться долготерпению народа, в течение почти десяти лет управлявшегося подобным государем. Но для того, чтобы понять «феномен Дракулы», надо учитывать существование постоянной внешней угрозы, висевшей над придунайскими странами в XV веке.

Отношение к памяти Дракулы в Румынии, даже современной, совсем не такое, как в западноевропейских странах. Не то чтобы его считали национальным героем, но уважением к нему — конечно, с солидной примесью суеверного страха — несомненно, и сегодня Влад Тепеш считается одной из ведущих исторических фигур эпохи национального становления будущей Румынии, которое восходит еще к первым десятилетиям XIV века. В то время князь Басараб I основал небольшое независимое княжество на территории Валахии. Победа, одержанная им в 1330 году над венграми — тогдашними хозяевами всех придунайских земель, — закрепила его права. Затем началась долгая, изнурительная борьба с крупными феодалами-боярами. Привыкнув к неограниченной власти в своих родовых уделах, они отчаянно сопротивлялись любым попыткам центральной власти установить контроль над всей страной, блокируясь при этом, в зависимости от политической ситуации, то друг с другом, то с венграми, то с турками. Через сто с лишним лет Влад Тепеш положил конец этой прискорбной практике, раз и навсегда решив проблему сепаратизма своим излюбленным способом. Но об этом — ниже.

Мы уже никогда не узнаем, каким был наш ужасный герой в личной жизни. Шутил ли он хоть когда-нибудь, озаряла ли улыбка лицо этого изверга-патриота? Летописи и легенды сохранили лишь отдельные жутковатые штрихи, за достоверность которых трудно ручаться — например, что любимым развлечением Влада в детстве было вырывать перья из крыльев пойманных птиц. Это похоже на правду: много лет спустя, оказавшись в венгерском плену, он, сидя в темнице, от скуки сажал мышей на собственноручно сделанный миниатюрный колышек.

Тем не менее многие румынские историки и литературоведы считают, что Влад III — жертва исторической несправедливости. По их мнению, с легкой руки ирландского романиста Брэма Стокера Тепеш был оклеветан перед всем миром, а извращенная фантазия англосаксов довершила дело. Стокер действительно погрешил против истины: Влад III не питался кровью своих подданных, предпочитая менее экзотические блюда. Однако свое прозвище он носил более чем заслуженно.

Интересно, что в народе Влад был, судя по всему, довольно популярен. Причины этого — в основном психологического свойства. Во-первых, он враждовал с боярами, вековечными и исконными угнетателями простонародья. Во-вторых, противовесом ужасу, который внушал Тепеш своим подданным, была гордость за его военные победы над могущественным и ненавистным врагом — турками. Те, кто сражался под командованием Влада III, чувствовали себя причастными к княжеской славе и хранили неизменную верность своему полководцу. В-третьих, всему населению страны были понятны и близки идеи, вдохновлявшие Влада на его деяния. И, наконец, был еще один очень важный фактор: религия.

Влияние церкви на жизнь всего общества в прошлом в тех краях было велико. Поэтому правитель, известный своей религиозностью и пользующийся моральной поддержкой духовенства, всегда мог твердо рассчитывать на покорность народа. А благочестие Влада III граничило с фанатизмом, ничуть не умеряя его жестокости. Впрочем, этому едва ли стоит удивляться: примеры такого рода сочетания в истории средневековья очень часты.

Влад с неизменной щедростью наделял монастыри землей и деревнями. Иногда такой дар бывал приурочен к какой-нибудь военной победе, иногда делался в порыве экстатического восторга, но чаще являлся результатом трезвого политико-экономического расчета. Как бы то ни было, совместное действие креста и кнута обеспечило кровавому вождю молчаливое повиновение народа. Лишь в молитвах и заупокойных службах изливалась скорбь по тысячам казненных, не обращаясь в ярость, направленную против тирана — ведь его власть была освящена церковью, а цели — разумны и благородны.

А теперь покинем Валахию и бросим взгляд на другую, пограничную с ней страну, которая сыграла решающую роль в судьбе нашего героя.

К северу от Бухареста сегодня тянутся на десятки километров бесконечные кукурузные поля. Но во времена Влада III здесь шумел лес — от Дуная до предгорий Карпат расстилались зеленым морем вековые дубравы. За ними начиналось плоскогорье, пригодное для земледелия. Молдаване, саксонцы, венгры издавна стремились в этот благодатный вольный край, к плодородной земле, защищенной от вражеских набегов дремучими лесами и отрогами горных цепей.

Венгры называли эти места Трансильванией — «Страной по ту сторону лесов», а саксонские купцы, построившие здесь хорошо укрепленные города, — Зибенбюрген, то есть «Семиградье». Все больше людей стекалось в эту свободную область, спасаясь от ужасов войны и гнета феодалов. Первыми поселенцами были, конечно, крестьяне; за ними появились ремесленники, торговцы и представители свободных профессий — художники, законоведы, ученые. Все они страстно желали одного: мирно трудиться на благо себе и окружающим и не трепетать в ожидании завтрашнего дня.

За какие-нибудь полсотни лет Трансильвания расцвела. Ее самоуправляющиеся города-республики — Шесбург, Кронштадт, Германштадт—росли и богатели; более 250 сел и деревень, не знавших турецких набегов, с избытком обеспечивали все население пшеницей, бараниной, вином и маслом. Географическое положение Трансильвании было очень выгодным — как только край стал обитаемым, по нему пошла одна из основных ветвей Великого шелкового пути. Возникали новые ремесла, новые цехи, ориентированные уже в основном на экспорт. Так, например, обилие дешевой шерсти дало импульс к ковроткачеству—занятию, вообще говоря, совсем нетипичному для Южной Европы. Но мало того: хитрые ткачи Семиградья занимались тем, что впоследствии назовут «экономическим пиратством», — делали ковры, почти неотличимые от турецких, и сбывали за соответствующую цену.

Но все имеет свою оборотную сторону. Богатство и благополучие Трансильвании делало ее в высшей степени лакомой добычей для соседей, самым могущественным и алчным из которых была, конечно, Османская империя.

Семиградье, не будучи централизованным государством, не имело собственной постоянной армии. Правда, в критические моменты созывалось ополчение, не раз доказавшее храбрость и боеспособность свободных людей в схватках с наемниками. Но, в общем, стабильность этого удивительного конгломерата, этой «Карпатской Швейцарии», объяснялась не военной силой. Трансильванские города вели тонкую и сложную политическую игру, подчиненную единой стратегической цели: соблюдать такой баланс интересов, при котором большинству окружающих ее княжеств и королевств было бы выгоднее иметь Трансильванию в качестве благожелательного посредника и щедрого кредитора, чем в качестве пленника — непокорного и далеко не беспомощного.

Но империя Мухаммеда I была слишком крупным противником. Никакие хитроумные доводы семиградских политиков не могли бы убедить турок добровольно отказаться от экспансии на Север. Имелись и соображения высшего плана, вообще не подлежащие обсуждению: ислам — религия завоевателей. Поэтому независимость Трансильвании оказалась тесно связанной с замыслами и действиями валахских господарей — маленькое княжество Валахия лежало между Семиградьем и мусульманским колоссом, играя роль своеобразного буфера. Прежде чем напасть на трансильванские города, туркам требовалось покорить Валахию; и в интересах семиградцев было создать такое положение дел, чтобы султан дважды подумал, прежде чем начинать новую войну с Валахией.

Эпитет «новая» не случаен. Хотя в середине XV века значительная часть Балканского полуострова уже входила в состав Османской империи, турки чувствовали себя здесь скорее господами, чем хозяевами. Восстания против турецкого владычества вспыхивали то тут, то там; их питали два могучих источника — стремление к национальной независимости и защита веры отцов. Эти восстания всегда жестоко подавлялись, но все же иной раз вынуждали турок идти на некоторые компромиссы.

Одним из таких компромиссов было сохранение государственного статуса отдельных княжеств, при условии их вассальной зависимости от султана. Была оговорена ежегодная дань — например, Валахия выплачивала ее серебром и лесом. А для того, чтобы тот или иной князь ни на минуту не забывал о своих обязанностях по отношению к повелителю правоверных в Стамбуле, он должен был отправить заложником ко двору султана своего старшего сына. И если князь начинал проявлять строптивость, юношу ждала —в лучшем случае — смерть.