Любой ценой - Ян Альгин

Чуть поодаль от остальных, в небольшой бухте, на приколе стояли несколько изящных каравелл королевского экспедиционного флота с багрово-золотистыми парусами. Обыкновенно они совершали путешествия через океан на далёкий запад, к берегам Мереи, где можно было поживиться драгоценными камнями и диковинными пряностями, а также на север, в ледяные воды вечной ночи: там пока что удалось обнаружить лишь снег и моржей, но адмирал Дален интересовался вовсе не ими – он надеялся проложить через льды и сумрак путь к неисследованным землям, находившимся на противоположной стороне земной сферы, и почему-то, во-первых, вовсе не допускал мысли, что их там может и не быть, а во-вторых полагал невероятно богатыми. Уже пять или шесть раз он отправлялся туда, не унывая после очередной неудачи, хотя пока что эти экспедиции приносили одни лишь убытки.

Гавань всё ещё казалась маленькой, почти игрушечной, сквозь узкое горло бухты она виднелась словно через замочную скважину, а над ней тёмными блестящими пиками высились остроконечные городские шпили, разрезавшие багрово-оранжевый апельсин горизонта на дольки. Город торгашей и лодочников, в последний раз Везарий проезжал его пять лет назад, торопясь на похороны брата.

Это уже стало дурной традицией – мои братья умирают раз в пять лет. Один, второй, третий. Остался лишь я. Во всяком случае, точно иметь пять лет в запасе не так уж и плохо.

Он поёжился: нос корабля продувал не по месяцу злой ветер. Уходящее за горизонт слабое, холодное солнце вновь спряталось за тучами, в последние дни оно делало это всё чаще. Родина встречает меня не слишком приветливо. В быстро сгустившихся сумерках цвета поблекли и посерели, отчего город стал выглядеть тёмным бесформенным пятном, масляно растёкшимся по холмам. Везарий не чувствовал от возвращения домой ни малейшей радости или прилива сил, наоборот, во время путешествия дурные сны стали тревожить его чаще обычного. После них он просыпался с тяжёлой головой, и настойчивый голос в ней всё отговаривал от возвращения. «Ты там совсем чужой», – шептал он. – «Родина?» – спорил голос с невысказанным, – «Тебе было хорошо на островах, там твоя Родина. А в Эставалле всё чужое, там тебя не ждёт ничего хорошего, вот увидишь». Голос был прав, но поддаваться ему всё равно не следовало. Не хотелось возвращаться, но невозможно, немыслимо было не откликнуться на призыв отца.

Пора становиться мужчиной. Пора принять вызов и победить чудище, отрубить все его бесчисленные щупальца, доказать что-то хотя бы самому себе. Он закутался в плащ поплотнее, шмыгнув носом. На Архипелаге сейчас не просто тепло – жар несусветный, а здесь… К чёрту. Нет теперь там и здесь, есть только здесь.

Он вслушался в усыпляюще мерное биение волн о борт корабля, в крики чаек, носившихся над мачтой. Облака плыли по небу, будто корабли, а пятно города продолжало неспешно расти и темнеть.

Так приятно было бы продолжать предаваться наукам, хотя кого я обманываю – безделью по большей части, но после смерти Кнуда это стало невозможным. Брат не был лучшим из людей, даже просто хорошим человеком, из тех, которых вспоминают добром, но никто не отнимет у него одного – он был истинным сыном своего отца и наследником королевства. Жестоким, нечестным и не слишком-то благородным – но отец любит говаривать что благородство и честь лишь выдумки трусов. Я и сам из них, так что не мне судить. В любом случае Кнуд был достоин носить своё имя. И я тоже обязан стать достойным.

Ледяной ветер пронизывал кости, но он упорно стоял на открытом ветрам носу корабля, рядом с вырезанной из дерева семифутовой фигурой одного из бесчисленных покровителей Островов Архипелага: этот держал в руках кнут – значит, он с одного из семи десятков мелких южных островков.

Теперь моё место здесь – в холодном, угрюмом и отсталом королевстве на краю мира. Потому что оно моё. Он вгляделся в тёмное восточное небо над городом. Какая насмешка над отцом! Тот и помыслить не мог, что Везарий станет его наследником – подобное казалось столь невероятным, что он отпустил строптивого юнца по достижению совершеннолетия на все четыре стороны, уже не надеясь, что из того выйдет хоть какой-то толк. Чем он рисковал? Везарий был третьим сыном из четырёх, а старший, Вильгельм, имел к тому же двоих собственных.

Но судьба нанесла множество жестоких ударов семье – один за другим, будто мстила за смертельную обиду. Сначала, десять лет тому назад, его младший брат Эмиль, безгрешное и безобидное существо, упал с коня и сломал себе шею. Он был болезненным мальчуганом и никогда не умел держаться в седле, но очень хотел научиться. Стать нормальным, как все. За это он умирал в муках два месяца, а его крики были слышны по всему дворцу. Отец повесил глупого конюха, не углядевшего за мальчишкой, но неприятности только начинались – спустя пять лет флот кронпринца Вильгельма попал в чудовищную бурю, возвращаясь из похода на Изумрудный остров. Остров со всеми его богатствами, среди которых, как ни странно, нет изумрудов, теперь принадлежит Эставаллю, а принц может гордиться этим с того света: у него был лучший корабль, гордость флота, но от него, как и почти ото всех других остались только щепки. Лишь немногим счастливцам удалось вернуться домой и принести вести, повергшие королевство в траур: в течение года ко всем знамёнам прикрепляли чёрные ленты. Но этот траур был не только по принцу: в то время, как Вильгельм воевал вдали от дома, в Эставалле бушевала болезнь, унёсшая обоих его маленьких сыновей и жену. Прошло ещё пять лет и настала очередь Кнуда. Этот всегда был храбрецом и гордецом, немного безумцем, искал чести и славы, а турниры не могли сполна удовлетворить его жажду. Конечно же, он не мог позволить себе упустить шанс блеснуть в настоящих сражениях и очертя голову бросился в глупую авантюру, поверив, что сможет воспользоваться внутренними неурядицами в Гелре и положиться на союзников среди гелрийцев. Конечно же его предали.

Так Везарий, никогда не имевший шансов стать наследником престола, всё-таки стал им. Он, никогда не обладавший той царственностью, осанкой, манерами, даже голосом, которые были присущи его отцу и старшим братьям. Вильгельм хмурился, глядя, как он пытается сработаться со своими доспехами, Кнуд шутил, что его настоящим отцом наверняка был Амброзий – чудаковатый грамотей и философ, живший при дворе, а сам отец как-то сказал, что он рождён для простой жизни и неспособен править. Но теперь отцу не приходилось выбирать. Как и мне.

Путешествие домой прошло гладко: «Северному ветру» всё время сопутствовал ветер, оправдывая его название. Только сошедший с верфи корабль был резв, как сокол, и весь путь занял всего-навсего двадцать пять дней и ночей. «Ветер» шёл по оживлённому торговому маршруту и постоянно встречал другие суда, а с ними и вести: едва выйдя из Эймоса они узнали, что отец выступил с армией на юг. «Быть войне», – объявили моряки с небольшой нау, вёзшей из Эставалля на Архипелаг вино. Война отнимала у них гелрийские порты и изрядный кусок прибыли, а потому радости от её начала они не испытывали. Неделей спустя с большой галеры, щеголявшей старой, облупленной и изъеденной червями крылатой женской фигурой на носу, рассказали, что король гелрийский Филипп платит вольным отрядам вдвое против обыкновенного, и контракты с ним уже подписали «Братья бури» и «Чёрные паруса» – ничего хорошего это не сулило. Ещё позже смуглые люди с быстрого, словно летящего над водой когга, все как один с саблями в ножнах (возможно, те самые эставалльские корсары, топившие гелрийские торговые суда по всему океану, о которых так много говорили в последнее время) поведали, что младший брат гелрийского короля, Шарль, известный как человек дерзкий и непостоянный, был убит глухой ночью ударом меча в одной из грязных подворотен Сандесвалла. Эта новость, как и стоило ожидать, воцарилась надолго: следующие суда в основном приносили толки о том, по какому делу его светлость оказался в этой подворотне и кто же осмелился совершить над ним злодейство: одни толковали об интрижке на стороне и мести мужа-рогоносца, другие о заговоре и наёмниках самого короля Филиппа, решившего избавиться от строптивого и могущественного брата-соперника, третьи о Великой Гильдии, которую принято было вспоминать всякий раз, когда только свершались подобные события, кто-то утверждал, что Шарль просто-напросто стал жертвой грабителей, даже не подозревавших кто он, а иные доверительно сообщали, что это эставалльцы вершат возмездие за Кнуда, и следующим будет сам король Филипп.

За воспоминаниями пролетели минуты, и «Северный ветер» подошёл к гавани. В неё вело узкое горло, в котором едва могли разминуться два больших судна, а с обеих сторон самого узкого места за всеми проходящими кораблями зорко следили два массивных четырёхугольных форта из блестящего на солнце тёмного камня; они поднимались словно из самой воды, и волны тщетно бились об их гладкую поверхность. Левый и Правый Клык, так их называют местные, вспомнил Везарий. Клыки Арвьето остры – за бойницами каждого прячется с десяток стрелков, готовых в любой момент нашпиговать проходящий под ними корабль горящими стрелами, а в военное время в каждый из фортов можно поместить до сотни и несколько катапульт, что сделает порт неприступным с моря. Сразу же за Клыками бухта резко расширялась, с этой стороны к Левому Клыку пришвартовалась узкая лодка, люди в синих плащах с белым кораблём на спинах запрыгивали с неё на каменный мостик, едва виднеющийся над гладью воды и ведущий в башню.