Любой ценой - Ян Альгин

– Я так понимаю, поскольку у леди Эмилии не осталось ни единого родственника, город и округа перешли во временное владение лорда Ферье как её сюзерена и мужа?

Уж он найдёт способ сделать временное владение постоянным.

– Это так. Судьба города должна решиться в течение этого года. Но вообще-то у неё был старший брат – сэр Лоренс. Да он и сейчас ещё жив.

Деревянные домишки, проплывавшие мимо поначалу, начали всё чаще уступать место каменным с острыми крышами, крытыми черепицей, в основном тёмно-коричневой, вообще стали ухоженнее, чем около гавани. Улица казалась чистой, а через каждые двести футов ему кланялись стражники, облачённые в уже привычные сине-белые плащи и щеголяющие начищенными до блеска алебардами. По-видимому, лорд Ферье заботится о том, чтобы Арвьето производил хорошее впечатление на гостей, особенно почётных. А может он и в самом деле изменился в лучшую сторону за последние годы, хотя для этого потребовалось бы очень много волшебства.

– Почему же тогда город доверху наполнен знамёнами Дома Ферье? – спросил Везарий наконец.

– Сэр Лоренс был очень горделивым юношей, он жаждал внимания высшего света, славы, почёта, любви – всего того, о чём поют менестрели и что кажется юнцам столь легко достижимым, – начал Элье издалека. – Он всегда мечтал стать первым рыцарем королевства. Благородный и храбрый, но молодой и неопытный. Он уехал в столицу, прожил там четыре года и слал сюда письма, в которых хвалился своими успехами на турнирах и при дворе.

Везарий наконец вспомнил это имя, как и самого сэра Лоренса. Тот и вправду был одним из виднейших придворных рыцарей, во всяком случае, если верить смутным детским воспоминаниям – в ту пору Везарию было лет семь, если не меньше. Вспомнился миг его триумфа на большом турнире, посвящённом рождению Эмиля: молодой красавец с шелковистыми волосами и чувственным взором, любимец придворных дам.

– …а потом король лишил его прав на наследство и изгнал из Эставалля, – продолжил свой грустный рассказ сэр Винсент, по-видимому Везарий, поглощённый воспоминаниями, пропустил его часть. – Никто не знает, почему… на этот счёт ходили всяческие слухи. По большей части неправдоподобные и гнусные, вот что я вам скажу. – Кастелян принимает семейную трагедию Ланье как-то очень уж близко к сердцу. – Но, должно быть, Его Величество имел веские причины для такого решения, – сразу же оговорился он.

– Весьма печально видеть, как столь славный род угасает, – равнодушно заметил Везарий.

– Не то слово, ваша светлость. Очень печально. Мало того, это ужасно и для нашего города: люди недовольны, что ими правит чужой лорд, они волнуются. Горожане убеждены, что лорд Бернард хочет прибрать город к рукам…

Прямо в корень зрят.

– …и полны решимости воспротивиться этому. Многие загорелись вздорной идеей сделать из Арвьето вольный город на манер Туманного Дола, а купеческие и ремесленные старшины пытаются воспользоваться волнениями, чтобы вытребовать себе налоговые послабления. Лорд Бернард не отличается мягкостью и долготерпением, так что никто не удивится, если вскоре польётся кровь.

– Вольный город? – переспросил Везарий. – А что случилось в Туманном Доле?

Элье раскрыл было рот, но внезапно оживился не проронивший дотоле ни слова сэр Эндрю:

– Бунт! – гаркнул он, и продолжил скороговоркой: – Опосля того, как лорд Кристиан Релье помер от чахотки, проклятые бунтовщики потребовали, чтобы над ними не ставили нового лорда, коли уж Релье изволили кончиться, а вместо этого сделали их свободным городом – как заведено у гнусных мелленцев, – он сплюнул, – и – только представьте! к ним примкнул Университет. «Безобидные книжники, им только и надобно, что лягушек всяких своих расковыривать да трупы», – передразнил он кого-то, – ага, как же! Тоже оказались падалью и …, он прибавил крепкое словцо, характеризовавшее означенных книжников гораздо ярче, нежели ласковое «падаль». – Я предупрежда! – сэр Эндрю пришёл в столь страшное волнение, что начал проглатывать последние буквы в некоторых словах и слегка задыхаться, лицо его побагровело, но желание продолжать разоблачение оказалось сильнее, чем желание остановиться и отдышаться, если таковое вообще было. – А лорд Артур Энше, этот шепелявы недомеро, сын шлюхи, дерьмохлёб – он согласился! Сдал им город без всякого сопротивления. Только потребовал, чтобы они платили за это специальны налог! – он потряс кулаком, злобно вращая глазами. – Продал свою дворянску честь за презренно злато, – поэтично закончил добрый рыцарь и вновь прибавил крепкое словцо, причём то же самое, что употребил ранее по отношению к почтенным докторам медицинских и прочих наук. Немного помолчав, он решил внести ясность насчёт причины своего столь искреннего радения за судьбу Туманного Дола: – А ведь по справедливости город должен был отойти мне! Энше думает, что за ним теперь не придут, что не будет следующим, до кого доберётся эта завезённа с юга зараза – но это мы ещё посмотрим! – он фыркнул и, казалось, успокоился, как ребёнок, получивший возможность выговорить свои детские обиды.

– Вообще-то, – тихо, как будто надеясь, что рыцарь его не услышит, заметил Элье, – это не такой уж простой вопрос, чьи права на город весомее, ведь есть и другие претенденты, и нельзя так сразу сказать, чьё родство ближе. Смотря по каким законам… впрочем, это явно вам неинтересно, – спохватился он.

Да уж, должно быть, выражение моего лица красноречиво свидетельствует об этом.

Сэр Эндрю ещё раз фыркнул, давая понять, что он думает о мнении Элье, но на этот раз промолчал, должно быть, не нашёл приличных слов.

Запахло щёлочью, верный знак приближения кожевенных мастерских: Арвьето был знаменит не только своей гаванью, но и обувью, и другими изделиями из кожи – отсюда их развозили по тридцати портам на двух континентах. За следующим мостом – большим, старинным, с высеченными в перилах изящными белыми лебедями, скрывался центр города: здесь плотно жались друг к другу высокие, в три, а то и в четыре этажа, сложенные из грубого камня дома гильдий, цехов, управ и постоялых дворов. Немного в стороне шло строительство: большое здание из тёмно-зелёного камня уже возвели на две трети, оставалось лишь достроить крышу и шпиль.

– Что здесь будет? – спросил Везарий и перехватил повод поудобнее.

– Монетный двор, ваша светлость. Представляете, мы не имели собственного монетного двора с тех пор, как…

– Как вы были королевством, знаю, – прервал Везарий сэра Винсента. – Действительно странно, что такое богатое пэрство столь долго обходилось без собственной монеты.

Временное владение, как же. Старый лорд намерен обосноваться здесь всерьёз и надолго.

Чуть дальше вставал стосемидесятифутовый собор, возвышающийся великаном над всеми остальными зданиями и протыкающий небо дюжиной острых шпилей. Если по задумке архитекторов шпили должны были вызвать чувство будто он устремлён ввысь, то она явно не удалась – собор выглядел грузной громадой, готовой, казалось, в любой момент провалиться под землю вместе со всеми своими массивными колоннами, тонкими шпилями и высокими стрельчатыми окнами, закрытыми тёмно-синими стёклами, через которые ничего не разглядеть, всеми святыми, ангелами и даже демонами, обитающими внутри. Зато в свете начавших зажигаться вдоль всей улицы оранжевых фонарей и заходящего розового солнца непрозрачные окна наполнились таинственной магией, в них заплясали бело-голубые сгустки света, словно пришедшие из детства: именно в окружении такого света изображали могучих волшебников на картинках из сказок, которые давным-давно читал Везарий. К несчастью ли или к счастью, но все они уже давно умерли.

Сразу за храмом стояла огромная бронзовая статуя, изображавшая, возможно, одного из них. По крайней мере внешне он до безобразия походил на чародея-из-сказок: высокий старец с клюкой и благообразной бородой, проникновенным взглядом и длинными пальцами – не хватало только островерхой шляпы, в сумерках он словно ожил и, казалось, о чём-то тяжко задумался, но вот-вот должен заметить их и сойти с постамента навстречу. Скорее всего один из местных святых – Везарий не знал, какой именно, да и не хотел знать.

Достигнув высшей точки у собора, улица начала резко уходить вниз, а впереди показалась ленивая Эста, мать всех рек, разлившаяся вдесятеро шире любой другой реки, тягуче, неспешно несущая воды к морю, извиваясь огромной чёрно-синей змеёй чтобы обойти холмы, на вершине одного из которых находился сейчас Везарий, дробясь и оставляя по сторонам от себя множество рукавов. Менее чем в лиге отсюда она вновь сворачивает на запад и впадает в море. С вершины холма раскинувшаяся внизу часть города виднелась как на ладони – она состояла в основном из наследственных имений аристократов и владений богатейших негоциантов, выкупивших их у разорившейся знати. Земля делилась стенами на огромные куски, на любом из которых мог бы уместиться целый городской квартал, но вместо этого на каждом стояло лишь по одному-единственному дому, зато многие из них вернее было бы называть дворцами.