Плывущий медведь - Фруде Грюттен

Следом за Мартинсеном через ворота стал перелезать я. Спускаясь, я левой рукой зацепился о проволоку. Некоторое время я стоял и смотрел на ладонь. Хотя царапина оказалась глубокой, крови поначалу не было. Но потом она потекла ручьем. Мартинсен элегантно перемахнул через забор, а меня, конечно, угораздило разодрать руку — иначе и быть не могло.

Мартинсен помог мне перевязать руку носовым платком и полез за мобильным телефоном.

— Да, сейчас передам ему трубку, — сказал он с улыбкой.

Я взял у него трубку правой рукой. Из левой струилась кровь. Звонила заведующая отделом журналистских расследований. От таких людей невозможно ни убежать, ни спрятаться — они тебя обязательно найдут.

— Убийство? — спросила она.

— По крайней мере, море крови, — ответил я.

— Что?

Я вздохнул.

— Труп пока не нашли, — сказал я. — Просто много крови.

— Крови? Что говорит полиция? Это убийство или несчастный случай?

— Они ищут, а мы ждем.

— Я уже два часа пытаюсь тебе дозвониться.

Я промолчал. Для меня она так и осталась улыбчивой и превосходно одетой дамой в главном здании «Бергенских известий». Церемония открытия. Архитектор говорит, что стеклянный фасад даст возможность всем желающим круглосуточно наблюдать оживленную работу газеты. Я стою с бокалом шампанского и тихо улыбаюсь. На самом деле в редакции почти ничего не происходит. Редакторы, руководители отделов и журналисты сидят уткнувшись в мониторы компьютеров, иногда поглядывая на улицу: на пешеходов, целующиеся парочки и пьяниц, писающих на фасад.

— Эй, ты еще там? — переспросила завотделом.

— Да, — ответил я. — А где мне еще быть?

— Почему ты не отвечал на звонки?

— Был занят.

— Чем это?

— Пытался разобраться в происходящем.

— Ну давай разбирайся, — закончила она разговор. — Мы же одна команда, верно?

С моста наблюдать за ходом поисковых работ было удобнее всего. Может, стоило взять места поближе, но для общего плана эти подходили оптимально. Внизу, вздуваясь волнами, бежала загаженная река. Я вдруг вспомнил, что в последний раз был здесь еще мальчишкой. Думал, что семга прячется где-то у этих берегов, так и не нашел где. Тропинка вдоль реки почти заросла. Одно из самых красивых мест Одды. Но комбинат вечно все портил: с запада громоздились склады и контейнеры, с востока — краны на пристани, и с обеих сторон — заборы с колючей проволокой. Реку закрыли, будто ее идиллический вид нарушал общую картину уродливой и грязной промзоны.

Я слизнул с руки кровь и зашагал по тропинке обратно. Наверное, где-то здесь ночью проплывал молодой Педерсен. Может быть, он проплывал под мостом и табличкой про высокое напряжение. Может, он умер еще до того, как оказался в реке. Может, он разбился об эти камни на дне. Я представил себе, как темная река несет белое тело. Держа его на плаву. Разрывая на части. Не выпуская из последних страстных объятий.

~~~

Город пах потом. А в салоне моей «вольво» стояла жуткая вонь. Забавно. Теперь, когда Одда наконец-то избавилась от комбината, я ехал в автомобиле, в котором пахло смертью и болью. Я опустил стекло и завернул к заправочной станции. Руль был горячий и липкий от крови.

Центр города жил своей жизнью, как и в самый обычный день. Вот люди едут в отпуск или из отпуска. И смотрят в окна на сонный городишко. Но сегодня он был другим. Крыши и стены домов увили сплетни. Повсюду разбрызганы слухи и пересуды. И скоро слова проникнут в окна и заполнят все помещение изнутри.

Мартинсен спросил, можно ли тут достать вертолет.

Я ответил, что в округе есть только одна компания по прокату вертолетов, и ее офисы — в Кинсарвике и Росендале. Владелец — Самсон Нильсен, бывший король мотогонок, вернувшийся в Одду, чтобы заняться туристическим бизнесом. Нильсен купил несколько предприятий, в том числе и компанию по прокату вертолетов.

Я припарковался перед «Хардангер-отелем», а Мартинсен позвонил нашей завотделом и спросил, можно ли нам нанять вертолет. Он добавил, что, хотя снимки получились хорошие, читателям будет интересно взглянуть на местность и прочувствовать масштаб.

Полгода назад я написал статью о перспективах вертолетного туризма. Самсон Нильсен решил возить состоятельных клиентов на Фольгефонну, где им будут подавать землянику и копченую семгу. Он хотел организовать воздушную переправу до ледника, построить там подобие горной деревушки, где туристы круглый год могли бы кататься на лыжах и сноубордах. Местные власти уже дали свое согласие — коммуна[1] Одды, где все решала Рабочая партия, имела большие виды на туризм, но в Осло эта идея не понравилась — министр от правых запретил проект из соображений защиты окружающей среды. Первым статью об этом написал я, потом стали писать и остальные.

Мартинсен спросил, что мне известно насчет таблоидной прессы.

Никого, кроме местных журналистов, я пока здесь не видел, поэтому ответил, что у нас есть фора в несколько часов. Завотделом сказала, чтобы мы работали дальше, а в Бергене пока прикинут цены. Мартинсен спросил, как называется компания по прокату вертолетов.

— «Викинг эр», — ответил я.

— Шутишь!

— Я никогда не шучу.

Мартинсен сказал в трубку:

— Попробуй: «Викинг эр» в Кинсарвике.

Я ехал по Кремарвейену, мимо «Кооп-Меги», здания суда и городской администрации. Потом — по Нюлансфлате, мимо бассейна и неработающего комбината. Рука разбаливалась. Пока мы ехали, я выставил ее в окно, как будто от этого она быстрей заживет.

Я включил левый поворотник и свернул к мосту Йоллобрю. У перил собрались зеваки. Я остановил машину на середине моста. Мартинсен взял фотокамеру и вышел. Посреди реки, будто скульптура в стиле модерн, из воды торчал «опель». Утром я думал, что машину унесет течением, но она, должно быть, застряла носом в камнях. Большая часть корпуса была видна: приоткрытая передняя дверь, пара разбитых стекол. Все это напоминало последний кадр какого-нибудь фильма, глядя на который можно было представить предыдущие сцены. Вот «опель» едет с горы на слишком большой скорости. Водитель теряет управление. Автомобиль врезается в парапет моста и, переворачиваясь в воздухе, летит в реку.

Вода в реке была свинцовой. Она неслась вперед мощным потоком и ревела, как мотор. На восточном берегу располагалась фирма по купле-продаже подержанных автомобилей. И сейчас эти автомобили сверкали на солнце. В детстве мы собирали подписи против этой фирмы. Коммуна выделила владельцам участок как раз на том месте, где мы часто играли. Мы играли каждый вечер. Каждый вечер ловили мячики, которые оказывались в реке. Чаще всего их прибивало течением к берегу, где их скапливалось немалое количество. Конечно, нам не следовало угонять заводскую лодку и уплывать во фьорд.

Мартинсен опять подошел ко мне. Молча. Рассказать ему, что я здесь вырос, или не стоит? Там было футбольное поле. Вон там — трамплин. А там — свалка шлака, где мы находили сырье для самодельных бомб. С моста можно было даже увидеть крышу нашего дома. На плоскогорье над рекой. За деревьями.

— Что, собственно, произошло? — поинтересовался Мартинсен.

Я пожал плечами. Свидетелей не было, хотя «опель» упал в реку прямо перед «Залом Царствия», который за несколько дней построили «свидетели Иеговы». Но в эту ночь в зале никого не было.

— Это убийство? — спросил Мартинсен.

Я не знал. Никто не знал. Ничего, кроме слухов. Один утопленник. Двое подозреваемых.

— Что тебе известно об этом парне?

Я ответил, что его звали Гутторм Педерсен. Девятнадцать лет, безработный, отец — водитель рефрижератора.

Мы поехали дальше по шоссе вдоль реки. Я опять высунул руку в окно. Солнце обжигало кожу, а ветер — снова остужал. Проезжая больницу, мы оказались в хвосте у немецкого фургона. Из-за встречного движения объехать его было нельзя. Сзади на фургон немец прилепил наклейку: «Ich liebe Deutschland!»[2] Я удивился, почему в таком случае он там не остался.

У Сандвинского озера я остановился на обочине. Фургон поехал дальше — на юг. За немцем уже тянулся приличный хвост: в основном туристы, проездом. Сто лет назад они приезжали в Одду. А теперь проезжают ее.

Я подумал, надо будет посмотреть, нет ли чего-нибудь нового про вертолетный туризм. Если есть — то можно написать еще одну статью. Ведь Самсон Нильсен прав. Ледники и водопады привлекали сюда иностранцев, пока национальная романтика не пала под ударами растущей промышленности. Так почему бы не зазывать туристов снова, раз уж промышленность начала хиреть? Природа — это золотое дно. Первые иностранцы приехали в нашу местность в XIX веке. Англичане вывозили голубой лед с глетчера. У лондонских снобов в клубах считалось хорошим тоном пить виски с особым льдом из Хардангера. Журнал «National Geographic» писал о Хардангере как об идеальной местности для отдыха. Теперь она вряд ли включает Одду.