Стихи остаются в строю - Евгений Абросимов

1934

Евгений Абросимов

Широкие листья

Широкие листья дрожали над нами.Город гудел в полусне.Какими хорошими словамиХотелось говорить мне!Но перед этими чувствами глупыми,От которых кружится голова,Мне казались грубымиВсе   слова.Ветер прошел по робким листам,Солнце, наверное, шло к восходу.Ты сказала:— Пора по домам,Завтра   рано вставать      на работу. —Ты губы приблизила неумолимо,А после,   когда шел домой,Запах духов, едва уловимый,Долго   летел за мной.Мир, голубым сияньем залитый,Так чудесен   и так велик…Мне очень трудно   быть незанятымХотя бы   на один      миг.Цех таким был праздничным, синим,Станки стояли в солнечной краске.Все люди были   как именинники, —Влюбленные   и     ласковые.Мне легким казалось любое задание,Я смеялся, не знаю над чем.Я чувствовал,   твое дыханиеНа своем   плече.

Стихи о матери

Гору подниму и брошу морю на дно.На снег подышу — зажурчат проталинки.Но был я когда-то —   давно,      давно —Очень и очень маленьким.Обид было много, много слез,Иногда было слишком весело…Весь этот груз я маме нес,Чтоб она оценила и взвесила.А мама тогда молодой была,Веселой была и все спешила,И все мои сложные делаЕй казались маленькими и смешными.А теперь, когда прихожу домойС работы, усталый и грубый,Старая мама следит за мной,И у нее чуть кривятся губы.О своих делах говорить не люблю,Да и она уж о них не спросит.— Раздевайся,   я щей налью, —Скажет,   как     камень       бросит.Вечером с братом гулять уйду:— Скоро приду! —   (Без ответа).К вечеру готовит едуИ моет посуду   после обеда.С соседкой,   ровесницей по годам,Разговаривает   тихо и жарко.«Женятся…   Разлетятся!..      А я куда?Или   живи кухаркой?..»

Гору подниму и брошу морю на дно.На снег подышу — зажурчат проталинки.Но был я когда-то —   давно,      давно —Очень и очень маленьким.

Джек Алтаузен

«Можешь землю до края пройти…»

Можешь землю до края пройти,Можешь видеть луну над Манилой, —Чище воздуха родины милойВсе равно на земле не найти.

Можешь ехать в Алжир и Бомбей,Гнать стада по альпийскому лугу,Все равно будешь рваться в Калугу,Где когда-то кормил голубей.

За экватором на корабле,Возле пальмы под ВенесуэлойБудешь бредить березкою белой,Что растет на смоленской земле.

На ресницы слеза набежит,Если вспомнить на дальней чужбинеО родимой ирбитской рябине,Что от ветра стыдливо дрожит.

Может, молодость нас бережет,Может, в бурях мы не огрубели,Потому что у нас с колыбелиЧувство родины в сердце живет.Мы его воспитали в себе,Нас навеки оно породнило.Люди с Темзы, Дуная и НилаСлышат голос свой в нашей судьбе.

1940

Баллада о четырех братьях

Иосифу Уткину

Домой привез меня баркас,Дудил пастух в коровий рог.Четыре брата было нас —Один вхожу я на порог.

Сестра в изодранном платкеИ мать, ослепшая от слез,В моем походном котелкеЯ ничего вам не привез.

Скажи мне, мать, который час,Который день, который год?Четыре брата было нас,Кто уцелел от непогод?

Один любил мерцанье звезд,Чудак — до самой седины.Всю жизнь считал он, сколько верстОт Павлограда до луны.

А сосчитать и не сумел,Не слышал, цифры бороздя,Как мир за окнами шумелИ освежался от дождя.

Мы не жалели наших лбов.Он мудрецом хотел прослыть.Хотел в Калугу и ТамбовЧерез Австралию проплыть.

На жеребцах со всех сторонНеслись мы под гору, пыля;Под головешками воронВ садах ломились тополя.

Встань, Запорожье, сдуй золу!Мы Спали в яворах твоих.Была привязана к седлуБуханка хлеба на троих.

А он следил за пылью звезд,Не слышал шторма и волны,Всю жизнь считая, сколько верстОт Павлограда до луны.

Сквозной дымился небосклон —Он версты множил на листе.И, как ни множил, умер онВсего на тысячной версте.

Второй мне брат был в детстве мил.Не плачь, сестра, утешься, мать!Когда-то я его училИз сабли искры высекать…

Он был пастух, он пас коров.Потом пастуший рог разбил.Стал юнкером, —Из юнкеровЯ Лермонтова лишь любил.

За Чертороем и ДеснойЯ трижды падал с крутизны,Чтоб брат качался под соснойС лицом смертельной желтизны.

Нас годы сделали грубей,Он захрипел, я сел в седло,И ожерелье голубейНад ним в лазури протекло.

А третий брат был рыбаком.Любил он мирные слова.Но загорелым кулакомМог зубы вышибить у льва.

В садах гнездились лишаи.Деревни гибли от огня.Не счистив рыбьей чешуи,Вскочил он ночью на коня.

Вскочил и прыгнул через Дон.Кто носит шрамы и рубцы,Того под стаями воронВыносят смело жеребцы.

Но под Варшавою в дымуУ шашки выгнулись края.И в ноздри хлынула емуДурная теплая струя.

Домой привез меня баркас.Гремел пастух в коровий рог.Четыре брата было нас —Один вхожу я на порог.

Вхожу в обмотках и в пылиИ мну буденовку в руке.И загорелые леглиЧетыре шрама на щеке.

Взлетают птицы с проводов.Пять лет не слазил я с седла,Чтобы республика садовЕще пышнее расцвела.

За Ладогою, да ДвинойЯ был без хлеба и воды,Чтобы в республике роднойНабухли свежие плоды.

И если кликнут, я опятьС наганом встану у костра.И обняла слепая мать,И руку подала сестра.

1928

Прощание

Хорошо   на свете жить,Пограничником   служить!Мне к ногам твоим   не жалкоКудри черные   сложить.

Расставанья час   настал.Ветер в уши   засвистал.Выпью воду   из колодца,Чтобы голос   чище стал.

А вода там —   словно хмель.А над нею   птичья трель.На одной ноге   шагаетПрямо в небо   журавель.

Бродит ворон   у ворот,На родном наречье   врет:— Тот, кто любит,   тот голубит,На прощанье   слезы льет.

Ты не верь ему,   вралю,Часто говорят:   «люблю»Те, которые   не знают,Сколько верст   от «Л» до «Ю».

Разве стоит   горевать?Посмотри:   родная матьВышла в новом полушалкеДо заставы   провожать.Ей слеза   ресниц не жгла.Хороши   ее дела —Сына ладного какого   Красной Армии дала.

Хлынул дождь   при свете дня,В колокольчики   звеня:..Принесут письмо   без марки —Это, значит, от меня.

1933