Горшок черного проса - Георгий Лоншаков

Найденов платил такой же преданностью. Только это удерживало его от безумного замысла уйти Амуром, потом побережьем Охотского моря в тундру и дальше — на Чукотку, чтобы через Берингов пролив перебраться на Аляску и, наконец, в Америку. Он знал: Наташа не выдержала бы этого трудного перехода — и навсегда остался здесь, выбрав глухой уголок в отрогах горного хребта.

Он все продумал, учел и взвесил.

В окрестностях Пермского никогда не было боев. И белогвардейские части, и партизанские отряды, и соединения Народно-революционной армии Дальневосточной республики лишь изредка проходили мимо этих мест. Облав, проверок, прочесывания лесов надо было опасаться там, где в свое время происходили военные действия, а они развертывались чаще всего вокруг городов, крупных населенных пунктов, железнодорожных узлов. Именно там могли затаиться после жестоких поражений белых войск уцелевшие, которым оставалось либо мстить новой власти из-за угла, либо ждать удобного случая, чтобы переправиться в Китай или Монголию. Пермское же затерялось в среднем течении Амура, вокруг — ни дорог, ни линий связи. Глушь.

Несколько лет спустя Найденов пожалел о своем выборе с болью и отчаянием человека, крупно проигравшего последнюю роковую ставку. А тогда, во времена еще не развеянных надежд, Пермское казалось наиболее подходящим еще и потому, что жил в этом селе, с самого его краю, Егор Жилин, кряжистый мужик с темным прошлым: спиртонос, охотник за старателями и искателями женьшеня. К этому времени он уже отошел от своего кровавого ремесла и, купив в Пермском у какой-то овдовевшей женщины добротный дом со всеми пристройками, жил бирюком, подрабатывая для виду заготовкой дров и охотой, и мало кто знал об истинных его богатствах. Жилину хотелось пустить в дело свои сокровища, и он уже подумывал о лесопилке и мельнице, которые можно было бы поставить на горной речке пониже Пермского. Пароходной компании, конечно же, удобней было бы иметь дело с ним одним, а не с каждым жителем села в отдельности. Жилину уже виделось предприятие по заготовке топлива для пароходов, огромные штабеля дров на берегу. Остальным жителям Пермского волей-неволей останется заниматься либо погрузкой дров на пароходы, либо валкой и трелевкой леса для жилинской лесопилки.

Может быть, все так и случилось бы, но начались смутные времена. Пермское Жилин не покинул: лучшего места для воплощения его планов трудно было найти. До этих мест не дотянулись щупальца промышленников: они предпочитали Николаевск, Богородск, Софийск, золотоносную Амгунь, Бурею, Зею. С ними до поры до времени лучше не тягаться. А здесь, в Пермском, он мог стать полновластным хозяином и кроме лесопилки и мельницы заложить небольшую верфь, строить и продавать баржи, скупать у местного населения и перепродавать оптом пушнину. Надо было только переждать… И он стал ждать.

События тех лет — напряженное отношение с Англией и Японией, столкновения с пограничниками на советско-китайской границе, конфликт на КВЖД — поддерживали его надежды, а еще в большей степени — надежды Найденова. Ожидание перемен помогало выжить в одиночестве в глухой тайге.

И перемены наступили, наступили неожиданно, неумолимо сломав их уже ставшую привычной жизнь. И не исчезновение Жилина, не новые трудности их однообразного существования терзали теперь Найденова. Чутьем загнанного в угол зверя он чувствовал неотвратимость наступающего конца и не находил выхода. Еще больше мучили Найденова мысли о том, что и Наташа понимает бессмысленность их дальнейшего отшельничества, безысходность накопившейся ненависти, однако по-прежнему верит и целиком полагается на него. И, не находя выхода, с присущим ему упорством, Найденов решил выжить — не сдаваться же, в самом деле, красным. Необозримое море тайги укроет, здесь же они могли найти почти все необходимое для продления существования. Надо было только уметь эти богатства взять.

Наташа научилась приготовлять чудесные исцеляющие от болезней напитки, благо, лечебных растений кругом — неисчислимо, а Жилин помогал их находить.

На склонах сопок, словно раскаленная солнцем, краснела брусника. Кругом кедрач, клюквенные мари, нетронутые грибные целики, густые заросли лимонника. Зверь водится и птица. Вот только патронов было не так уж много, и Найденов берег их, как берегут, расходуя по капельке, воду в пустыне. С приходом Советской власти Жилину стало все труднее доставать ему патроны.

Одним патроном стало меньше после того, как неподалеку от землянки упал, подогнув колени, огромный лось. Наташа, очень жалела его и все боялась глядеть в тоскливо остекленевшие глаза. Найденов завалил тушу кусками льда в горной расщелине поблизости от землянки. Этого мяса было достаточно, чтобы обеспечить сытую весну и не умереть от цинги. Сытую весну… Найденов горько усмехнулся. Он приспособился добывать рыбу в горной речушке, и не какую-нибудь, а хариусов, ленков и даже королевскую форель; научился ловить рябчиков-каменушек. На первых порах было странно видеть птиц, которые совершенно не боялись людей. Сидя невысоко на березовых ветвях, они с любопытством разглядывали человека, смешно вытягивая шеи. По совету Жилина Найденов сделал из конского волоса петлю и наловчился с помощью тонкого шеста накидывать ее на головы глупым каменушкам. Сначала это не всегда удавалось, но позже он ловил птиц с ловкостью циркача, и рябчиков на столе всегда было в изобилии. Жена варила их или обжаривала, правда, без специй и разных изысканных гарниров, как некогда готовили в ресторанах Москвы, Омска, Иркутска или в Гоньбе — у матушки в имении. Но все-таки это были рябчики.

Сейчас эта птица перевелась, и, чтобы ее добывать, надо было уходить далеко от землянки: отчасти каменушек истребил он сам, но больше — хищный соболь, пришедший в поисках пищи откуда-то с севера.

Шагая рядом с женой и вспоминая первые месяцы жизни в тайге, Найденов еще раз с болью подумал, что совершил роковую ошибку, связав свою судьбу с Жилиным. Надо было все-таки любыми путями пробиваться в Китай или на худой конец — на Сахалин, к японцам, раз уж отпадал вариант перехода через Берингов пролив в Америку. Возможно, они бы не пробились. Возможно, погибли бы. Но в любом случае не были бы обречены на таежное заточение, на это ужасное погребение заживо. Но, Найденов тогда непоколебимо верил в возвращение белых армий, надеялся, что главари всех сил контрреволюции образумятся, учтут горький опыт поражений, забудут о разногласиях в борьбе за власть и, соединив усилия, нанесут сокрушительный удар Советам. Увы, этого не произошло. Красные разгромили Деникина, Юденича, Колчака, Дутова, Врангеля, Семенова, Унгерна, Калмыкова и всех остальных. Как это случилось? Как случилось? Кто больше всех виновен в том, что сначала допустили развал империи — огромного государства, протянувшегося от Невы до Татарского пролива, а затем — поражение неисчислимых, прекрасно вооруженных сил белых армий?

Размышляя об этом, Найденов помрачнел. Жена сразу заметила перемену в настроении мужа.

— Ты что, Вася? — спросила она участливо. — Устал?

— А ты что же, не устала? — отозвался он вопросом на вопрос.

— Устала, — созналась она. — Но я бы могла еще идти…

— Дело к вечеру, — сказал Найденов.

Он остановился, положил на землю винтовку и освободил от лямок мешка плечи. Жена тоже сняла мешок, с любопытством посмотрела: эти места были ей незнакомы.

Найденов огляделся. Место подходило для ночлега: берег горной реки, сухие травы, тихо. Он вынул из деревянных ножен кинжал и протянул жене. Та, захватывая руками сухую траву, стала орудовать им, словно серпом. Через полчаса была готова постель. Найденов к этому времени развел костер и запас сушняка на ночь. Жена сходила за водой. Найденов примостил возле костра котелок. Чай вскипел быстро. Его заварили и поставили в сторонку остудить. Все это они делали почти молча, понимая друг друга без слов. После дневного перехода чай показался необыкновенно вкусным и пахучим.

Над тайгой опустились сумерки. Глухо шумела река на перекатах. Стало свежее. На небе зажглись звезды. Жена поправила траву в изголовье и прилегла. Подбросив дров в костер, примостился рядом и Найденов. Мрачное настроение не проходило.

Некоторое время они молчали, думая каждый о своем. Звезды мерцали таинственным светом. Жена лежала тихо — даже дыхания ее не было слышно, — точно боялась помешать его думам.

Найденов нашел ее руку, стал гладить. Жена, тронутая неожиданной лаской, такой нечастой в последнее время, глубоко вздохнула. Это так напоминало молодость, то, что было в Омске, в далеком теперь восемнадцатом году. Что же тогда было? Госпиталь. Больничная палата. И Наташа.

Она сидела рядом, и Найденов, отыскав в себе силы шевельнуть рукой, дотронулся до Наташиной ладони, и она не убрала ее. А перед этим он перенес две тяжелых операции: врачи извлекли из правого плеча и бедра несколько осколков. Хирург, делавший операции, сказал, что ему просто повезло: осколки, вместо того чтобы вонзиться в кость, могли распороть живот, и тогда смерть была бы неминуема. Найденов помнит белобрысого красноармейца, кинувшего гранату.