Люди в концлагере - Бруно Беттельхeйм

Итак, я имею дело не со смертью, но с жизнью. Моя забота не о прошлом, а о настоящем. Нацистские концлагеря уничтожения сейчас предмет исторического исследования. Мой интерес к ним связан с тем, какое значение они имеют для настоящего. В этом причина того, что мы не смеем забыть или исказить значение нацистского террора и геноцида; и не потому, что они породили ужасы, когда обычные людей уничтожали обычных людей поколение назад, а потому что опасность подобных явлений существует и ныне. Более сорока лет прошло с тех пор, и время спросить: а какой урок мы вынесли из этого для себя и для будущего? Что еще необходимо понять в человеке, чтобы постичь, как такое могло случиться, что случилось тогда, и как предотвратить повторение этого.

Вполне понятно, что мы желаем не сталкиваться с необходимостью избавлять человека от кошмарных впечатлений, вызванных ужасами нового открытия: человек — это необузданный разрушитель и человек — это лишенная всякой защиты жертва. Гитлеровская Германия в прошлом, можно отрицать ее значение для настоящего. Такое отношение — это защита от того, что ужасает. Подобное непонимание как защита действовало и тогда. Мы защищались отрицанием происходящего тогда, и сейчас мы защищаемся уверенностью, что это достояние истории, не имеющее отношения к настоящему. И нам необходимо понимание того, что деструктивный тоталитаризм для современного мира также является постоянно действующей угрозой.

Не нужно напоминать о Холокосте, чтобы понять о чем идет речь, что выживание требует постоянной бдительности. Посмотрите на недавние события во Вьетнаме и, в Индокитае, на голод в Эфиопии. Сколько людей гибнет, ища спасения. Но их спасение зависит и от того, захотят ли другие люди им помочь. Так было и с евреями в Европе. Имей свободный мир готовность помочь им, больше бы их нашли силы к сопротивлению, больше бы их укрылось на время или выжило. Тот факт, что мир изолировался от них, лишил евреев жизненной силы, сломил их волю к сопротивлению.

Чтобы выжить в самых нечеловечных условиях подавления, нужна внутренняя сила. И для ее собирания важно, чтобы человек, чувствовал поддержку других. Например, многие еврейские дети во Франции выжили бы, если бы их родители чувствовали французов. И те, кто выжил, рассказывают, что их родители смогли найти французские семьи, готовые приютить еврейских детей. Так внутренняя воля к жизни зависит в большей мере от помощи извне — и они странным образом переплетены.

Сильнейшим мотивом к выживанию может быть то, ради чего человек готов остаться в живых любой ценой. Например, это может быть сильная привязанность к любимым людям — к родителям, супруге, детям, ради встречи с которыми человек готов выживать в самых нечеловеческих условиях. И здесь пролегает кардинальное различие между обычным лагерем для военнопленных и лагерем уничтожения. В последнем случае не остается и малейшей надежды на встречу с близкими. Ведь в лагерь попадают в результате специального отбора, при этом устанавливается очередь — кого умертвить раньше, а кого позже. И человек знает, что его жена и дети также попадут в газовую камеру. И в таком случае очень тяжело найти в себе силы бороться за жизнь.

Сама по себе воля к жизни не может стать той силой, которую человек черпает извне — из поддержки реальной или воображаемой. Вот почему, те, кто преданно заботятся о попавшем в беду, для него являются самой сильной воображаемой связующей нитью с жизнью. Отсутствие таковой понижает жизненный тонус почти до нуля. Одним из уроков (в противовес дарвинизму), который дали концлагеря, стал тот факт, что тяга к жизни, elan vital, мало, чем может помочь, если не укоренена в любви — любви к человеку, к Богу, или к высоким идеалам (например, коммунизму).

Убийцы могут только убить. У них нет власти лишить нас воли к жизни, отнять способность борьбы за жизнь. Методы, которые применяли нацисты к европейским евреям — насильственная деградация, истощение, крайнее изнеможение пытками, голодом, болезнями — все это серьезно ослабило волю к жизни и открыло путь смерти. И когда такое состояние отягощалось чувством оставленности, человек полностью лишался сил, необходимых для борьбы за выживание. И тогда он уже не мог отказаться рыть собственною могилу или идти в газовую камеру.

История знает случаи геноцида. Однако, выживание всегда зависело от личной воли к жизни, от личной борьбы за выживание. Хотя выживание всегда нуждалось в помощи других. При этом наша помощь должна быть своевременной. Во времена нацистских преследований было и время, и возможность помочь, но сама помощь не всегда была близкой.

Нацисты уничтожали европейских евреев и миллионы людей других национальностей, которых они считали нежелательными. Но никто, кроме евреев не помогал евреям, и даже многие евреи в свободном мире (как и он сам) не слишком много заботились о евреях, вот почему их воля к жизни первой ослабела и затем исчезла. Одно из последних посланий варшавского гетто гласит: «Мир молчит, мир знает и молчит. Папа римский молчит. Молчит Лондон и Вашингтон. Молчат американские евреи. И это молчание пугающее и непостижимое».

Мы не сможет полностью понять природу и смысл происходившего в концлагерях, если будем игнорировать деструктивные стремления в самом человеке, агрессивный характер животного в нас, которое предъявляет права на собственно человеческое и особенно разрушительное свойство. Фрейд назвал это явление стремлением к смерти, а Конрад Лоренц — «так называемым злом». Фрейд считал, что в человеке жизнь и смерть (или тяга к уничтожению) ведут постоянную борьбу, и по мере того, как мы истинно принимаем себя такими как мы есть и положительно относимся к другим, только тогда тяга к жизни будет расти в нас и сможет нейтрализовать или адекватно контролировать тягу к смерти и ее ответвления.

Я думаю, что мы не сможем понять феномен нацизма, геноцида и массового истребления одними людьми других (не только в эпоху гитлеризма, но и в другие времена), пока мы не осознает, что в таких людях тяга к смерти перекрыла тягу к жизни. Вера Гитлера в то, что его сверхчеловек чистой арийской крови будет процветать только при условии уничтожения других рас, породила манию смерти, которая будучи сперва направлена против иудеев, перекинулась и на другие народы. К тотальному уничтожению были приговорены цыгане, а также все психические или физические инвалиды. Другие народы (поляки, русские, негры) должны были быть существенно сокращены в численности для процветания 1000-летнего рейха.

Если бы Гитлер не был одержим идеей уничтожения народов ради жизни германской нации, возможно он выиграл бы войну и завоевал бы большую часть мира. Не только немецкие евреи, но и большое количество польских, украинских и даже русских солдат могли бы присоединиться к немецкой армии и принести ей победу, если бы этому не препятствовало стремление Гитлера к уничтожению или порабощению этих народов.