Многогранник - Lizzy Pustosh

– Я знаю, что много спрашиваю… Просто ты такая маленькая и так много знаешь – меня это удивило, – после недолгой ходьбы в молчании сказал он и вдруг запнулся. – Я, знаешь, не… А, впрочем, откуда ты знаешь, сколько мне лет? – спросил вновь он.

– Ах, я увидела значок Высшей школы первого этапа на твоей кофте, а на нём цифру один, что говорит о твоём зачислении на первый курс, – с заметной усталостью, но и удовольствием отвечала Мишель. – Я же говорила, что мой отец – учёный, он часто рассказывает мне познавательные вещицы.

– Да, – размышлял, ничего не замечая, Амос, – родители сказали, что после неё я смогу много знать, и меня пропустят через барьер, а потом я стану как папа: буду работать с бумажками и обзаведусь семьёй, и побываю в отпуске…

– Разве весело всю жизнь отдать тому,– в этот момент Мишель остановилась и с печалью в глазах посмотрела на мальчика, – чего хотят другие?..-и отправилась дальше. – Мне кажется это бессмысленным. Хотя, смотри, мы уже пришли, – она указала рукой на светлую поляну с несколькими деревянными столами и стульями им под цвет, где уже сидела в роптании Мелисса и прочие взрослые с их детьми. – Что ж, – заключила девочка, – тебя определённо ждут.

– Мы ещё увидимся? – взволнованно спросил Эбейсс.

– Мой папа говорит: «Если судьбою суждено, то люди встрется и не раз, а если нет, то значит это к лучшему» – так что узнаем; тем более мне скоро тоже в школу. Пока, непробудный мальчишка, – девочка улыбнулась, но тут же погрузилась в размышления.

– Пока, Мишель О'Роуз,– быстро проговорил Амос и побежал в сторону компании, где была его мать.

Глава вторая

Высокая, на вид потерянная женщина лет двадцати пяти сидела в длинном золотистом платье, украшенном кружевными узорами, и пиджаке чёрного цвета с высокоподнятым воротом, который изящно описывал остроконечную окружность около её головы и застегивался лишь на одну пуговку с эмблемой двуглавого орла; одним из главных дополнений её образа была миниатюрная шляпа-вуалетка, едва крепившаяся на тёмные, убранные в низкий пучок волосы. Услышав радостные восклицания сына, бегущего из тени древних лесов, она тотчас же бросилась ему навстречу.

– Родной мой, Амми, куда ты так далеко убежал? – обнимая и целуя его, говорила Мелисса. – Я думала, что ты ушёл до соседней полянки с карамелью, но там тебя не оказалась. Я боялась, что ты покинул парк и заблудился. Где ты был? – взволновано спросила она.

– Я… Да… Я вышел из парка. Но я просто бежал за бабочкой и не заметил этого, но там я встретил девочку; кстати, вон она… – Амос указал на гущу деревьев, но там никого уже не было. – Но где? – шёпотом произнёс мальчик, не понимая, почему она так быстро ушла.

– Милый, там никого нет. Наверное, ты просто заплутал, испугался – вот тебе и показалось, что в лесу ещё кто-то был. Не переживай, пойдём домой: папа нас уже заждался, – поцеловав Амоса в лоб, Мелисса взяла его за руку, и повела его по ровной дороге домой.

Он часто оглядывался, надеясь, что Мишель будет там, но её там не было.

С происшествия в выходной день прошло отчасти более двух месяцев, а это значило, что завтра, в девять часов утра, на Перекрестной площади Высшей школы первого этапа к числу будущих магистров прокрастианских прав и страт обитания будет причислен сын великого господина, Авраама Эбейсса, Амос. Уже с вечера шла подготовка к церемонии вступления, в честь которой глава именитого семейства приказал всему обслуживающему персоналу организовать достойный званый ужин для приезжих гостей – каждый приверженец их рода должен будет преподнести дары в знак почитания традиций мира Абисмунди. И потому теперь на кухне кипели блюда для первой трапезы, в ванной омывали юного наследника, сквозь комнаты бегали придворные, и кругом звучал оркестр. В большой зал неслись угощения, накрывались столы, комнаты становились блестящими от света ночных лавгуд (мельчайших жучков цвета сотен бриллиантов), витражные окна доставали до небес и мерцали оттенками ночи. Виновник этого торжества в скором времени будет обязан выбрать своё предназначение, но сейчас, после долгого погружения в серебряные воды, Амос уединенно сидит в гостевой и гладит фиолетово-серого кота, пытаясь осмыслить происходящее. Ему интересно, что станет с ним после ритуала присоединения, что он должен будет делать в течение всей жизни, и как его выбор повлияет на дальнейшую судьбу. Никто ранее не говорил с юным господином об этом, но все с нетерпением ждали того дня, когда мальчик назовёт члена семьи, носящего звание кандидата той или иной лиги Нравственных убеждений; все, кроме него. «Вряд ли найдётся на этой планете прокрастианец, который по доброй воле пойдёт неведомо куда и неведомо на что,» – ещё не успел закончить про себя Амос, как вдруг в комнату зашёл высокий широкоплечий мужчина.

Авраам Эбейсс имел тёмные густые бакенбарды, подвивающиеся пряди волос вокруг чёрного цилиндра и добрые ярко-голубые глаза. Он никогда не скрывал своих истинных намерений, но почему-то остальные называли его лжецом. В этом, собственно, и была суть большинства прокрастианцев: им не являлось желанным познание души ближнего, ведь для них привычнее становилось её очернение – потому некоторые его боялись, но иные все же уважали.

– Что ты делаешь, сын мой? – с глубокой нежностью в груди спросил Авраам.

– Я тут думал на счёт посвящения… – ответил мальчик, сидя на подоконнике и смотря в окно парадной, где уже собралась толпа незнакомцев.

– И что же?

– Почему раньше мне об этом не рассказывали, лишь в прошлом месяце? – Амос печально посмотрел на него и плавно отвернулся в сторону окна. Ночь была туманная.

– Некоторые вещи остаются на протяжении времени незыблемыми, их важность заключается в памяти нашей. Традиции – тому пример; миллионы лет мы храним честь семьи, соблюдая порядок проведения церемонии. Тебе стоит понять, что есть мир за стеной бюрры, он слегка отличается от нашего, да и мы в нём слегка отличаемся. Предметы, явления, которые ждут детей там, могут испугать их, ввести в недоумение, – следующие пары фраз он проговорил быстро, словно они были заучены наизусть, – поэтому советом Высших магистров было принято решение о разделении потока информации по достижению возраста. В противном случае ваша тонкая душа могла бы надломиться и не выдержать всех невзгод той тяжелой жизни, – и вздохнув, продолжил более мягко. – Мы лишь оберегаем вас, не хотим, чтобы вы повзрослели раньше времени – пусть ваше детство будет нескончаемо лучезарно и безмятежно, пусть в вас горит живое пламя… Главное – не переживай, Амос: тебе открыты все двери, – заметно немолодой, но все ещё ослепительно красивый мужчина ласково потрепал его по голове.

– Понимаешь, папа, –