Проза жизни - Иоанна Хмелевская

   Буковая древесина твердая, но раскалывается легко. Ровные, аккуратные полешки разлетались во все стороны. Лезвие изуверского топора зловеще, во все убыстряющемся темпе поблескивало на солнце, и в таком же темпе убывал зимний запас.

   Не хватит, с беспокойством думала Тереска. И что потом делать? Взяться за ветку? Распилить ее, или рубить сходу, поперек?

   Остервенело, в ярости прямо нечеловеческой расправлялась она с чурбаками. Послеполуденная жара не спадала, топор чувствительно оттягивал руку, некоторые поленья попадались сплошь в сучках, но Тереске все было мало. Она отерла пот со лба, размазав темную полосу грязи, и решила ветку сразу рубить. В голове мелькнула мысль, не пустить ли под топор весь дом, вот тогда бы она уж точно выдохлась. На худой конец изрубить хотя бы дверь или паркетные дощечки. Причем поперек.

   Только поперек, твердила она себе в каком-то мстительном исступлении. Вдоль и каждый дурак сможет. Только поперек.

   Все, последний чурбак. Ощущая себя лошадью, остановленной на полном скаку, Тереска навалилась на топорище и сумрачным взглядом окинула большую сучковатую ветку. Последняя ее надежда. Она снова отерла пот, убрала прилипшие к лицу волосы, отставила топор и пошла на кухню. Порывшись в шкафчике, вытащила большой мешок со старыми нейлоновыми чулками, которые копились для кузины, вяжущей из них коврики. Выбрав один поцелее, подвязала им волосы, чтоб не мешали, после чего вернулась во двор и с удвоенным остервенением набросилась на сук.

   Боковые ветки удалось обрубить без особого труда. Оставшаяся жердь была намного толще и длиннее, метра полтора. Слишком тяжелая, чтобы расколоть с размаху, насадив на топор, и слишком сырая, чтобы с нескольких ударов разрубить поперек. Тереска положила жердь одним концом на колоду, другой зажала ногой и изо всех сил рубанула вдоль. Топор прочно увяз.

   — Ну погоди, дубина стоеросовая, - с яростью проговорила она, вытаскивая лезвие топора. - Ты меня еще не знаешь...

   Поглощенная битвой с непокорной жердью, олицетворявшей ее собственные чувства, Тереска не услышала звонка у калитки, с другой стороны дома. Калитка была открыта, и посетитель — светловолосый и синеглазый юноша с красивым загаром, да и вообще весь из себя красавец, - слегка поколебавшись, толкнул ее и вошел в сад. Ориентируясь на стук топора, он обошел дом и застыл посреди двора, удивленный, если не ошеломленный увиденным.

   Взмокшая и красная, вся в щепках и подвальной пыли, с подвязанными старым чулком волосами, в юбке со свисающим подолом, в длинных бальных, когда-то белых, перчатках, Тереска яростно крушила топором жердь, душераздирающе при этом кряхтя и осыпая свою жертву гневными проклятиями. Зрелище было не для слабонервных. Наконец от жерди откололась длинная щепка. Ободренная успехом, Тереска победоносно распрямилась перед очередной атакой, подняла глаза... и увидела перед собой предмет своих страданий, которого так долго и в таких муках ждала.

   Какое-то время они представляли собой застывшую живую картину. Марево, рожденное жарким солнцем. С одной стороны — элегантный красавец, с другой — Тереска, ни дать ни взять жертва катаклизма, а между ними березовая колода и груды поленьев.

   Гость опомнился первым. С иронической заинтересованностью подняв брови, он перебрался через баррикады и подошел к окаменевшей Тереске.

   — Привет, - сказал он с легкой усмешкой. - Как дела? Увлекаешься гимнастикой?

   Тереска не сразу поверила своим глазам и своему счастью. Лишь услышав до боли знакомый голос, она убедилась, что это не галлюцинация. А потом впала в какое-то странное состояние. Ноги стали тяжелыми, как гири, а сердце подскочило к горлу, после чего, наоборот, отяжелела голова, а сердце ушло куда-то в пятки. Пытаясь усмирить выкрутасы своего организма, Тереска оставила несложный вопрос гостя без ответа. Стояла, как статуя, с изуверским топором в руке и с выпученными глазами.

   Юноша усмехнулся снисходительно и уже с откровенной иронией.

   — Отзовись, - напомнил он. - Может, не узнала меня? Или я не вовремя?

   Смысл его слов все еще не доходил до Терески, но имело ли это значение? Главное — звук любимого голоса. В голове забрезжила мысль о том, что надо вроде бы отозваться, причем сказать что-то светское и непринужденное.

   — Откуда ты взялся? — буркнула она и, чувствуя, что получилось не совсем по-светски, добавила: — Легко сюда добрался?

   — Если бы! — насмешливо пожаловался гость и кивнул на груды дров. - Сама видишь, какие препятствия пришлось одолеть.

   Только теперь Тереска пришла в себя. Вспомнила, в каком она виде, и едва не сомлела, сообразив, какое ужасающее впечатление произвела на своего ненаглядного гостя. Не так рисовалась ей в мечтах минута долгожданной встречи. Она внутренне ахнула, внезапно осознав всю ответственность момента. Надо немедленно умыться, переодеться, причесаться, куда-то его пригласить, где бы он все это переждал, как-то сгладить первое, мягкое говоря, неприглядное впечатление, подать себя лицом, принять гостя как следует, но первым делом — унять дрожь и клацанье зубов. От непомерности предстоящих задач у Терески голова пошла кругом.

   — Идем, - мрачно буркнула она. - Пошли в дом!

   Перебравшись через баррикады, она, не оглядываясь, зашагала к черному входу, не выпуская из руки зловещий топор. Юноша нерешительно потоптался, а потом двинулся следом, протестуя ей в спину:

   — Зачем в дом, давай останемся здесь, такая хорошая погода, ты даже не поздоровалась со мной!

   Но Тереска ничего не слышала. Она вошла, не оглядываясь, в дом, взбежала по ступенькам наверх и, только взявшись за ручку двери, внезапно вспомнила, в каком виде она оставила свою комнату.

   «Святые угодники», — ахнула она, остолбенев от ужаса, а потом шарахнулась назад и с разбегу наступила каблуком на ногу гостю, следовавшему за ней по пятам. Испустив нечленораздельный вопль, юноша ухватился за пострадавшую конечность, совершая причудливые прыжки, чтобы удержаться на другой. Тереска готова была умереть от конфуза.

   — Боже!.. — трагически всхлипнула она. - Прости меня! Откуда я знала, что ты здесь!..

   — Ничего страшного, - простонал юноша. - Ты тут ни при чем, ты же меня до сих пор еще не заметила...

   Тереска даже не слышала, что ей говорят. До того ли, если надо срочно что-то предпринять! Чем-то помочь, куда-то усадить... Она лихорадочно заметалась, но как-то без толку, поскольку одна рука у нее была занята топором. Юноша довольно невежливо выдернул локоть, за который она пыталась стащить его вниз по лестнице, и решительно уселся на ступеньку.

   — Оставь меня, - сухо сказал он. - Я лучше тут посижу. Подожду, пока ты управишься со своим странным занятием. Не хочется, знаешь ли, попасть еще и под топор. Надеюсь, ты сможешь выкроить для меня свободную минутку. Только поторопись, у меня мало времени.

   Тереска без слов метнулась к себе в комнату и первым делом избавилась от топора, положив его на стол. Зачем я вообще его принесла? — мелькнула у нее в голове первая трезвая мысль. Впрочем, додумывать ответ было некогда. Она сдернула с вешалки платье, схватила туфли и вскочила в ванную, крикнув на ходу:

   — Я сейчас! Подожди минутку!

   В ванной взгляд ее упал на зеркало, и ей сделалось нехорошо. Не считая грязных пятен, царапин и всяких других отметин на лице, под носом у нее красовались великолепные черные усы. Обгоревший на солнце нос ослепительно лоснился. Завязанные чулком волосы расползлись посредине на какой-то странный пробор, явно ее не украшавший.

   Борясь со слабостью в ногах, Тереска открутила кран, склонилась над ванной — так умываться было сподручней, чем над умывальником, и потянулась к полке за мылом. Но только она нащупала его, как мыло выскользнуло из пальцев и с коротким бульканьем нырнуло в унитаз.

   «Все, это конец, - подумала Тереска отрешенно. За долю секунды она вспомнила, что во всем доме нет больше ни куска мыла, что весь порошок и даже обмылки израсходованы при вчерашней стирке. Осталась, правда, паста для чистки кастрюль, а еще щелок, которым отмывают полы в подвале, но и те хранятся внизу, а это значит, что придется пройти мимо гостя в таком непотребном виде. - Да ни за что на свете!» В коленопреклоненной позе, олицетворяя собой неизбывное отчаяние, Тереска застыла перед унитазом, в сифоне которого, на самом дне, покоилось коварное мыло. Ей казалось, что все пропало, что умыться ей уже никогда не суждено, до завтра-то уж точно, а завтра придется в таком виде идти в магазин или палатку... Крепко зажмурив глаза, содрогаясь от омерзения, она наконец сунула руку в сифон и вытащила мыло...

   Проклятое невезение, думала она, причесываясь и напудривая нос. До чего же я невезучая! Почему удача покидает меня всякий раз, когда она позарез нужна? Может, предназначение мне такое? Может, я обречена впадать в кретинизм всякий раз, когда решается моя судьба?