Поколение Китеж. Ваш приемный ребенок - Дмитрий Морозов

Этот путь навстречу друг другу может занять от одного до двух лет. И не надо спешить. Не надо ускоренно развивать отношения, так как малыш должен сначала почувствовать свой внутренний ритм, а не подстраиваться под ваш.

Мы, взрослые, как бы придумываем себе возможные отношения с ребенком. И, конечно, мы всегда исходим из самого доброго, самого душевного сценария. Нам же так хочется, чтобы все было хорошо. Но хорошо бывает далеко не всегда даже со своими родными детьми. Что же касается ребенка, который попал в новую семью, то это тайна за семью печатями.

В родной семье младенец с рождения подстраивается под своих родителей. Родители своим присутствием и общением, часто сами того не замечая, форматируют ребенка – от его вкусовых предпочтений до модуляций голоса и восприятия эмоций. Растущий ребенок воспринимает родителей как явление природы, их требования, ласки и даже наказания так же естественны для малыша, как явления природы. Мы же не воспринимаем снег или дождь как насилие над нашей личностью. Почему? Да просто потому, что привыкли к их неизбежности, так сказать, объективности. Но новые родители – это только новые люди, которые могут нести и добро, и зло.

Не стоит огорчаться, если вы вдруг обнаружите, что малышу, взятому из детского дома, его инстинкты диктуют совсем другую модель поведения! Не надо обижаться на детское недоверие. Вспомните, что его предали родные родители! И он это по-своему осознает и помнит.

Если он был лишен материнской ласки и заботы с первых дней прихода на свет, то бесполезно ждать, что он сразу откликнется на ваши проявления любви и заботы. Он может и не знать, как испытывать любовь и благодарность.

Многие дети не в состоянии испытывать к приемным родителям любовь и благодарность, потому что в их памяти нет опыта подобного общения с родителями. Иными словами, если их самих никто не любил, то и им неоткуда знать, что это такое.

Вообще, прежде чем брать ребенка из детского дома, полезно узнать его короткую историю: где он появился на свет, кто заботился о нем в первые месяцы жизни, да и заботился ли вообще. Пожалуй, главный вопрос: «Есть ли в копилке его самого первого опыта тепло материнских рук, ощущение, что он кому-то нужен, что его защитят, что, в конце концов, прибегут на крик и накормят, что не отшлепают и не сунут в бак с грязным бельем?» Да-да, и такой опыт может содержать память нового ребенка, и этот опыт не позволит ему сразу довериться новой семье.

Практически невозможно понять за несколько свиданий, станет ли именно этот малыш вашим ребенком. Совпадают ли ваши темпераменты? Похоже ли ваше лицо, запах, манера говорить и двигаться на то, что уже занесено как образец в глубины детской памяти?

Это откроется не в первые дни. Лучше всего, если у потенциальных приемных родителей и ребенка будет время пообщаться в свободной манере без взаимных обязательств. И вот, если через несколько свиданий вы увидите, что его взгляд ищет ваш взгляд, если его лицо мгновенно озаряется улыбкой при вашем приближении, значит, между вами возможно установление безопасной привязанности. Это не игра и не попытка манипулировать. Его тянет к вам та самая иррациональная сила, которую мы называем взаимным притяжением, симпатией и очень редко любовью.

Нравственно ли выбирать?

Каждый отвечает на этот вопрос сам. Есть приемные родители с удивительной способностью дарить своей любовью любого нуждающегося малыша. Но я знал немало и таких, кому внутренний порыв сделать доброе дело затуманивал взор. Брали не глядя (ведь благое же дело], а потом обнаруживали, что именно этого малыша ну никак не удается полюбить.

Я думаю, что лучше аккуратно выбрать того, на кого отзывается ваша душа, чем потом с болью признаваться самим себе: «Не мой, не чувствую я его...»

Мне кажется, что в таком тонком деле, как создание новой семьи, не должно быть никакого автоматизма, заданности, поспешности. Увы, в настоящее время потенциальным приемным родителям могут сказать в детском доме: «Берите этого, он сейчас свободен, а других у нас нет. Еще выбирать вздумали. Это же человек, а не игрушка».

Но ведь потому, что «человек, а не игрушка», и надо особенно тщательно выбирать. Это у игрушки все видно. А с ребенком как раз наоборот – все самое главное спрятано.

ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ

ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН

Его родители умерли от радиации и пьянства после аварии на атомной электростанции. Возможно, радиация как-то отразилась и на развитии ребенка. По крайней мере, когда его привезли, он даже среди детдомовцев отличался маленьким ростом и физической слабостью.

Но эти недостатки заставили его в условиях детского дома развить хитрость и изворотливость. Он обладал великолепной способностью врать, увиливать от любых обязанностей.

И еще он не доверял никому, категорически сопротивляясь установлению любой более-менее постоянной привязанности.

– Я помню, что попал в Китеж в четвертом классе. Первые недели все нравилось. Я просто плавал, все познавал, вливался в систему. А пап сказал, что остаюсь, жизнь изменилась. Сразу меня загрузили работой и учебой. А я был непривычным к такому образу жизни.

Других в семье меньше заставляли работать. Они были девочками-любимчиками. А я все за них пол мыл и не понимал, что так надо, так принято. Мне чего-то говорили, но я принимал это за чтение нотаций и просто выключался. Думал, что эти новые приемные родители меня заставляют работать а с девочками сюсюкают. Мне обидно было. Ненавидел всех в семье.

Был, как робот. Все так удобно: не задумывался, как поесть, где переночевать, откуда деньги. А взрослые все лезут: учись, работай, тренируйся. У меня как-то это все не связывалось. В общем-то, казалось, что взрослые только мешают жить.

Только после окончания школы, когда я попал в Калугу, пришлось и деньги считать, и думать, с кем общаться, чем делиться, когда учить уроки, когда гулять.

Вы мне говорили, предупреждали, но я вообще это мимо ушей пропускал. Пока сам не попал в эту среду.[1]

Перед глазами мальчика был новый мир, но примерял он его на старый ОБРАЗ МИРА, то есть на уже существующую в сознании модель. И Антон продолжал воровать, драться, курить.

Приемные родители – люди добрые, но простые и неискушенные в психологии, пытались заставить его делать домашние задания, учителя – отвечать на уроках. Он плакал, нервничал и от этого курил еще больше. А откуда взять сигареты, если не воровать? Его наказывали – он от обиды еще больше замыкался.

В благополучных семьях первообраз доверия дети всасывают с молоком матери. Даже когда их наказывают, они все равно чувствуют, что это право родителей, а само наказание – справедливое воздаяние за нарушение каких-то договоров или норм. Внутренне они принимают право родителей судить и наказывать. (Тут, конечно, важно, чтобы и родители не перестарались.)

Между приемными детьми и их новыми родителями всегда остается некий невидимый слой контроля и отчуждения. Эта прослойка недоверия – дополнительный защитный покров, который, страхуя юную личность от ошибок и разочарований, одновременно препятствует поступлению новой информации. В результате модель мира, выстраиваемая в сознании ребенка, будет иметь много искажений.

Антон не имел ни глубокой привязанности к своим приемным родителям, ни опыта, подтверждающего, что наказание – это тоже проявление заботы и любви.

– Моя новая приемная семья пыталась меня любить только две первые недели, а потом они меня эксплуатировали. Стоило что-то не то сделать – они сразу наказывать. Кто-то из ребят брагу поставил, а моей курткой вытер. От меня спиртным стало разить. Мне из дома запретили выходить. Я весь дом перемыл, чтоб меня простили... Хорошо, Володя (приемный отец,) выходит и говорит: «Кто ж у нас брагу поставил? Наверное, Катя. А ты иди гулять». Простил меня.

– А ты их все еще нет?

– Я старался быть хорошим, я стихи учил, убирался, но у меня с непривычки плохо получалось. Потом я махнул рукой – все равно хорошим уже не стану, и снова стал курить, и вообще стал пофигистом.

Может быть, начальная трудность возникла именно потому, что семья Антона не выбирала. И он не выбирал себе семью. Его просто поместили в дом к двум взрослым людям, которые сразу стали прививать ему свои привычки и взгляды на жизнь.

Так Антон и жил года три: курил, шкодничал, прогуливал школу. Потом мы догадались, что его двойки, слезы и непослушание – это протест против семьи, в которую он попал.

Почему-то наше законодательство препятствует переходу детей из одной приемной семьи в другую. Ну, а если действительно, родители и ребенок не подошли друг другу? Ведь взрослым-то разводы разрешены.

Я не считаю, что семья, где жил Антон, была образцовой. Из нее по собственной воле ушли двое детей, но двое других там остались и выросли, и были вполне счастливы!