Поколение Китеж. Ваш приемный ребенок - Дмитрий Морозов

Все объяснили мальчику, мол, на две недели зимних каникул, чтобы была возможность вспомнить и сравнить. Антон в детском доме быстро адаптировался. Я за ним приехал через десять дней и застал живописную картину: сидит, как акын, в кругу старшеклассников и травит им байки про то, какие уникальные люди живут в Китеже и как его там все уважают. Одним словом, несмотря на «малый рост», прижился в жестких условиях и социализировался. Ему в детском доме было проще и привычнее.

Но в Китеж он хотел вернуться. Хотя и не признавал этого. Сначала просто равнодушно сказал: «Хотите, оставляйте здесь». А потом все-таки снизошел до пояснений: «Я не хочу возвращаться, потому что я не люблю своих приемных родителей». Он согласился вернулся только после того, как ему был обещан перевод в другую семью. Так мы с удивлением осознали, что для успешной работы с детьми недостаточно просто найти добрых взрослых, готовых принять к себе сирот. Необходима психологическая совместимость!

Мы не могли принуждать мальчика жить в семье, которую он не любил. К счастью, в нашем Терапевтическом сообществе есть возможность перевести ребенка в другую семью, не усугубляя конфликт. При таком переходе он сохраняет все уже налаженные связи и в детском, и во взрослом коллективе. Честно говоря, свободных семей не было и, скрепя сердце, Педсовет передал его тридцатипятилетнему Геннадию, который в это время развелся и (вот это подвиг!) продолжал самоотверженно воспитывать троих детей. В обычных условиях передавать детей одинокому занятому мужчине было бы преступлением, и никакой инспектор по охране детства этого бы не допустил. Но в нашем случае функция родителей, как вы уже поняли, несколько иная – дать ощущение дома и защиты, найти время для разговоров по душам. Остальное делает управляемый социум.

– В шестом классе мои первые приемные родители уехали. В семье Геннадия, куда я попал после того, было хорошо. Там картошку жарили, он добрый был. Жаль, один из его сыновей говорил про меня гадости отцу и отец ему верил. Я ни с кем не дружил, так как надо было доказывать, что я самый крутой.

Я несколько раз пытался поговорить с Антоном о его будущем, убедить в необходимости учиться и как-то соответствовать тем требованиям, которые предлагает взрослый мир. И во время одной из наших бесед до меня вдруг дошло, что мальчик просто не видит очевидной связи между своим поведением и реакцией взрослых, не понимает, как школа может повлиять на его будущее. Он не понимал, что будущее можно выстраивать и планировать! И что меня удивило еще больше, он словно был лишен способности мечтать, то есть строить образные модели будущего в своем сознании.

Начали мы с малого. Вот как протекала первая беседа:

– Антон, ты можешь представить, кем ты будешь через пять лет?

– Нет.

– А пытался?

– Нет.

– Давай поиграем. Закрой глаза и представь себе самую лучшую мечту.

– Представил: дом и машина.

– Опиши их.

– Ну... э... в доме много комнат. Машина большая.

– А себя ты там видишь? Какой ты?

– Сильный, большой.

– А как ты стал таким? Молчание.

– Что нужно, чтобы слабый ребенок вырос в уверенного, умного, сильного взрослого?

Молчание.

У даосов в древнем Китае была разработана целая система обучения ребенка рисованию в уме. То есть детей учили создавать образы в собственном сознании, а потом увязывать их в более сложные цепочки зависимостей. Так развивались мыслительные способности.

Вот в таком духе и мы с Антоном учились творить образы в пространстве его сознания. В психологии это называется развитием способности действовать в уме. Надо признать, что Антону такой тренинг давался нелегко. При небольшом напряжении он начинал зевать, рвался на улицу играть в футбол, был даже готов копать грядки на огороде. На первых порах казалось, что у него просто отсутствует способность образного мышления. И я бы не поверил, если бы в тот момент мне сказали, что он будет писать хорошие стихи и лучше всех играть в нашем школьном театре.

Глава 4

ОБРАЗЫ И СЛОВА

Бывают мамы и папы, считающие, что с ребенком надо говорить, как со взрослым.

Это заблуждение. Ребенок-сирота может не иметь в сознании образов, соответствующих вашему представлению о жизни. Он часто вообще не понимает, что вы от него требуете. И сказать не может.

Чаще всего малыш и сам не понимает, что в нем происходит, и уж конечно не собирается открывать свои внутренние тайны взрослому – новому родителю.

Откуда ему знать значение слов в книжке, если никто ему до этого этих книжек не читал? Откуда ему знать, что такое преданность, почему надо уважать старших или любить родственников?

Теперь вам необходимо научить нового члена семьи своему языку. Если он не понимает ваших слов или эмоций, нужно не раздражаться, а заполнять пустующую копилку памяти новыми словами и новыми образами.

Отличная тема для разговора: «Мир, в который ты попал, устроен сложно, но бояться не надо. Я научу тебя понимать все, что в нем происходит. Когда ты поймешь, ты перестанешь бояться. Не бойся спрашивать, я люблю отвечать на вопросы, не бойся открывать новое, пробовать новое».

На первых порах ребенок может притворяться открытым и ласковым, потому что так его приучила прошлая жизнь. Но не попадайтесь на эту удочку. Дождитесь, когда он начнет задавать главные вопросы, среди которых самые важные: «Л ты меня, правда, любишь? А какая мама настоящая?» Впрочем, до этих вопросов еще надо дожить.

Пробовали ли вы когда-нибудь беседовать с ребенком, пережившим трагедию, о его прошлом? Даже смышленый малыш начинает запинаться, с трудом находить слова. Он словно проваливается в переживания прошлого. Все его существо противится воспоминаниям. Еще бы! Большинство этих воспоминаний окрашены болью, стыдом, страхом.

Наша приемная дочка, став студенткой Московского института психологии и педагогики, сказала мне с женой:

– Когда у вас на кухне падала и билась посуда, я внутренне вся сжималась от ужаса, что и у вас в семье начались разборки. Я где-то в глубоком детстве привыкла, что папа во время скандала с мамой бил посуду. Значит, я подсознательно ожидаю этого от всех окружающих.

Впрочем, здесь возможны варианты...

Вариант первый – «благополучный»

Если хотя бы в младенчестве ребенок был окружен лаской и заботой родителей, значит, в его сознании успел сформироваться положительный образ семейной жизни. Дальше вам остается только совместить этот образ с окружающей реальностью, чтобы убедить ребенка в том, что он уже обрел то, к чему подсознательно стремился.

Если ребенка передали вам в семью сразу после потери родителей, то он еще не успел потерять привычки к домашней жизни. Это отчасти поможет ему понять, что вы от него хотите в повседневном быту. Однако выясните, что он уже умеет и к чему привык. Не торопитесь его переучивать. Попытайтесь на базе привычных и потому приемлемых для него форм поведения построить взаимное доверие и понимание. Это куда важнее, чем соблюдение необходимых, с вашей точки зрения, правил поведения.

И не расслабляйтесь: спустя несколько недель МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ закончится, и ребенок начнет проверку вашей надежности.

Вариант второй – ребенок из детского дома или детприемника.

Это более распространенный вариант в нашей действительности, потому что социальные службы еще не осознали необходимости любой ценой уберечь сирот хотя бы от опыта такой коллективной жизни.

Для маленькой личности, привыкшей к защищенной жизни в семье, попасть в детдом то же самое, что вам оказаться на войне или в концлагере. Он никогда раньше не встречался с внешней агрессией. Теперь ему придется быть начеку, давать отпор, таить свои чувства, так как именно открытость делает маленького человека уязвимым в среде своих сверстников. Ребенок закрывается, учится защищаться и одновременно отсекает от себя весь поток информации о внешнем мире. Он лишается возможности открыто налаживать отношения с окружающими детьми (его просто заставляют жить в стае), боится обратной связи, скрывает эмоции, страшится доверительных отношений. Все это приводит к задержке в развитии.

Именно поэтому приемные родители вынуждены, прежде всего, решать терапевтические задачи. Они должны стать символом новой реальности, позволяющей ребенку спрятаться от беспокойства, страха, чувства вины.

Вариант третий – ребенок из «джунглей»

К этой категории можно отнести детей, имеющих опыт беспризорной жизни или попавших в такой детский дом, где им приходилось в буквальном смысле слова бороться за выживание.

Из разговора с китежским старшеклассником

– После того как родители спились, меня поместили в приют. Мне тогда было девять лет. Я сбегал оттуда, меня ловили, ругали. Потом перевели в Калугу. Я и оттуда сбегал. Глупый был – верил в справедливость. Не мог понять, что родителей нет и заступиться некому. Когда на меня наезжали, я обзывался на старших. Матом. Когда у меня что-то отбирали, я жаловался воспитателям, я требовал вещь обратно. За это меня били старшие ребята, сильно били.