Риск, засада, пистолет - Марина Серова

По дороге она попыталась объяснить, зачем затеяла этот культпоход, но, честно говоря, чтобы уловить смысл в ее действиях, нужно было обладать ее же логикой и характером. Я, конечно, тоже не Аленушка у пруда, но по сравнению с Верочкой, скажу я вам, Танька Иванова такая беленькая вся и пушистая. В общем, затеяно было все, чтобы позлить жену этого Игоря. Она, видите ли, имела наглость не одобрять присутствия Веры в жизни своего благоверного. То есть в курсе событий она была с самого начала, такую женщину, как Вера, не спрячешь, и неудовольствие свое демонстрировала постоянно, но в последнее время совершенно потеряла чувство меры. Из-за ее козней срывались планы совместного отдыха, что-то там Игорь не смог Вере купить очень желанное, поскольку супруга потратила все деньги. Одним словом, она вела себя так, словно имела право на единоличное владение мужем, совершенно не учитывая при этом Верины интересы. Так что Вера решила ей о себе напомнить. Уразумев все это, я начала притормаживать:

— Слушай, Верка, я думала, ты умнее. Мужик, сама говоришь, у тебя на жестком поводке, зачем тебе связываться с его дражайшей? Знаю я, чем кончаются подобные демонстрации — вы вцепитесь друг другу в волосы и расцарапаете физиономии. И если ты надеешься, что я стану вас разнимать, то забудь! В таких ситуациях разнимающему достается больше всех.

— Да что ты! — Веру искренне позабавило мое беспокойство. — Такие женщины, как мы с Людмилой, не могут позволить себе вульгарно таскать друг друга за волосы — наши прически дорого стоят. Тем более царапаться. Нет, у нас другие способы борьбы. Так что можешь ничего не опасаться. И вообще, мы уже пришли.

Так что улизнуть вовремя мне не удалось. И вот теперь я стою посреди большого зала, окруженная тремя десятками скульптур разного вида и размера, изображающих женщин. Дурацкая идея — собрать в одно место так много женских образов. Женщина существо штучное, и любоваться каждой из них надо особо, отдельно. А в такой толпе они просто мешают друг другу.

— Только «Девушки с веслом» не хватает, — хихикнула я и наконец обратила внимание на статуэтку, уже давно нахально торчащую перед моим носом. А вот в ней было что-то особенное. Небольшая, не больше пятидесяти сантиметров, она совершенно не была похожа на женскую фигуру — странная, неестественная поза, условно обозначенные руки и ноги, лица вообще нет, только волосы пышные, вьющиеся. И как скульптор добился такого эффекта легкости, почти невесомости, ведь это какой-то металл? Волосы эти доходили до середины спины, хотя и спины как таковой тоже не было. И при всем этом фигурка была несомненно женская — бесконечно грациозная и интригующая, неожиданная и совершенно удивительная.

— Сударыня, вы абсолютно правы, — услышала я рядом с собой приятный мужской голос. — Это действительно единственная вещь на этой выставке, на которую стоит обратить внимание.

— Она очень странная. Абсолютно неправильная и вместе с тем совершенно живая…

Я посмотрела на своего собеседника. Он производил очень благоприятное впечатление: лет шестьдесят — шестьдесят пять, средний рост, средняя полнота, волосы густые, зачесаны назад, темные, с проседью. Глаза серые, аккуратные усы и бородка клинышком, очень ухоженные. Особых примет нет. Покрой костюма несколько консервативен, но из хорошей ткани и явно сшит на заказ не в самом дешевом ателье. Из кармана пиджака виден кончик голубого платочка — под цвет галстука. В руках массивная трость с резным набалдашником. Слишком тяжелая и солидная, чтобы служить для опоры при ходьбе, так что носит он ее явно больше для создания собственного образа. Этот мужчина сразу напомнил мне дореволюционного преуспевающего врача, как его изображали в театре во времена социалистического реализма.

— Вы абсолютно не разбираетесь в скульптуре, но наделены тонким восприятием произведений искусства. — Что-то я и не поняла, комплимент он мне сказал или гадость. — Вам ведь, кажется, понравилась «Талия»?

Будем считать, что гадость… Ах, значит, я абсолютно не разбираюсь в скульптуре!.. Я и сама знаю, что не разбираюсь, но не намерена выслушивать подобные оценки от совершенно незнакомых людей.

— Да, скульптура мне понравилась, — сказала я совершенно спокойно, — но почему вы решили, что это «Талия»? Насколько я припоминаю, у «Талии» должна быть маска в левой руке, — вот такое я ему выдала из своего запаса культурных знаний и, чтобы окончательно его потрясти, добавила: — Кроме того, на голове у нее должен быть веночек, а в правой руке бубен… Все-таки — муза комедии…

— О-о, — потрясла я его, кажется, не особенно, но теперь он смотрел на меня с явным уважением. — Вы, конечно, в какой-то степени правы, но, понимаете ли, это не я ее такой задумал, а автор. Это работа Осипова, он жил в конце девятнадцатого века. Очень интересный скульптор и знаток древнегреческой мифологии. В свое время был довольно известен, но сейчас его подзабыли. Правда, на Западе, в кругу специалистов, он по-прежнему ценится. Осипов видел «Талию» именно такой, и нам приходится с его мнением считаться. Для него вообще не характерен традиционный подход, сами видите. Абстрактные линии, выражается сущность, содержание, а не формальные пропорции. Кстати, муз он сделал всех, но эта фигурка — последняя, оставшаяся в России. Остальные восемь давно осели в частных коллекциях в местах довольно отдаленных, за границей, — он показал рукой в сторону окна. Очевидно, там и находилась заграница.

— Вы, я вижу, действительно разбираетесь в скульптуре. — Поскольку он меня зауважал, я его простила.

— Пожалуй. Но это моя профессия, я искусствовед. Зато у вас свежесть восприятия дилетанта. — Он очень доброжелательно улыбнулся мне. — Вы смотрите на произведение искусства и наслаждаетесь впечатлением, которое оно производит. Думаю, ваше восприятие ближе к замыслу автора, чем мое.

— Спасибо. Вы говорите очень приятные вещи.

— Не для того же я с вами заговорил, чтобы нахамить. Просто увидел, что очень милая женщина заинтересовалась скульптурой, которая является украшением, можно сказать, гвоздем выставки. Мне показалось, что вы поняли всю прелесть «Талии», а единомышленника встретить всегда приятно. Вот я с вами и заговорил. Кстати, простите великодушно мою оплошность и позвольте представиться — Валентин Николаевич Шлиц. — Он вынул из нагрудного кармана картонный прямоугольник визитки и протянул мне.

— Очень приятно. Таня. — Я кокетливо улыбнулась и добавила: — Иванова.

Для завершения церемонии знакомства он галантно приложился к моей ручке.

«Всегда буду ходить на вернисажи, — поклялась себе я. — Здесь мужчины комплименты говорят и ручки целуют. Я уже забыла, когда мне руку целовали, а тут… Ни одной выставки больше не пропущу!»

— У Осипова не так много работ, — продолжил тем временем разговор Валентин Николаевич. Очевидно, ему было приятно поделиться сведениями с благодарным слушателем, и он своим хорошо поставленным профессорским голосом рассказывал: — Вы знаете, Танечка, он умер довольно молодым. Чахотка. И все его работы — это женские образы, причем не конкретные, а обобщенные, не портрет соседки Анны Петровны, а музы, грации, нимфы.

— Конечно, портретного сходства при его манере работы добиться трудно. Думаю, что конкретная Анна Петровна была бы недовольна таким своим изображением.

— Пожалуй. А муза… Кто знает, как выглядит муза? Художник имеет право на свое представление, и я бы сказал, его фигурки очень женственны, не так ли?

— По крайней мере, эта прелестна! — Я снова с удовольствием стала разглядывать «Талию».

— Рад, что вам нравится. Что ж, Танечка, извините великодушно, боюсь, я вам надоел, да и мне пора, дела.

— Что вы! — Я протянула руку для очередного поцелуя. — Вы так интересно рассказываете.

— Счастлив, что сумел доставить вам удовольствие. Вы не обидетесь, если я вас покину?

— Нет, конечно. Надо же посмотреть и другие скульптуры. Да и я здесь с подругой, не знаю, куда она подевалась.

Так, расшаркиваясь и обмениваясь любезностями, мы наконец распрощались, и Валентин Николаевич неторопливо удалился. Тут же около меня материализовалась Вера.

— Что ты тут застряла? Пойдем, я тебя кое с кем познакомлю.

Пара, к которой подвела меня Вера, производила странное впечатление. Мужчине было около тридцати, и больше всего он напоминал обмылок — невыразительные, стертые черты лица, редкие волосы, рассеянный, несфокусированный взгляд. Он стоял на месте, но тело его все время колебалось, словно он хотел рвануть в нескольких направлениях одновременно. Завершали картину замызганные джинсы и серый растянутый джемпер, из ворота которого торчала длинная тощая шея. На серой пряже джемпера очень четко выделялись какие-то беловатые пятна. Богема! Причем самая захудалая. А я-то переживала, что мои фирменные «варенки» и свитерок из уже не модной ангорки будут выглядеть не вполне комильфо на этом сборище.