Риск, засада, пистолет - Марина Серова

Зато хрупкая спутница этого несуразного создания сразу заставила меня осознать свое убожество. Она была хороша какой-то завораживающей и одновременно ускользающей красотой. Наверное, был и макияж, и прическа, и костюм — конечно же, она была одета. Но я впервые в жизни не обратила внимание на то, во что одета женщина. Для нее это было несущественным, значение имели только нежность белой кожи, сияние фиалковых глаз, безупречная линия губ, чуть тронутых помадой… Уфф! Я словно вынырнула на поверхность, помада на губах — это уже не фея, не русалка, это нечто человеческое, земное.

— Петечка, Алина, познакомьтесь, это моя школьная подруга, Таня, — щебетала тем временем Вера. — Представляете, мы несколько лет не виделись, а сегодня совершенно случайно встретились!

Петечку с Алиной мало интересовала история случайной встречи Верочки со школьной подругой. И к знакомству с этой самой подругой они отнеслись без особого энтузиазма. Так что обменялись мы кивками и парой вежливых, ничего не значащих фраз и тут же благополучно разошлись. Интересно, что голоса моих новых знакомых удивительно соответствовали их внешности: у Петечки голос был каким-то тусклым, серым, как и джемпер, а у Алины звенел хрустальным колокольчиком.

— Зачем тебе понадобилось меня с ними знакомить? — поинтересовалась я у подруги. — Ты действительно считала, что скрасишь этим остаток моих дней?

— Дура ты, — Вера не ругалась, она ставила диагноз. — Петечка, конечно, ничтожество, но он бесплатное приложение. А знакомила я тебя с Алиной. Это такая художница… Через сто лет ты будешь гордиться тем, что была ее современницей!

— Ну, если через сто лет, — пробурчала я, с удивлением глядя на Веру. Такая пылкость чувств к ближним своим из человеческого рода была ей, в общем-то, не свойственна. — А что она рисует-то? Что-нибудь гениально-абстрактное?

— Цветы! Она всегда рисует только цветы! У нее даже сначала какие-то сложности были из-за этого, руководство Союза художников не одобряло. Но потом всем надоело с ней бороться, и от нее отстали. Пойдем, я покажу, здесь есть ее картина, правда, она в традиционной технике написана. Алина же какой-то новый мазок придумала, что-то там кистью делает по-особенному, она пыталась объяснить, да я не поняла. Но и эта чудо как хороша!

Я уже еле поспевала за стремительно двигающейся Верой, пытаясь на ходу объяснить, что не любительница я всяких натюрмортов и вазочек с цветочками. А вот жанровые картины мне вообще-то нравятся, я могу их долго разглядывать, пытаясь определить характеры людей, на них изображенных. Может быть, это от моей профессии… Но разные цветочки — на них художникам, по-моему, не стоить тратить ни времени, ни труда…

Тут Вера остановилась и торжественно ткнула пальцем:

— Смотри!

Я посмотрела. И… почувствовала слабый, но отчетливый запах нарциссов. Знаете, самые простые, желтенькие. Без всяких там белых середочек или красных каемочек, обыкновенные бледно-желтые хрупкие цветочки, которые в сезон идут у старушек дешевле семечек. Нарциссы стояли в простом граненом стакане на широком пыльном подоконнике и уже немного поникли, вода стала мутной. Было темновато, потому что плотная штора наполовину задернута, но ясно, что там, за окном, вовсю сияет весеннее солнце.

— Воду надо сменить, — машинально сказала я. — И пыль с подоконника вытереть.

— А?! Что я говорила! — торжествовала Вера.

— Это Алина рисовала? — спросила я почти с суеверным страхом. — Ты что, хочешь мне сказать, что нормальный, живой человек может такое изобразить?

— Насчет ее нормальности можно поспорить, но то, что Алинка живой человек, это точно. Сама видела, как она ликер «Амаретто» пила и яблочком заедала. — Вера засмеялась. Она была по-настоящему довольна тем, что сумела мне представить это чудо. На нее картина Алины тоже подействовала умиротворяюще. Подруга моя даже помолодела около этих нарциссов, исчезла куда-то женщина-вамп, опытная тигрица, а осталась Верочка Ширяева, юная, задорная. Тоже, конечно, стервочка, но всего лишь начинающая. Вот вам и благотворное влияние искусства.

— Да-а. Слушай, Верка, а можно, я буду гордиться тем, что я ее современница с сегодняшнего дня? Боюсь, что через сто лет это уже не доставит мне такого удовольствия.

— Простите, вам действительно нравится? — прозвучал за моей спиной хрустальный голосок.

Я обернулась. Ни тени кокетства, фиалковые глаза смотрят на меня напряженно, почти со страхом, тонкие пальцы нервно теребят ремешок сумочки.

— Ну, знаете, Алина! Я, конечно, не специалист в области искусства, но если вы не видите, что эта картина, — я все же проглотила слово «гениальна», — совершенно удивительна и уникальна, то вы понимаете в живописи еще меньше меня!

Господи, она расцвела так, будто я только что вручила ей Нобелевскую премию! Робко тронула меня за плечо и предложила:

— Если вам интересно, приезжайте ко мне в мастерскую, посмотрите. Правда, у меня только цветы. Но сначала позвоните, чтобы я вас встретила. Я ведь могу куда-нибудь выйти. Хотя обычно я весь день провожу в студии, — почти уговаривала она.

— А меня ты уже не зовешь? — спросила Вера.

— Ну что ты говоришь! Ты же знаешь, я тебе всегда рада! — Алина повернулась ко мне и пояснила: — Вы знаете, Верочка, как никто, тонко чувствует. Показывать ей свои работы — одно удовольствие.

От неожиданности я хмыкнула нечто неопределенное. Тонкость чувств и Ширяева… Вера ехидно улыбнулась:

— Вот так-то, Танечка! Сходишь на выставку и узнаешь столько нового и интересного! О, атас, девочки! Акт второй, картина третья, занавес поднимается: те же и Людмила. — Вера напряглась, беззаботная девчонка вместе с тонко чувствующей эстеткой исчезли, рядом со мной снова стояла тигрица.

Я взглянула в ту же сторону и в буквальном смысле слова остолбенела. Я человек с чрезвычайно здоровой психикой, и у меня никогда раньше не было ни галлюцинаций, ни миражей. И вот здесь, в тихом оазисе искусства, без всяких на то веских причин у меня, кажется, произошел сдвиг по фазе… В другом конце зала Игорь Маслов, еще более встрепанный, чем полчаса назад, выразительным шепотом ругался с моей Веркой!

Я опасливо покосилась вбок: Вера стояла рядом. Две Верки Ширяевы одновременно — это было многовато. Надо лечиться.

Говорят, что профессия накладывает отпечаток на характер человека. Это совершенно справедливо. В этот трудный для моей психики момент мне, видите ли, захотелось узнать, какая из них фантом, а какая настоящая. Такой вот проявился профессиональный интерес. Я еще раз посмотрела на ту Верку, потом на эту. Оказывается, галлюцинация очень интересное явление: та Верка была злая, и глаза ее метали молнии. Это было видно даже на таком расстоянии. А эта, что стояла возле меня, наоборот, ехидно улыбалась… Уж не знаю, как я буду объяснять это врачу. Он ведь все равно не поверит.

Костюмчик на моей Вере канареечного цвета. Удлиненный жакет и мини-юбка. А та Вера, что сейчас стояла рядом с Игорем, была в брючном костюме цвета мокрого песка… И вроде бы немного постарше.

Врач, кажется, откладывается — я обрадовалась и с облегчением вздохнула. Их все-таки было две! Я вполне могу и дальше заниматься своей любимой профессией. Да, их было две! Хотя, похоже, одевались они обе в одном и том же бутике. И оплачивали свои наряды из одного и того же кошелька. Когда я пришла в себя, разница между женщинами стала более заметной, но все равно, не знай я, что Вера единственная дочь у своих родителей, ни секунды бы не сомневалась, что это ее сестра-близнец. Этот Игорь, наверное, мазохист какой-то. Сколько раз я видела, что у мужика вторая жена похожа на первую, но чтобы жена с любовницей выглядели как родные сестры!

Характером эта Людмила тоже недалеко от Веры ушла. Мы стояли слишком далеко, и слов не было слышно, но выражение лиц было поистине достойно кисти живописца. Игорь по-прежнему воинственно топорщил бороденку и шипел на свою супругу, а она явно грозила ему всеми карами — небесными и земными. Трудно было понять, кто из них берет верх. Но мне показалось, что победителем в этом поединке все же вышла Людмила: в финале мизансцены она угрожающе потрясла пальцем перед носом мужа и, развернувшись, вышла из зала.

— Вы меня еще не знаете, но вы меня узнаете! Вы знали меня с хорошей стороны, а теперь узнаете с плохой стороны! — весело пропела Вера.

— Слушай, Вера, ты уверена, что надо было ее так доставать? — голос Алины звучал жалобно. — Она же теперь Игорю дышать не даст, со света сживет.

— Все нормально. — Ничто не могло испортить Верке удовольствия. — Он привычный, и жить будет, и дышать. Тем более у него есть к кому пойти поплакаться.

— Не люблю я скандалов, — виновато вздохнула Алина.

— Да ты у нас вообще душа-человек! — объявила Вера. — Танька, ты знаешь, почему она со своим талантом прозябает в неизвестности? Потому что сама она свои картины ни продать, ни выставить не умеет, а доверить кому-нибудь боится.