Последний теракт. Книга вторая - Олег Сакадин

– Этого еще не хватало, – недовольно пробурчал Платон. – Разгребать проблемы Красовского. Ладно, раз уж дошли до Петровича, значит и вправду что-то стряслось. Свяжись с Мельниковым и договорись о встрече.

Смольная кивнула, и, поскольку с горящими вопросами было покончено, ненадолго застыла на месте, не решаясь уйти, но и продолжить разговор тоже.

– Говори, что там у тебя случилось, точнее, что с подругой, – начал сам Платон, который не был бы таким замечательным руководителем, если бы так не запоминал личные вопросы своих подчиненных.

– Она, видите ли, не совсем мне подруга, скорее сестра одной моей знакомой по институту, работает в корпорации в договорном отделе общих проектов. Точнее, работала.

– Ее уволили?

– Да, вчера днем, на пятом месяце беременности. И ладно бы я сомневалась в ее работоспособности, напротив, из многих работающих там едва лишь она одна симпатизировала мне в то время, когда меня саму, ну, вы помните.

– Хм, на пятом месяце, – заметил Платон, – в чем причина?

– Видимо, личная неприязнь руководителя, который заставил написать ее уход по собственному желанию.

– Фамилия?

– Шарапов.

– Твою ж мать! – неожиданно вскипел Платон так, что Смольная в страхе отскочила на шаг назад и уставилась на него дикими глазами. – Извини, я не хотел. Пригласи ее ко мне, это возможно?

– Да-да, конечно! – обрадовалась Евгения. – Чего проще, она как раз разбирает дела с бухгалтерией и получает расчет. Я позвоню ей.

Минут через пять перед Платоном предстала небольшого роста белокурая девушка. Он даже кофе не успел допить.

– Напомните, пожалуйста, как вас зовут? – стараясь быть тактичным, поинтересовался он.

– Ланская Ирина, – представилась девушка. Ее глаза слишком устали, и, возможно, еще недавно проливали слезы, поэтому она избегала смотреть на свет, постоянно жмурясь.

– Ирина, хорошо. Расскажите, как все произошло?

Как и ожидалось, ничего нового Платон не услышал, разве что формальную часть увольнения – ей оказалась путаница с какими-то дополнительными соглашениями к одному контракту, касающемуся академии наук. Их попросту не нашли в электронном виде, тогда как оригиналы сгорели в машине – заместитель начальника отдела попал в аварию. Шарапов свалил весь груз ответственности на Ланскую, руководствуясь, с ее слов, исключительно на личностной неприязни, ведь она никак не могла относиться к этому инциденту – даже формально можно было доказать, что именно в то время, когда готовились злополучные соглашения, она лежала в больнице на сохранении. Более того, среди сотрудников отдела ходил упорный слух, будто именно Шарапов занимался их заготовкой, ведь никто другой этих соглашений и в глаза-то не видел. Больше слов для Платона не требовалось. Он без особых колебаний поверил пострадавшей девушке. Со стороны это выглядело бы настороженно, но, во-первых, он достаточно хорошо знал Шарапова для того, чтобы понять, какую мерзость тот являл, и, во-вторых, для Платона была весьма значительна позиция Смольной.

– Вас не уволят, мое слово, – после некоторых раздумий, но не особо долгих, дабы не пугать без того расстроенную Ланскую, произнес он. – Возвращайтесь сегодня домой, и отдохните до конца недели, а в понедельник на работу.

Ланская внезапно вспыхнула от радости как майский цветок, дождавшись долгожданного утреннего солнца, но потом вновь опустила глаза, погаснув, словно нежный бутон опалил свои лепестки.

– Простите, – медленно и тихо заговорила она, – простите меня за мою наглость.

Платон от неожиданности вытаращил глаза, не зная, что и сказать.

– Еще раз простите, просто я хотела попросить, если это возможно, перевести меня в любой другой отдел, – слова по-прежнему давались ей с трудом. – Я безмерно благодарна вам за все, но поверьте, я просто боюсь теперь работать рядом с этим человеком…

– Не стоит, – прервал ее Платон, – обойдемся без этого. Больше вы этого человека не увидите здесь. И это тоже мое слово.

На глазах Ланской выступили слезы. Не давая ей выплеснуть подошедший к сердцу поток благодарности, Смольная подхватила подругу под руку и вывела из кабинета. Платон отдал должное своей помощнице, которая как всегда смогла прочувствовать его состояние и понять, что чего-чего, а сейчас его лучше всего оставить в покое.

Настя.

Платон вздрогнул, стараясь сосредоточиться, и заказал по телефону еще кофе, попросив к нему булочек с маслом и шоколада. Потом позвонил и вызвал к себе Андрея Гучкова, руководителя юридического департамента, который не заставил себя ждать, явившись тут же.

– Присаживайся, Андрей Викторович, – пригласил гостя Платон. – Скажи мне, пожалуйста, с каких это пор наша корпорация докатилась до того, что начала увольнять с работы беременных женщин?

Признаться честно, Гучков передумал в голове миллион мыслей, пока шел сюда, но был поражен, настолько он не ожидал подобного.

– А как вы… – спохватился было он, осознав всю глупость этого вопроса, но Платон сжалился, и не стал хватать подчиненного за эту оплошность – просто промолчал, выразительным взглядом давая понять, что ждет объяснений. – Если вы по поводу Ирины Ланской, – продолжил Гучков более уверенно, – то ее уволили по весьма веским причинам.

– Кто это тебе сказал, Шарапов?

– Да, Роман Семенович.

– Нализывая при этом твою светлую задницу, – заключил Платон, и жестом показал внезапно вспыхнувшему Гучкову, что не требует объяснений. – Вот что я тебе скажу, Андрей – ты хороший сотрудник и нормальный человек, но насколько я порой не могу понять отдельных людей, настолько не понимаю сейчас и тебя – но почему ты до сих по не погнал в шею Шарапова, ведь ты прекрасно знаешь, насколько тот отвратителен? – и вновь Платон остановил Гучкова, который уже был готов пуститься во все тяжкие. – В общем, Бог тебе судья за то, что держал здесь этого паразита, которого, насколько сам знаешь, не будучи дураком, вообще к людям подпускать нельзя, не то, что ставить руководителем. Повторюсь, что Бог тебе судья за прошлое, но с завтрашнего дня его нога не переступит порога корпорации, и мне плевать, как ты это сделаешь. Вопросы есть?

Весь вид, интонация, утомленный взгляд Самсонова настолько красноречиво говорили сами за себя, что Гучков не решился подставлять свои интересы, вступаясь за товарища. Он лишь понятливо кивнул и хотел уже было уйти, но вдруг нерешительно остановился у самой двери, колеблясь.

– Платон Сергеевич, у нас отчетный период на носу. Без руководителя сейчас…

– А кто сказал, что без? – усмехнулся Самсонов. – У меня для тебя замечательная кандидатура в лице госпожи Ланской.

– Но она беременна, – опешил Гучков, но совсем не оттого, что Ланская была беременна, он даже и сам потом не мог разгадать, что именно вдруг толкнуло его выставить подобный аргумент. Кандидатура Ланской сама по себе противоречила его интересам, хотя и косвенным.

– И что из этого? – ответил Платон, пока в голове Гучкова пролетал вихрь неспокойных мыслей. – Получит больше пособия по беременности, а корпорация не обнищает. Да и не только из жалости ставлю ее на место Шарапова, кадр она толковый, и, думаю, принесет со временем немало пользы для общего дела.

Платон устало выглянул в окно, давая понять, что разговор окончен.

Роман Шарапов представлял собой тот, к сожалению, нередкий тип людей, который крайне негативно отражался на обществе в целом – активный вредитель-паразит, живущий по принципу: сделал гадость – на душе радость. Он просто жить не мог без предвкушения разных интриг, от безобидных, до весьма низких и подлых, которые, разумеется, негативно отражались на его подчиненных. Да, горе тем бедолагам, коим посчастливилось попасть под его начало. За два года работы из отдела Шарапова плавно утекло внушительное количество квалифицированных кадров, тем или иным образом не устроивших его светлейшую особу. Причем уходили люди чуть ли не с позором, уличенные в безделье, глупости, некомпетентности, пьянстве, нежелании работать и многом другом. Да, такова была слабость Шарапова, при общении с вышестоящим руководством он как мог белил себя и даже жалел нередко, уповая на то, что кроме него здесь никто не работает. Создавать вид кипучей деятельности было одним из его немногих талантов. Бывший военный – к которому как ни кому другому подходила обидная фраза для всех военных: «сапоги не умеют работать» – истинный человек «системы», впитавший в себя самое гнусное и отвратительное, что она могла представлять, действовал во многом механически, считая себя весьма ценным механизмом для общего дела. Подчиненных он также считал механизмами, вот только временными, весьма бесполезными, постоянно скрипящими, хромающими, и за людей как таковых вообще не считал. Он мог уволить единственного кормильца семьи, беременную женщину, почетного работника корпорации, которому пару лет до пенсии, да вообще он мог уволить кого угодно из подчиненных, ведь то, что творилось с ними за пределами работы, Шарапова вообще ничуть не интересовало. Если и было у этого бездушного человека что-то святое, то никто из окружения этого не знал. Хотя нет, святой предмет на работе для него все-таки существовал, и это была задница Андрея Гучкова, которую Шарапов вылизывал при каждом удобном случае с такой тщательностью, словно знал о задницах все и был старым опытным проктологом. Да, Гучкова Роман чтил чуть ли не за святого (а как же? начальник же), был по-собачьи верен и превозносил в разговорах с подчиненными. И лишь эта преданность держала его от ударов с верхов, лишь протекция Гучкова позволила Шарапову больше двух лет пить кровь подчиненных. Платон всегда недоумевал, почему Гучков столько времени держал такого клеща, получившего в среде подчиненных комичное прозвище «бородатый хомячок» за глупую бородку и толстые щечки, но так и не получил нужного ответа. Если общественная мысль в свое время осуждала таких персонажей, как Илью Обломова и Степана Верховенского, обвиняя их в общественной бесполезности, то я, дорогой читатель, полностью убежден, что уж лучше тысячу Обломовых и Верховенских, чем один «полезный», но мерзкий Шарапов, ведь на деле жизненного поприща весьма ценны порой бывают люди, не трогающие этого поприща вообще, тем самым не рискуя навредить ему своим вмешательством. Шарапов же делал это ежечасно.