Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Ричард Халл

Но даже если бы мне вдруг захотелось посетить подобное мероприятие, я, право, не мог бы позволить себе появиться в заведении под названием «Иллюзион Уинна» – оно ведет свое происхождение от родового имени лорда Пентра, крупнейшего в здешних краях помещика. Билеты так дешевы, что на соседнем с вами месте может оказаться кто угодно. Ну, а кроме того, что классовых различий еще никто не отменял, некоторые сельскохозяйственные рабочие так пахнут…

Однако вернемся в Ллвувлл и к Ллвувллу. Вернуться в него иначе, как на автомобиле, кстати, весьма затруднительно, а в дом моей тети – и подавно. Железная дорога, извиваясь, как змея, несет свои тяжелые составы в этот Богом забытый варварский край адски медленно. Я всегда пытаюсь представить себе – и поверьте, это сладостная фантазия, – что наконец-то уже открылось полноценное железнодорожное сообщение с этим недоразумением, отмеченным на карте километрах в пятнадцати от Ллвувлла под названием Аберквум, где пару раз в неделю проходят ярмарки. Пока же из Аберквума приходится добираться так называемым «легкорельсовым транспортом», и ничего более невыносимого, чем по-улиточьи ползти эти пятнадцать километров в течение часа, я представить себе не могу. Не знаю, как другие пассажиры, но я во время этого приятного путешествия всегда задергиваю шторку.

Глава 2

Полагаю, к настоящему моменту я сказал достаточно, чтобы убедить любого читателя – позже, если, конечно, эти заметки кто-то когда-то прочтет, я объясню, почему это сомнительно, – так вот, я сказал достаточно, чтобы доказать: жить близ Ллвувлла невыносимо. Жить в доме моей тетушки – еще хуже.

От конечной станции пресловутого идиотского «легкорельсового транспорта» до усадьбы Бринмаур – добрых три километра с лишним, а моя тетя – из тех людей, которые сделают все, чтобы заставить вас пройти эти километры пешком. Она особенно охотно устраивает дело так, что мне волей-неволей приходится топать на своих двоих – именно потому, что знает, как я не люблю этот способ передвижения вообще, а особенно ненавижу дорогу до Бринмаура. Это слово, насколько я понимаю, в переводе с валлийского означает «Большой холм» – нелепое название для частного дома, но, во всяком случае, оправданное. Сразу за Ллвувллом вам приходится лезть на холм и продолжать в этом духе два километра. Но главное, что это за холм! Тетя, с превеликим тщанием изучив карту военно-геодезического управления, уточняет, что длина подъема составляет ровно сто восемьдесят три метра – то есть, как бы там ни было, весьма немало. Охотно верю ей на слово, хотя цифры мало о чем мне говорят. Иное дело, что это очень в духе моей тети: не просто запастись самыми подробными картами этих омерзительных краев на десятки километров вокруг, но и получать удовольствие, разглядывая их часами напролет – ей нравится называть такое занятие «чтением карт», – а потом извлекать из памяти точные данные, вплоть до высоты любой кочки в округе. При этом, заметьте, во всем доме не найдется ни единой автодорожной схемы, пригодной для использования водителем.

В общем, преодолев в гору сто восемьдесят три метра – или фута, или ярда, черт его разберет, – вам, как водится в этой местности, способной довести любого до белого каления, приходится тут же скатываться вниз – только для того, чтобы затем опять карабкаться вверх. Эти последние семьсот метров представляют собой настоящий кошмар. Тетка говорит, что там подлинные красоты природы. Я же нахожу дорогу полезной лишь в качестве испытания возможностей моего автомобиля: здесь есть довольно крутые склоны, хотя, на мой взгляд, – ничего особо впечатляющего; а вот резкие виражи, особенно тот, что приходится делать у моста через ручей на дне Лощины, как называют этот овраг местные, – эти виражи представляют для водителя некоторую трудность тем, что входить в них можно лишь на убийственно малой скорости. Ну а преодолевать их пешком – знаете ли…

У меня просто кровь вскипает в жилах при воспоминании о том, как тетя обвела меня вокруг пальца, заставив тогда днем отправиться пешком в Ллвувлл и обратно без всякой нужды!

Все началось за ланчем. Утром я закончил La Grotte du Sphinx[5] и как раз раздумывал, что бы почитать днем. Разумеется, у тети отсутствует что-либо подходящее для чтения. Дом битком набит Сертисом[6], Диккенсом, Теккереем, Киплингом и всеми остальными настоящими писателями, которых нынче никто не читает. Что касается личных вкусов моей тетушки по части современной литературы, то они не простираются дальше «Добрых товарищей»[7], «Когда придет зима»[8] и нескончаемого Хью Уолпола[9]. В этих условиях я, конечно, принял кое-какие меры при содействии отчасти книжного клуба «Новое поколение», отчасти – чудесной маленькой Французской библиотеки, обнаруженной мною сразу за Британским музеем. И тот и другая время от времени посылают мне весьма занимательные вещицы.

Обычно я не довожу дело до того, чтобы остаться один на один с художественными сокровищами тетушкиных запасников, но на этот раз отчего-то так вышло, что с утренней почтой очередная ожидаемая книжная партия не пришла – очень подозреваю, что в силу обычной нерасторопности местной почтовой службы. Перспектива остаться без книг вовсе меня не радовала, так что я без всякого благодушия или энтузиазма наблюдал за тем, как невысокая, но излучавшая решительность тетина фигура движется через мост к вершине холма. Да уж, думалось мне, тетю Милдред в сельских одеждах никак не назовешь зрелищем, радующим глаз. Что ж, по крайней мере, есть повод получить удовольствие от пары лишних глотков свежего воздуха в саду, – и я вышел за порог ей навстречу.

С полпути через лужайку она помахала мне рукой, а метров за двадцать принялась оглушительно – что за отвратительная манера? – кричать.

– Неужели ты все утро сидел дома в такую замечательную погоду? – воскликнула она, сдвинув на затылок явно слишком молодежный для нее берет, к тому же синего цвета – уродливого в сочетании с седеющей шевелюрой. – На улице просто потрясающе. Твоей одутловатой физиономии пошло бы на пользу, если бы ты почаще гулял.

Терпеть не могу, когда тетя переходит на личности. При желании я мог бы, не долго думая, парировать: цвет собственного лица ей таким образом улучшить не удается. Однако я промолчал, просто смерив выразительным взглядом ее надутые, как яблоки, мещанские щеки, цветущие нездоровым румянцем, а также лоб, покрытый красными пятнами и за версту заметной испариной. Любому стало бы ясно: слово «пудра» незнакомо моей тетке.

– Сейчас очень жарко, – мягко ответил я. – Слишком жарко, чтобы прогулка могла доставить радость даже тому, кому в принципе нравится подобное времяпрепровождение.

Многозначительность этих слов не укрылась от тетиного сознания. Надо отдать ей справедливость, от нее вообще ничего не скроешь. Ей вполне можно доверять в толковании того, что стоит за любым высказыванием любого собеседника, причем иногда точность этих толкований превосходит желаемые пределы.

– Что ж, может, я и вспотела («Что вы, тетя Милдред!» – успел вставить я), но точно провела время с большей пользой, чем если бы читала грязные французские романы.

– Моя дорогая тетя Милдред, La Grotte du Shinx – книга ни в малейшей степени не (тут я приподнял бровь) «грязная».

– Ну, а вот нос у меня наверняка запачкался, – невпопад отчебучила тетка. – Тебе тоже не помешает пойти помыть руки, если не хочешь опоздать к ланчу. – Она стряхнула какую-то колючку со своей поношенной, совершенно недопустимой в приличном обществе зелено-голубой твидовой юбки и зашагала к дому.

– Полагаю, у меня это займет не так много времени, как у вас, дорогая тетя, – пробормотал я. Ненавижу, когда со мной обходятся, как с ребенком. И уверен, что тетку уязвляет, когда ее называют «дорогая».

Она, однако, даром что не вышла ростом и была одета в старье, вошла в свое жилище, как королева.

– Кстати, – произнесла моя родственница, после того как примерно половина ланча протекла в гробовом молчании, – сегодня утром там, внизу, у Фронского леса, я встретила Оуэна Дэвиса.

С мимолетным интересом я оторвался от пирога с крыжовником. Оуэном Дэвисом зовут местного почтальона. Что касается Фронского леса, то понятия не имею, где он произрастает. Все эти леса для меня одинаковы.

– Он сказал, – продолжала тетя, накладывая себе в чашку чрезмерную порцию коричневого сахара, – что на почте лежит бандероль с книгами из чего-то там французского, но часть наклейки с адресом оторвалась. Он подумал: это, вероятно, для тебя, поскольку, как он выразился, «кроме мастера Эдварда, у нас тут никто такого не читает». (Тетя, как всегда, сочла уместным изобразить безобразную валлийскую распевную интонацию. Я же едва удержался, чтобы не поморщиться при словах «мастер Эдвард».) Разумеется, это твоя посылка, но тебе придется самому идти за ней в Ллвувлл. Не правда ли, – в тетином голосе послышались торжествующие нотки, – сто́ящая цель для прогулки?