Я всегда был одинок. Автобиографическая повесть - Евгений Пастушенко

– Если бы я нашла немцев, то не видать бы вам своей дочки!

Тётка Зина вся в гневе кинулась на прохиндейку, схватила за волосы, но её отняли и увели.

После этого случая, за что-то я провинился, и мать хотела меня наказать. Я залез в картофельную ботву, спрятался там и незаметно уснул, меня обыскались и стар и млад. Случайно, или сердце матери подсказало, где меня искать, но она сама и обнаружила. Ну и влетело же мне. Хотя тогда своей вины я до конца так и не осознал…

В Зикеево мы прожили недолго. Вскоре отца перевели на станцию Думиничи, где я попал в больницу, которая находилась на чугунно-литейном заводе. Там я невольно стал «евреем», так как под наркозом мне сделали обрезание из-за того, что брался грязными руками за пенис, и на нём началось нагноение, поэтому отцу пришлось срочно отвести меня в больницу…

Кем именно он работал в то время, я не знаю, но вскоре его и оттуда перевели на станцию Сухиничи – Узловые, где мы прожили до 1938 года в доме барачного типа, из четырёх квартир, и одну из двух комнат занимали мы. На одной площадке с нами жила семья из пяти человек: муж, жена и трое детей. Самая младшая Нина была старше меня всего на два месяца, а средний Николай на два года старше меня. Ну, а Леля старше вообще на шесть лет. Но мы как-то быстро сдружились и почти всё время были неразлучны, да и наши родители никогда не ругались, а иногда собирались и выпивали вместе…

Бывало, приходилось слышать, как наши соседи ругались между собой. Кто из них начинал первым – не знаю, однако ругались они молча, ни в чем, не уступая, друг другу. И слышно было, как летит тарелка об пол, как летит вторая, и пока всю посуду не перебьют – не угомонятся. А затем летит на пол всё, что бьётся, и опять при полном их безмолвии. Вот разойдутся в разные стороны, и до утра не разговаривают.

Но ведь надо же кормить детей, а им не из чего, тогда начинают мириться и идут в магазин покупать всю посуду. Говорили, что так они ругались один раз в два или три года. В момент битья посуды дети находились у нас, а мать их кормила. Вот только спали у себя в квартире, где всё было расколочено и валялось на полу.

Так у меня появились из соседней квартиры первые друзья: Коля, Нина и Лёля. Мы играли во дворе в лапту, гонялись друг за другом, а зимой катались на санках, потому что рядом с нашим домом был насыпной в виде горки погреб, какие были по всей Украине. Такой же погреб я видел значительно позже во время войны в Польше.

Глава вторая

Как-то раз я сидел у окна и смотрел на железнодорожные пути, где стояли составы, готовые к отправке на Москву. И вдруг, словно кто толкнул меня в спину, я поднялся, открыл дверь и пошёл к рельсам, на которых стоял состав. Подошёл к рукоятке сцепления, приподнял ручку, повернул её, щелкнула. И я спокойно пошёл домой и стал в окно наблюдать за происходящим.

Слышу, паровоз дал гудок. Поезд тронулся, а там, где я только что стоял около вагона, он расцепился, лопнул шланг, что-то пронзительно завизжало, и поезд остановился. Вижу, прибежали железнодорожники, начали кричать, но что именно, я не слышал.

Однако я был сильно напуган за свою шкуру, как молния сверкнула мысль, а что будет со мной, если узнают, кто это наделал? Во избежание разоблачения я не вышел на улицу, и никто не узнал об истинном виновнике произошедшего.

Они поменяли шланг, соединили состав, и поезд отправился, конечно, с опозданием. После этого случая я больше не подходил к какому-либо составу. Однако всякие недоразумения со мной приключались довольно часто. Самое памятное связано со школой, куда я пошёл учиться, когда мне не было и семи лет.

И вот я пришёл первый раз в первый класс, а идти надо было два с половиной километра по путям. Но это ерунда по сравнению с тем, что со мной произошло. С детства я познал, что такое быть предоставленным самому себе. Мне и в голову не приходило, что мать должна бы проводить меня в школу, всё-таки дорога туда не близкая. Хотя она проявила заботу тем, что положила в сумку много харчей, каких я не помню, а они были завернуты в бумагу.

В школу я дошёл благополучно: после линейки по случаю начала учебного года, вошёл я в класс, мне показали парту, за которой я должен сидеть. Когда подошёл к парте, то около меня оказался пацан, такой же, как и я, да ещё около нас остановился несколько полноватый, невысокий директор школы с жесткими чертами лица.

Вначале я не обратил ни на кого особого внимания, достал из портфеля харчи и стал их заталкивать в парту, но свёрток как назло не влезал и я затолкал его изо всей силы. В это время пацан стал вдруг смеяться надо мной. А нос у него был крупный и сплющенный, как свиной пятачок. Я не выдержал и двинул ему кулаком по носу. Тот так и залился кровью.

– Ну, вот драться ты уже научился, а в школе учиться тебе ещё рано. Собирайся и ступай домой, – сурово сказал директор. И вышел, словно ждал, что я должен был поступить так, а не иначе, то есть с драки.

Я пошёл домой, так и не позавтракав тем, что дала мне мать в школу. По приходу домой мне досталось сначала от матери, затем от отца, который ругал почему-то не меня, а мать, что де она плохо меня воспитывала и так далее.

Он молчал какое-то время, затем собрался и пошёл в школу уговаривать директора о принятии меня обратно в класс, что я буду тихий, спокойный, прилежный, что стану слушаться учителя и т. д.

Но директор был неумолим и не принял меня в школу, мотивируя свой отказ тем, что мне ещё не исполнилось семи лет. А я родился 26 февраля, что я ещё малолетка и мне пока рановато ходить в школе. Так я просидел дома ещё год.

Пошёл в школу в 1936 году и проучился два года. Когда я перешёл в третий класс, наша жизнь в Сухиничах дальше не сложилась по не зависящим от нас обстоятельствам. Об этом периоде я услыхал от отца, когда он вышел на пенсию.

В то время его послали в Москву на курсы повышения квалификации, на начальника дистанции путей, которые он окончил с отличием. После получения диплома, отец поехал в Наркомат путей сообщения показать бумагу об окончании курсов, но когда он доложил, то ему сказали:

– Вы с отличием окончили курсы, мы предлагаем вам семь железных дорог, выбирайте любую. Там будете работать начальником дистанции путей.

– Я никуда не поеду. Мне и тут хорошо, – отрезал отец, повернулся и поехал к себе на станцию. По приезду, он доложил об окончании курсов, показал диплом, – начальник поздравил его и сказал:

– Ты приехал как раз вовремя, поезжай на третий околоток и подними его, а то там плохо с дисциплиной, да и вообще покомандуй, наведи там должный порядок.

Отец поехал туда и стал там работать. Вскоре начальник вызвал его к себе в кабинет и спросил:

– Ты был в Наркомате?

– А как же и показал им диплом! – отрапортовал отец.

– Что они тебе сказали? – опять спросил начальник.

– Ну, они мне предлагали поехать на другие дороги, но я отказался, разве мне здесь плохо или я вам уже не нужен? – ответил, не задумываясь, отец.

– Нет, ты нам нужен, но мне приказали отстранить тебя от работы и направить обратно в Москву, так что собирайся и поезжай в Наркомат путей сообщения. Таков приказ! – развёл деловито руками начальник и на этом разговор окончил.

Отец поехал опять в Москву. Пришёл в Наркомат, а там ему стали растолковывать:

– Мы тебя учили? Учили. За тебя деньги платили? Платили. Так надо отрабатывать, мы тебе давали семь железных дорог, ты отказался, а теперь вынуждены послать тебя на Забайкальскую.

– Я не поеду туда, мне и здесь хорошо, никуда я не поеду! – уперся отец.

– Не поедешь? Тогда пойдём, – сказали они, и повели его к наркому путей сообщения Кагановичу.

Там в приёмной прождали около тридцати минут. Когда вызвали, то они зашли в кабинет к министру, и отец услышал:

– Это он? – спросил министр, указывая пальцем на него.

– Он, – ответили помощники.

– Ну что, молодой человек, вы же на свою голову кочевряжитесь. За вас же уплачены денежки, а вы супротив идёте? В общем, так, выдайте ему к подъёмным 2000 рублей, а вам счастливо доехать, – сказал Лазарь Моисеевич Каганович и протянул на прощанье отцу руку. Ему выдали документы для переезда на станцию Яблоновая Забайкальской железной дороги, где он должен организовать новую дистанцию путей.

Когда он приехал домой, его стали торопить, чтобы собирался немедленно. Завтра подадут вагон для погрузки, на что отец ответил по-своему:

– Как упакую вещи, вот тогда и подадите.

И мы начали собираться в дальнюю поездку, неизвестно куда. Я окончил второй класс, перешёл в третий и уже нагулялся после окончания школы. Стоял июнь месяц, короче говоря, после вызова отца в столицу прошло пять дней. Подали вагон, где мы должны, чтобы доехать до места, прожить месяц.

Я многого не знал из того, как жили мать с отцом. В своё время я был сильно напуган, его дикими выходками и мне ночами виделись такие сны, от которых порой я был не в своём уме. Но это ожидало потом, а в тот момент, когда мы уже под вечер погрузились, мать как-то неловко мне сказала: