Я всегда был одинок. Автобиографическая повесть - Евгений Пастушенко

Так мы и жили под Яблоновым хребтом, где отец организовал дистанцию пути.

Дома отец почти не бывал, он всё время находился на работе, откуда приходил домой подчас далеко за полночь, а утром уходил на службу как обычно к восьми. Он не спрашивал у меня, как я учусь и учусь ли вообще, а когда меня исключили из школы, отец обвинил в этом мать. И затем отправился в школу уговорить директора, чтобы меня приняли обратно, дескать, обормот больше не будет баловаться и шалить. Мать меня поколачивала за дело ежедневно, но её побои я почти не ощущал…

Всё лето я бегал по сопкам, по лесу, ездил на рыбалку, ходил по ягоды, грибы, а однажды мы с другом Колей, у которого было пятеро братьев и сестёр, за свои сбережения купили арбуз, которые привозили из Средней Азии. Он весил килограммов пять и я его взял в руки, чтобы у нас его не отняли большие ребята, мы поднялись на сопку, решив слопать там с Колей на пару. Только достигли самой вершины, как вдруг из рук моих наш арбуз выскользнул и стремительно покатился вниз. Мы бросились за ним с отчаянным криком и ревом, а когда, наконец, его обогнали, арбуз со всего разгона налетел на камень и разлетелся вдребезги на мелкие кусочки. Мы плача принялись собирать кусочки и высасывать сок из мякоти с налипшими сосновыми иголками. Нам было обидно и досадно, ведь мы собирали денежки, клянчили у родителей по копейке…

Так мы прожили в Яблоновой два года, а на третий с отцом приключилось несчастье. У него на службе четверо рабочих опоздали к началу смены на два часа. Отец объявил им по строгому выговору, за что его почему-то отдали под суд. С точки зрения здравого смысла этого не могло быть, однако его осудили с вычетом из зарплаты десяти процентов и с понижением в должности. Вдобавок отца перевели на станцию Карымская, находившуюся по другую сторону Читы. Там я стал учиться в пятом классе, мне как раз исполнилось двенадцать лет, и я стал жить почти самостоятельно. Но все по порядку…

Нам дали квартиру в двухэтажном доме, от которого до станции было почти километр, а школа стояла тут же. Но в ней я проучился недолго, так как для нас построили новую школу недалеко от нашего дома, где я доучивался в пятом классе. Я слыл первым хулиганом, ведь моим воспитанием никто не занимался, родители меня почти не ориентировали на правильное поведение. Мать всё время ухаживала за маленькой сестрёнкой Галочкой, которая постоянно болела, и, в конце концов, в апреле одна тысяча девяносто сорок первого года она умерла.

Мы так привыкли к ней. И мать приняла её, как родную, отцу она никогда не выговаривала за его посторонние связи с женщинами. По крайней мере, я никогда ничего подобного от неё не слышал. Словом, эта потеря для нас обернулась большим общим горем, а жизнь продолжалась. Я сидел в пятом классе второй год. К прилежному учению у меня не лежала душа. У меня формировались какие-то свои интересы, которым я предавался всей душой.

В наших местах была красивая природа, на реке иногда с ребятами я проводил большую часть лета. Самым удивительным было заходить в реку: сперва тебе по колено, потом вода уже выше колена и она манит к себе неодолимо. И всё сильней ощущается течение, которое с каждым шагом усиливалось до такой степени, что начинало тебя сносить на самую коварную глубину. А вода была такая чистая, такая прозрачная, что видно как плавает большая и маленькая рыба, от вида которой распирает дух. Она смело проплывала рядом, иногда касалась ног и казалась такой огромной, что хотелось ловить её руками. Но для этого мы использовали длинные перемёты, которые были от двадцати пяти метров до пятидесяти. Бывало, забросишь его до середины реки, и ждёшь до вечера. Потом тянешь, тянешь. А на крючках бьется, трепыхается разной величины рыба, но и болтались пустые без насадки крючки. Словом, в долинах и сопках Забайкалья, летом поразительно красиво, смотришь и никак не налюбуешься…

От дома, в котором мы жили на втором этаже, нужно было пройти через железную дорогу туда, где стояла в виде длинного сарая песочница. В ней хранился очищенный от примесей песок для засыпки в тормозную систему паровоза. Когда он трогался, песок сыпался на рельсы, и тем самым предотвращал пробуксовку стальных колес. Для этого песок просушивали в пескосушылках. И вот мы, ребятня, часто туда забегали покататься на вагонетке, возившей туда на просушку песок. Однажды, когда мы катались на вагонетке, с неё вдруг слетело колесо. Мы, было, хотели смыться, как в это время вышел рабочий, занимавшийся сушкой песка:

– Ну что натворили, как мне теперь возить песок? – резко спросил он, а мы от страха онемели и молчим.

– Я вот сейчас напишу в милицию на вас заявление, что вы сломали тележку, что мне не на чем возить песок, поезда идут по графику и на каждый паровоз нужен песок, и ваши отцы заплатят штраф и отремонтируют тележку.

– А сколько будет стоить ремонт? – поинтересовались ребята.

– Не меньше ста рублей, – ответил слесарь. – Смотрите, я жду до завтра, а вас я всех знаю, если не принесёте деньги завтра, то я всех вас отдам под суд.

Мы вышли озадаченные на улицу и стали думать, где взять деньги?

– Может, я достану, – не совсем уверенно сказал я.

– Где же ты возьмёшь? – удивлённо спросили они.

– Дома, вытащу из стола у отца, – убеждённо ответил я.

– Ну, мы надеемся на тебя, приятель, – одобрительно сказали ребята и с этим мы разошлись по домам.

Когда утром отец ушёл на работу, а мать как обычно пошла по магазинам, я залез в стол, где отец обычно хранил свои вещицы и деньги. Я просунул руку с обратной стороны между стенкой стола и ящиком, куда пролазила только ладонь. Пальцами я нащупал в углу ящика свёрнутую пачку денег, но, сколько в ней было, я не знал. Двумя пальцами нащупал бумажку и потащил её. Это была сторублёвая купюра. Я быстро сунул её в карман и пошёл к пескосушилке, нашел там слесаря, отдал ему деньги и спокойно ушёл от него.

– Ну что, нашёл? – спросили ребята, когда я встретился с ними.

– Я уже отдал ему, – ответил я, и предложил. – Пошли на речку.

После этого случая прошло несколько дней, и я уже был уверен, что отец не заметил пропажу ста рублей, но в тот день как раз он получил зарплату. Он при мне открыл стол, который был, замкнут на внутренний замочек, и на лице отца появилось удивление:

– Что за чёрт, что такое? Деньги были завёрнуты в сотенную, а её нет!? Ты мать случайно не брала? – жёстко спросил отец.

– А разве я когда лазила в твой стол? – с обидой обронила она. – И вообще, почему ты так решил, что я знаю, как открывать твой замок?

– А ты, паршивец, не брал? – повысив тон, обратился отец ко мне.

– Н-не-ет! – заикаясь, изрёк я. Но отец без труда догадался, что это моя работа.

– Куда дел сто рублей? – спросил он так строго, что у меня всё внутри задрожало.

– Я не б—брал, – еле промямлил я.

– Ступай и принеси деньги! – отрезал отец и выгнал меня подзатыльником на улицу. Я отправился к соседнему дому, в котором жили мои приятели, и залез к ним на чердак, где было душистое, мягкое сено. Здесь мы часто собирались и коротали непогожие деньки. Я рассказал ребятам, как отцу открылась пропажа денег, и он выгнал меня из дому

– Что ты теперь будешь делать? – спросили они.

– Не знаю, – пожал я плечами.

– А где ночевать будешь? – поинтересовались ребята. – Еду мы тебе, конечно, принесём, но где достать такую большую сумму?

– Ночевать пока буду на этом сеновале, а питаться – в столовой ФЗО, там у меня есть знакомые пацаны, – спокойно ответил я и повалился навзничь на сено.

Так прожил я трое суток, пока не нашла меня мать. Я хотел сбежать от неё, но чуток не успел – она заметила меня и закричала:

– Остановись и подойди ко мне! – Попросила она, задыхаясь. Я послушно остановился, чтобы выслушать её.

– Ну, расскажи, куда дел деньги? – спросила она, когда поравнялась со мной. Я решил не лукавить и рассказать ей всё, ничего не тая. Она привела меня домой. Накормила и сказала, чтобы я приходил ночевать домой. Когда отец пришёл обедать, мать рассказала ему, куда я дел деньги. Так он с ходу заспешил к пескосушилке, но слесаря уже там не застал, который, видно, как только получил от меня деньги, сразу уволился и уехал, а куда, никто не знал. Отец, конечно, простил меня и бить не стал, но предупредил, что если я ещё раз залезу в стол, он меня высечет ремнём. Ждать пришлось недолго.

С первых дней приезда в Забайкалье, мы как-то легко сдружились с Николаем. Ходили по тайге, лазили по сопкам, собирали грибы и ягоды, слушали пение разных птичек, он, как местный абориген, находил какие-то сухие листья, и мы их с интересом курили. Конечно, вначале заходились в кашле, а затем научились курить по-настоящему. А где взять табак, да, конечно же, в столе у отца, куда я лазил сперва без ключа. Да и отец иногда давал мне табак, чтобы я начинял папиросы «Казбек» и «Беломорканал», что я и делал, а табак понемногу воровал, но какое-то время он этого не замечал. И только по приезду на другую станцию отец стал замечать пропажу табака. Обнаружил он потому, что на внутренней стороне замке была полоска от ножика. Я открывал стол ножом, выдвигал замок вниз, и ящик, таким образом, открывался.