Молли имеет право - Анна Кэри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«У меня самой дома три прекрасные швеи», — заявляет она и смеётся, будто это удачная шутка. Я сказала ей, что с радостью обошлась бы без этой ужасной новой шляпки, если бы это помогло скопить денег на швею, но она ответила, что новая шляпка мне нужна для школы и, кроме того, она вовсе не ужасна (что неправда).
В общем, мы сидели у камина, закрепляя несколько почти оторвавшихся от моей самой нелюбимой блузки пуговиц (я), подшивая подол юбки (Филлис) и штопая прореху в полотенце (Джулия — думаю, она нарочно их рвёт, чтобы на вечер всегда оставалась лёгкая работа и у мамы не было соблазна выдать ей что-то посложнее, вроде кружевной юбки). И тут врывается Гарри со своим другом Фрэнком Ньюджентом (который вечно появляется в нашем доме, я бы сказала, каким-то загадочным образом, словно из ниоткуда) и ШВЫРЯЕТ КУЧУ СВОИХ ВОНЮЧИХ НОСКОВ ПРЯМО МНЕ В ЛИЦО.
— На-ка, заштопай, — велел он, мерзко хихикая.
Фрэнк хихикать не стал. По правде говоря, он выглядел слегка смущённым.
— По мне, Гарри, это немного… — начал он, но в этот момент вошла мама.
— Гарри бросил в меня эти гадкие носки! — завопила я.
— Я просто сказал, что их нужно заштопать, — безмятежно возразил Гарри.
Выражение его лица было совершенно невинным: никогда не подумаешь, что всего несколько секунд назад он злорадно швырялся носками.
— Часть из них даже нестираная! — возмутилась я. — Воняют ужасно!
— Гарри, ты не должен кидать носки в сестру, — строго сказала мама.
Я бросила на Гарри торжествующий взгляд. Но мой триумф оказался недолгим, поскольку мама тотчас же взяла серый носок и первым делом проверила пятку: та была сношена практически до дыр.
— Но, Молли, их и правда нужно починить, — заявила она, — так что можешь заняться прямо сейчас. Во всяком случае, чистыми.
Гарри расплылся в тошнотворной улыбке, и я ответила ему самым свирепым взглядом, на какой только была способна. Должно быть, он получился действительно страшным: Фрэнк, похоже, чуточку испугался. А вот Гарри, к сожалению, нет.
— Мама, я иду к Фрэнку, — сообщил он. — Мы хотим погонять друг друга по французским глаголам.
— Не уверена, что после такого ребячества тебя вообще стоит куда-либо отпускать, — проворчала мама.
— Ну мам, я же только дразнился, — жалобно заныл Гарри.
— Ладно, — сдалась она. — Но допоздна не задерживайся.
Если бы я швырнула кому-нибудь в лицо носки, а потом заявила, что иду в гости к Норе, меня бы точно никто не отпустил.
— Постараюсь, — ответил Гарри. — Но у нас очень большое задание.
И, снова ухмыльнувшись мне и Филлис, вышел за дверь.
Фрэнк, уходя, помахал нам рукой, словно извинялся. Иногда мне кажется, что он и в самом деле вполне приличный мальчик. Но разве можно быть приличным, если дружишь с Гарри?
Как бы то ни было, я прекрасно знала, что Гарри вовсе не собирается учить французские глаголы или что-либо ещё. Наверняка они снова решили покурить трубку отца Фрэнка: на прошлой неделе мы с Норой застали их за этим занятием у церковной ограды, и выглядели они скверно. Чего, впрочем, и заслужили.
Но маме я, конечно, не стала об этом рассказывать: я же, в конце концов, не ябеда, даже если кое-кто вполне заслуживает, чтобы на него наябедничали. Вместо этого я сидела и штопала его дурацкие носки. Стоило бы прихватить парой стежков мысок, чтобы, когда он в следующий раз станет надевать эту пару, она оказалась ему тесна. Но, в отличие от Гарри, я не подлый и злорадный монстр, поэтому ушивала мыски лишь в собственном воображении, а это вовсе не так весело.
Вот почему я была так зла. А теперь, записав всё это, чувствую себя гораздо лучше. Я вообще заметила, что мне легче, когда я пишу. Даже думала завести дневник, но Гарри, скорее всего, найдёт его и прочтёт, а потом станет дразниться, превратив мою жизнь в сплошные страдания. А если не он, то уж наверняка Джулия, поскольку мы с ней до сих пор вынуждены жить в одной комнате. Ужасно несправедливо, что приходится делить спальню с малявкой, всё ещё играющей в куклы, хотя я уже практически взрослая (или, по крайней мере, давно не в младшей школе). И кстати, спать с ней в одной комнате мне мешает не только её малолетство: в последнее время она стала чересчур религиозной и занудной. Вечно бурчит, что мы должны больше молиться и ежедневно ходить к мессе, громоздит вокруг кровати всё новые и новые образки, ладанки и тому подобные вещи и каждый вечер до второго пришествия читает молитвы.
Я, конечно, тоже молюсь, но всегда укладываюсь в три минуты, и потом приходится терпеть, пока Джулия, укоризненно посматривая на меня своими огромными зелёными глазами, не закончит молитвы, а она всё бормочет, и бормочет, и бормочет. Но сегодня вечером было даже хуже обычного. Улёгшись наконец в кровать, она бросила на меня через всю комнату тяжёлый взгляд (а я, уже сидя в постели, погрузилась в «Трое в лодке, не считая собаки»[3] — ужасно смешная книга, обязательно выясни, есть ли она в вашей школьной библиотеке) и заявила:
— Знаешь, тебе стоило бы читать молитвы как положено.
— А с чего ты взяла, что я читаю неправильно? — спросила я, не отрываясь от книги.
— Чересчур торопишься, — сказала она. — Я сегодня смотрела на часы: всего две минуты.
— И чего ради ты это делала? Мне казалось, тебе тоже нужно было молиться.
На это она ничего не сказала. Иногда я думаю, что добрая половина её религиозности — всего лишь спектакль, но убеждать в этом взрослых нет никакого смысла. Тётя Джозефина вообще считает Джулию идеальным ребёнком. На прошлой неделе она дошла до того, что спросила, не стоит ли мне брать с сестры пример, что сочла перебором даже мама.
— Молли на самом деле очень хорошая девочка, хотя это не значит, что ей не нужно над собой работать, — сказала она,
