Эксперимент - Виктория Балашова

– И ты тоже ешь! – всегда настойчиво говорит ему Миранда. Как будто и у него проблемы. Он не очень любит сладкое, но берет себе десерт. Или ест из ее тарелки, когда десерт большой.

Они много гуляют, потому что надо нагуливать аппетит. И потому что пахнет вокруг великолепно! Все в цвету. Запахи распустившихся цветов кружат голову. На экране – буйство красок.

Марк закрывает ладонью глаза и снова начинает анализировать свои ошибки. Что он сделал не так. Где случился сбой. Впрочем, он знает. Знает, но пытается не думать об этом. Пытается не думать, но мысли гурьбой залезают, как непрошеные гости, к нему в голову и настойчиво напоминают о самом больном. Напоминают о том, в чем виноват именно он.

Марк слышит смех людей и видит, как они выходят из ресторана. Миранда рядом с ним устало вздыхает. У нее все меньше сил на такие прогулки. Ей все чаще надо присесть по дороге на скамейку. Они сидят, а камера бесстрастно снимает все вокруг. Небо уже темное и, как камешками Сваровски, переливается звездами. На воде белеет одинокий лебедь. Его сородичи, наверное, спят, укрывшись тяжелым белоснежным крылом. Мимо проходит пожилая пара. Им под девяносто. Старенькие совсем. Они держатся за руки, и им наплевать на возраст. Когда-то мужчина и женщина решили, что будут вместе всегда. Решили и выполнили свое решение. Теперь, чуть прихрамывая, он поддерживает свою подругу и смотрит на нее молодым влюбленным взглядом. Она смеется…

Миранда смеется редко. Марк считает за счастье, если она улыбнется. В Швейцарии она улыбается часто. В мае ее волосы длиннее, чем предыдущим летом в Лондоне. Миранда больше не ходит к парикмахеру. Ее не интересуют магазины, и все то новое, что на ней надето, куплено Марком.

На ней белая блузка и белая широкая юбка. Во-первых, Марк и сам любит белый цвет.

Во-вторых, белый полнит. Он никогда не покупает ей черное.

Они отдохнули и продолжают путь домой. У Марка в Лозанне роскошное шале с видом на озеро. Пока он на работе, Миранда может любоваться красивыми пейзажами. А может пойти в садик и посидеть среди благоухающих цветов с бокалом красного вина.

– Красное вино полезно, – сказал врач.

– Я люблю шампанское, – возражала потом Миранда.

– Я буду покупать тебе самое лучшее, – пообещал Марк.

– Хорошо, – у нее не было сил сопротивляться.

Лаборатория неподалеку от Лозанны, сентябрь 2031 года

Все бросились из комнаты врассыпную. Девица села на стол, закинула ногу за ногу и, вытащив сигарету из лежавшей на столе пачки, закурила. Сигареты принадлежали Марку, но Марк выбежал в коридор вместе с остальными, поэтому помешать девице никак не мог. Она затянулась и выпустила в потолок три больших кольца дыма. Затем соскочила со стола, подошла к большому зеркалу, висевшему на противоположной стене, и уставилась на собственное отражение.

– Ни хрена себе! – оценила девица увиденное и улыбнулась во весь рот.

Было от чего охренеть: рост под метр восемьдесят, худая, длинные ноги, бюст неправдоподобно большого для такой худышки размера, копна вьющихся рыжих волос, миндалевидные глаза и пухлые губы на пол-лица. Девица снова затянулась и щелчком пальца запустила сигарету в сторону двери. В этот момент дверь приоткрылась. Марк увидел свое творение, стоящее посреди комнаты перед зеркалом, заметил упавшую рядом с ним непотушенную сигарету, поднял ее и ретировался обратно в коридор.

– Fuck you! – девица предъявила скрывшемуся за дверью Марку средний палец правой руки, заодно полюбовавшись идеальным накладным ногтем ярко-красного цвета.

Потом она направилась к столику с пробирками. В них была взятая для анализа кровь. Девица опрокинула в рот содержимое каждой склянки, взяла стоявший рядом с ней стул и с недюжинной силой запустила им в стену.

В коридоре, услышав грохот, переглянулись.

– Говорил я вам, добром это не кончится, – сказал Тони, толстяк невысокого роста в заляпанном коричневыми пятнами рваном халате. – Она меня вон как отделать успела, – он показал на глубокие, до сих пор кровоточащие царапины, избороздившие его щеки, – сволочь!

Тони было тридцать семь лет, он, как и Марк, специализировался на биохимии еще со времен учебы в Лондонском университете. Он никогда не пользовался большой популярностью у женщин – не только из-за неказистой внешности, но и по причине занудного характера. Но ученым Тони слыл прогрессивно мыслящим и подающим большие надежды. Эксперименты, которые он проводил в Центре, имели успех. Тем не менее, Марка считали блестящим, состоявшимся ученым, а Тони по-прежнему лишь подавал надежды.

– Марк, тебе за нее отвечать, – серьезно произнес Дидье – высокий, седой, грузный мужчина в очках. Он был главным в лаборатории и понимал, что отвечать за все, тем не менее, придется ему. – На кой черт ты дал ей коньяк?

Дидье было шестьдесят. Большую часть жизни он проработал в лаборатории гигантской косметической компании. Женщины его когда-то очень любили, но после развода Дидье сник не на шутку. Чтобы как-то встряхнуться и выйти из депрессивного состояния, он принял приглашение работать в Центре. Встряхнуться никак не удавалось. Исследования захватывали, но не настолько, чтобы он забыл свою беспутную жену, бросившую его ради двадцатипятилетнего мальчишки.

– А я вообще говорил, что не надо их делать бодрыми и веселыми, – опять встрял Тони, – сидели себе тихо «овощами». Нет, надо было, видишь ли, оживить картинку!

Из комнаты послышались звуки бьющегося стекла. Стоявшие в коридоре мужчины вздрогнули и отпрянули от двери, к которой только что осмелились подойти поближе.

– Линда, она ведь самая красивая получилась, – Марк с сожалением посмотрел на сигарету, которую все еще держал в руках, – обалденная телка. Просто обалденная!

– Столько деньжищ на нее угрохали! – причитал Дидье. – Если сейчас что-то с ней случится, с меня голову снимут.

До женитьбы на Миранде Марк слыл бабником, и единственная причина, по которой он когда-то принял приглашение работать в Центре, заключалась в огромном количестве женских тел, участвовавших в экспериментах. В Штатах специализировались на мужиках, а здесь, в Швейцарии, ученые работали исключительно с девицами. Может, разделение по половому признаку и не устраивало американцев, но Марк создавшимся положением вещей всегда был полностью доволен…

За дверью еще раз что-то грохнуло. Потом дверь распахнулась, и Линда появилась в коридоре во всей своей красе: задравшаяся юбка открывала голые ноги, майка еле прикрывала грудь, волосы огненным заревом сверкали в свете неоновых ламп. В одной руке девица держала бутылку из-под коньяка, в другой – очередную Маркову сигарету. Мужчины застыли, не в силах оторвать взгляд от Линды. Линда покрутила бутылкой над головой, расплескивая остатки благородного напитка. Тони крикнул:

– Ложись, твою мать!

Все трое рухнули на пол, бутылка просвистела в неопознанном направлении и громко разбилась где-то в другом конце коридора. Линда продолжала стоять у двери, пуская шикарные кольца дыма в потолок. Первым с пола встал Марк.

– Девочка моя, пойдем баиньки, – ласково предложил он агрессивно настроенной девице. Она повернулась в его сторону и, медленно вынув сигарету изо рта, выпустила дым прямо ему в лицо.

– Fuck you, – снова ругнулась Линда. Затем она взяла Марка за воротник рубашки и притянула его к себе.

«Сейчас бить будет…» – подумал Тони, передумав на всякий случай вставать.

«Если она его пришибет, то на мне еще и труп будет висеть», – пришло в голову Дидье. Встать он тоже не решился.

«Господи, прости и сохрани», – вспомнил давно забытые слова из молитвы атеист Марк и смело посмотрел в голубые, бездонные глаза Линды.

Девица наклонилась к лицу Марка и прильнула к его губам. Поцелуй получился долгим и страстным. Марк не сопротивлялся и даже, как показалось его лежавшим на полу товарищам, с удовольствием на поцелуй ответил. Линда продолжала одной рукой держать его за воротник рубашки, другой она обхватила Марка за шею. Он обнял ее за талию, тут же переместив руки чуть ниже.

– Вот гадина, – прошептал Тони, – этого целует, а меня исцарапала до крови. Никакой в жизни справедливости.

В этот момент целующиеся оторвались друг от друга, и Марк снова предложил Линде пройтись «баиньки». Она не стала сопротивляться, позволив ему взять себя за руку и повести в сторону ее палаты. С пола начали подниматься Тони и Дидье.

– Думаю, доведет, – с надеждой в голосе сказал последний.

– Если она его по дороге не трахнет, – Тони снял рваный халат и пошел в лабораторию.

– Завидуешь? – Дидье последовал за ним.

Тони ответить не успел. Он в ужасе остановился у входа в комнату. Дидье выглянул из-за его спины и охнул, схватившись за сердце. Назвать беспорядком то, что творилось в лаборатории, было нельзя. Скорее там царил хаос: по всему полу – осколки стекла, сломанные стулья, на столах все перевернуто вверх дном, ни от пробирок, ни от реактивов не осталось и следа, на зеркале красовалось сердце, нарисованное зеленым маркером, компьютеры валялись раскуроченные, как самолеты после катастрофы…