Девять с половиной идей - Антон Леонтьев

Как-то вечером, когда очередная репетиция новой пьесы, которая скоро должна была открыть сезон, подходила к концу, в ее небольшой кабинет, больше походящий на каморку папы Карло, зашла Ирина Рокотова. Она была чуть старше Инны, независима, честолюбива и талантлива. Впрочем, так утверждали другие, по большей части критики, сама Инна этого не замечала.

– Инночка, – сказала Ирина. – У меня к тебе серьезный разговор и предложение.

Она плотно закрыла дверь и стала говорить тихо, словно опасаясь, что их могут подслушать.

– Ты же прекрасно знаешь, что в театре все ненавидят Макаронину, – сказала она ей, называя последнюю подпольную кличку Ассикритовой, которая с недавних времен помешалась на здоровом образе жизни и худобе, изводя всех своими новыми претензиями по этому поводу и желая стать второй Софи Лорен. – А особенно я.

Ирина имела в виду недавний случай во время спектакля, когда Ассикритова, уже давно заявлявшая, что у Ирины нет ни таланта, ни мозгов, просто-напросто сорвала ее финальную сцену, начав играть следующую, свою. Потом она заявила, что публике неинтересно кривлянье «этой губошлепки». А на самом деле Ассикритова была недовольна тем, что именно Рокотовой, а не ей дали роль главной молодой героини, назначив Веру дамой средних лет, к тому же не самой ключевой фигурой в пьесе. Это разозлило примадонну, а она в гневе не выбирала средств. Кроме того, она видела, что все больше поклонников из зала дарят букеты Ирине, а не ей, великой Вере Ассикритовой, звезде СССР с 1956 года.

– Примадонна испортила мой спектакль, – сказала Рокотова. – И сделала она это намеренно. Все пытается изображать из себя девушку, а сама уже три года как бабка.

– И что? – осторожно поинтересовалась Инна, не зная, что означает этот выпад против Веры. Это могла быть и провокация, и просто жалоба, разговор о наболевшем.

– А то, Инночка, – продолжала Ирина, – что я хочу проучить эту мерзавку.

Инна ничего не ответила. Сначала она хотела получить максимум информации, а только потом на что-то соглашаться или нет.

– Я же вижу, – продолжала Рокотова, – что тебе небезразличен наш Григорий Исаакович, так что помоги мне при всех опозорить Веру, и я помогу тебе стать его любовницей. А потом, кто знает, и его женой. Только это должен быть последний удар кинжалом в спину, – заметила она. – Такой удар, от которого Макаронина не должна оправиться. Ей пора уходить со сцены. И освободить место примадонны более перспективным кадрам…

– Тебе, Ирочка? – подхватила Инна.

– Точно так, Инночка. Представь, я займу место Веры, ты станешь правой рукой Трабушинского – и на работе, и в постели. Тогда мы сможем такие дела крутить!

Глаза Инны сверкнули. Она вспомнила об оскорблении, которое ей нанесла Ассикритова.

– Это должен быть удар кинжала, – повторила она. – И не просто позор, чтобы вызвать к ней сочувствие, это должен быть провал, крах.

– Смерть мымре! – кинула боевой клич Ирина и засмеялась. Пожалуй, единственное, что не выходило у нее красиво и изящно, был смех – грубый и вульгарный.

Продумать и осуществить план оказалось не так уж сложно. В тот день, когда Инна наметила проведение своей операции, в «Колизее» давали премьеру. Первый раз на советской сцене исполнялась одна из совершенно неизвестных пьес Шоу, одна из его поздних работ, написанных, когда ему было без малого сто лет.

Генеральная репетиция прошла великолепно. Вера, несмотря на свою исключительную стервозность, обладала-таки талантом, который в этом спектакле проявился во всех гранях. Инна подумала, что по ее плану в Вере сыщется еще один скрытый талант, который удивит очень многих.

Инне был известен секрет Полишинеля: у Веры некогда был период запойного пьянства. Врачи уже не чаяли вернуть ее в нормальное состояние, однако Ассикритова, удивив всех, в первую очередь своих многочисленных врагов, сумела взять себя в руки. Она не пила уже много лет.

Если напоить Веру перед премьерой и сорвать спектакль – это будет крах ее многолетней карьеры. Даже бывший муж, Трабушинский, не сумеет выгородить ее.

Убедившись, что Веры нет в гримерной, Инна проскользнула в комнату. На столе она заметила чашку, от которой поднимался пар. Так и есть, новое увлечение Веры, травяная медицина. Инна опустила в чашку две крохотные таблетки. Это подействует еще сильнее, чем алкоголь.

– Что ты здесь делаешь! – надменно произнесла Ассикритова, входя в свою гримерную – Мне нужно готовиться, а ты мне мешаешь!

– Извините, я ошиблась дверью. – Инна мило улыбнулась.

Вера взяла чашку и отпила два глотка. Теперь можно и уходить.

Зал «Колизея» уже начал заполняться, на премьере собралась только элитная публика. Чиновники от Минкульта, дипломаты с женами, блиставшими бриллиантами не хуже самой Веры, коллеги по актерскому цеху, какие-то второразрядные киношники, хотя был и один знаменитый режиссер с бородой, всякие московские фарцовщики, менялы, сувалы, давалы, кидалы и отнималы, в общем, люди, которые могут пригодиться всегда и при любых обстоятельствах, какие-то критики и, главное, журналисты. То, что они увидят собственными глазами всего через полчаса, заставит их содрогнуться от отвращения к Вере Ассикритовой, и завтрашние рецензии, совсем не те благосклонные и умилительные, уже лежавшие в гранках на столе редакторов, а иные, разгромные, язвительные и уничтожающие, появятся во всех более-менее читабельных газетах и журналах.

– Инна, что такое, ты прямо светишься от радости? – спросил ее Виталий, как всегда весь в бегах и раздумьях.

– Хочу поскорее увидеть премьеру, – ответила та.

Это была чистая правда. Она действительно хотела насладиться падением Веры. Желательно, если наркотик сможет повлиять на координацию движений – в оркестровую яму.

– Ну что, Инночка, все готово? – спросила Рокотова, которой Инна только сказала, что пружина разожмется в день премьеры Шоу.

– Да, Ириночка, – ответила та. – Я сдержала свое слово, дело за тобой.

– Если все произойдет, дорогуша, сегодня, то еще до полуночи ты будешь в объятиях Григория Исааковича, – ответила Ирина, улыбаясь.

– Десятиминутная готовность! – объявил Трабушинский, выходя в предбанник, где толпилась большая часть актеров. Кулис в «Колизее» не было, так как авангардистский дизайн не предусматривал занавеса для сцены. – А где Вера?

– Я здесь, – ответила та, появляясь, закутанная в прозрачную голубую газовую шаль, в черном облегающем платье. В общем, истинная вдова миллиардера, как того и требовала пьеса. Ее глаза были затуманены, но походка пока ровная.

– Великолепно! – воскликнул Трабушинский. – Все в сборе? Ну, дамы и господа, помолимся за удачную премьеру!

Всего через шесть минут труппа театра «Колизей» начала играть премьеру пьесы Бернарда Шоу «Миллиарды Байанта».

В самом начале все шло хорошо, появление Ассикритовой в первом акте зал встретил продолжительными аплодисментами, так что Трабушинский в актерском предбаннике мог только восхищаться приемом, который был оказан его постановке. Но потом, как поняла Инна, с удовольствием наблюдая весь этот цирк, наркотики начали оказывать свое действие.

Вера вела себя немного развязно, шумно вздыхая, бросая томные взгляды, подолгу замолкая, не сразу вспоминая свою реплику. Однако это считали новым образом дивы, и поэтому в обыкновенных проколах все искали тайный эстетический смысл. Но такового просто не оказалось. Прошло еще около получаса. Взглянув на часы, Инна поняла, что действие галлюциногена входит в самую силу. Так и было.

– Что это у тебя, дорогуша, за фигня под платьем? – спросила Вера какую-то пожилую актрису, игравшую незначительную роль. Своей украшенной перстнями дланью она указывала на ее грудь. – Кошмар, сколько раз я говорила, чтобы не шлялись на работу в допотопных лифчиках, только публику пугаете!

Публика же отреагировала на эту чушь смехом, считая, что Трабушинский решил ввести в слова шоу какие-то собственные поправки.

– Эй, подайте мне шампанского! – закричала Вера, и теперь в ее голосе были явственно слышны пьяные нотки. – Эй вы, черти, я же играю вдову миллиардера, где, вашу мать, «Вдова Клико»? Нет, не любите вы меня, все бесталанные сволочи! – Вера с ногами забралась на диван, затем просто растянулась на нем и стала смеяться.

– Что это такое? – буквально выл Трабушинский. – Что эта старая карга плетет! Кошмар, да она же напилась, кто не уследил? Какой позор, какой позор! Она завалит нам весь спектакль! Ну ничего, это ей припомнится!

Тем временем Вера уже встала с дивана и неровной походкой подошла к краю сцены. Публика в ожидании молчала, никто не понимал, что происходит, хотя с демократической галерки уже раздавались свист и выкрики, мол, если растеряла талант и променяла его на водку, то пора на пенсию.

– Что там вякают? – переспросила Вера.

Неожиданно, потеряв координацию, она чуть было не упала, но сумела-таки удержаться.