Пилигримы - Сергей Шведов

– Слушать ничего не хочу, – воздел руки к небу князь Юрий. – Сначала охота, потом разговоры. Загонщики заждались, собаки извелись от жары и безделья. По коням, бояре и витязи.

– Кольчугу одел бы, князь, – негромко подсказал седой старик, стоявший на самой нижней ступеньке. – С разъяренными быками шутки плохи.

– Корзно подай, – бросил ему через плечо Юрий, – а броню для себя прибереги.

Княжеская мантия словно бы сама собою легла на плечи Долгорукого. Особой надобности в ней по случаю августовской жары не было, но положение обязывало Юрия Владимировича не забывать о своем высоком статусе ни в делах, ни в развлечениях, до которых суздальский князь был большой охотник.

За воротами к князю пристали еще двадцать всадников во главе со смуглым человеком, одних примерно с Филиппом лет, облаченным в парчовую свиту и красные словно кровью облитые сапоги. Лузарш сразу же отметил прищуренные глаза незнакомца и крупный с горбинкой нос, напоминавший клюв хищной птицы.

– Князь Андрей, – назвал незнакомца Глеб. – Старший сын и наследник Юрия Владимировича.

Долгорукий о чем-то на ходу спросил сына, тот кивнул в ответ головой. По прикидкам Филиппа в охоте собирались поучаствовать никак не менее полутора сотен человек. Здесь были не только князья, но и бояре суздальские, черниговские и вятские. Среди суздальцев Лузарш опознал боярина Стояна, виденного неделю назад в стольном граде, и даже успел любезно раскланяться с ним.

– Держись поближе ко мне, – посоветовал Филиппу Глеб. – Если на тебя выскочит кабан, то бей его сулицей, а против тура без копья даже соваться не след. Ты на туров охотился?

– Видел два дня назад на опушке, – усмехнулся Лузарш.

– Туры, случаются, втаптывают в землю и коня и всадника. Разъяренный бык пострашнее медведя будет. Имей это в виду, Филипп.

Охота была любимой забавой благородных шевалье, как в Европе, так и в Святой Земле. Филиппу доводилось охотиться на медведей, волков, оленей, кабанов, но вот с турами он действительно сталкивался впервые. По древним преданиям эти животные водились когда-то в Европе, но то ли ушли из обжитых мест, то ли были перебиты излишне ретивыми охотниками. Особого волнения от встречи с грозным животным Лузарш, побывавший во многих битвах, не испытывал, зато его разбирало любопытство, да и азарт, свойственный каждому охотнику, не обошел шевалье стороной. Филипп плохо ориентировался на местности, но все же сообразил, что эта обширная поляна, окруженная с трех сторон зарослями, выбрана князем не зря. Именно сюда загонщики, чьи крики слабо доносились из глубины леса, вытеснят дичь. И тут уж не зевай храбрый охотник, если собираешься вернуться домой с добычей. Правда, Лузаршу показалось, что поляна слишком велика. Полторы сотни охотников растянулись по ней жиденькой цепочкой, подчас теряя друг друга из виду.

– Уйдут ведь, – крикнул Филипп Глебу, оглядываясь назад.

– За нашими спинами овраг, далее река, а впереди между деревьев натянуты крепкие сети, – пояснил Гаст. – Главное, вовремя подоспеть, чтобы сбить животное раньше, чем оно освободится от пут.

Шум в глубине леса нарастал, похоже, загонщики хорошо знали свою работу и сумели поднять дичь на десяток верст в округе. На Руси все делали с размахом, вполне соответствующим размеру этой огромной земли, и охота не была в этом ряду исключением.

– Берегись, Филипп! – остерег гостя Глеб. – На нас гонят целое стадо.

Лузарш проверил копье и дротики, притороченные к седлу. Применять на охоте лук он посчитал ниже своего достоинства. Чужой конь заволновался, почуяв опасность, и Филиппу пришлось затратить немало усилий, чтобы его усмирить. Сначала Лузарш услышал треск сучьев, потом визг запутавшегося в сетях животного и почти мгновенно послал жеребца навстречу секачу. Поспел он, надо сказать, вовремя, огромный кабан, ростом едва ли не с теленка уже порвал путы и готов был ринуться на подскакавшего врага. Брошенный Лузаршем дротик если не остановил, то, во всяком случае, замедлил его бег. Филипп не сомневался в своей меткости, но секач все-таки сумел уже издыхая преодолеть расстояние отделяющего его от охотника и пал на землю у самых ног захрапевшего коня. Впрочем, конь храпел не только от испуга, а Филипп слишком поздно заметил, что из шеи гнедого жеребца торчит оперенная стрела. Он даже не успел выдернуть ногу из седла, когда на него из зарослей ринулся огромный бык, превосходящий размерами все ожидания невезучего шевалье. Филипп успел нацелить в его сторону лежавшее рядом копье, но времени, что утвердиться на земле у него просто не было. Звать на помощь оказалось уже поздно. Оставалось только ждать, когда нелепая смерть коснется его лица турьим копытом. Бык не добежал до шевалье всего нескольких шагов и был пронзен копьем, нацеленным ему точно в шею.

– Глеб? – спросил Филипп, с трудом переводя дух.

– Андрей, с твоего позволения, – произнес за его спиной спокойный голос. – Похоже, кто-то сегодня охотился не только на быков.

Глава 6 Князь Киевский.

Боярин Кучкович долго сокрушался о потерянном коне. С другой стороны винить заезжего шевалье, у него язык не повернулся. Сильный жеребец не туром был смят и не подрублен секачом, а пал пронзенный стрелой какого-то раззявы, вздумавшего стрелять из лука там, где разумные люди действуют копьем или рогатиной.

– Лучники – будь они неладны, – просипел рассерженный Мирослав. – Из суздальских бояр кто-то расстарался, помяните мое слово. Они в своих городах не только копьем владеть разучились, но и стрелы мечут мимо цели.

– Твоя правда, Мирослав, – согласился с вятичем князь Андрей. – Тем более что метил стрелок не в коня, а во всадника.

Дабы не вводить в гнев князя Суздальского, о происшествии на охоте решено было умолчать. Никаких доказательств чужой злонамеренной воли добыть не удалось, а князь Юрий в запале мог такого наломать, что потом тот завал пришлось бы разбирать всей Суздальской землею. Гневлив был Долгорукий и порой не видел разницы между правым и виноватым. А стрелу ведь мог и ротозей пустить, из тех, что путают жеребца с зубром. Мертвого коня расторопные мечники уволокли прочь с княжеских глаз, а добытых зверей разложили на поляне, включая кабана, убитого Филиппом, и зубра, пораженного копьем князя Андрея. Охоту можно было считать удачной, ибо взять за один заход трех туров, пятерых лосей и десяток здоровенных секачей далеко не всегда удается. А мелкой дичи в сетях набралось столько, что ее даже считать не стали. Как это и положено обычаем, часть добычи должна была съедена тут же, у кромки леса, дабы не гневить местных духов, тоже охочих до крови. И хотя обычай этот родился в языческие времена, князь Юрий, даром что христианин, пренебрегать им не собирался. Долгорукий приказал раскинуть покрывала здесь же на поляне и запалить костры. Шатер князю все-таки поставили под старым развесистым дубом, но Юрий Владимирович в его сторону только рукой махнул. Добрую половину своей жизни Долгорукий провел в походах, где не раз приходилось спать и на снегу, и на промерзшей земле. Потому и опустился он на нагретую солнцем траву без всякой опаски, пригласив широким жестом ближних бояр последовать его примеру. Пока мечники возились с дичью, князь решил обсудить несколько важных вопросов, не требующих отлагательств. И среди них едва ли не самым главным стал неожиданный приезд византийца, о котором Долгорукому уже успели доложить.

– Благородный Филипп не византиец, а франк, – пояснил внимательно слушающему князю боярин Вузлев. – В графстве Антиохийском он один из самых влиятельных и родовитых владетелей.

– Значит, ему можно верить?

– Шевалье де Лузаршу я верю как самому себе, – пожал плечами Гаст. – А вот что касается протоспафария Константина, то здесь дело сложнее. Он член императорского синклита, один из самых близких к императору Мануилу людей. Человек, безусловно, влиятельный, но и коварный, иначе не вознесся бы так высоко.

Письмо Константина Тротаниота Юрий Владимирович уже успел прочитать и по этому случаю сейчас пребывал в раздумье, чтобы не сказать в растерянности. Ибо протоспафарий обладал столь витиеватым слогом, что многие его обороты князь не сразу смог постичь своим простым русским умом.

– Нуждается в тебе Константинополь, – вступил в разговор Святослав Олегович. – Это без всякого письма видно. Меня греки тоже соблазняли. Но я женат, а ты вдов. Да и прав на великое княжение у тебя много больше. А если так дальше пойдет, то Изяслав, чего доброго, нас всех унией повяжет с римским папой, а патриарх анафеме предаст.

У князя Курского после убийства родного брата, не было иного выбора, как только мстить за его смерть Изяславу. Это понимали и сам князь Юрий, и ближние бояре. Вот только Суздальской земле война с Киевом ничего хорошего не сулила. У киевлян и войско побольше, и за Изяслава Мстиславича они крепко держатся, чуя свою вину. Конечно, породниться с басилевсом лестно для любого князя, но будет ли с этого родства толк – вот в чем вопрос. Вряд ли византийцы помогут Юрию людьми, разве что деньгами, которых с них еще надо выбить.