Русская Армия в изгнании. Том 13 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пробил час. «Всадника» продали. Он на «Корнилове». «На крейсере жизнь гораздо лучше. Здесь сохранилось больше порядка, и жизнь идет правильнее и здоровее. До обеда с 8 часов 15 минут до 11 часов 30 минут – работы по кораблю, починка, приборка, подкраска, палубные работы, а после обеда начинается моя личная жизнь. У меня байдарка и корабельная «шестерка», на которых я хожу под парусами, гоняясь с двумя ботами с «Генерала Алексеева»… Затем я занимаюсь стиркой: стирать я люблю, но с каждой стиркой замечаю, что бязь становится все тоньше и реже… Но главное для меня – мой письменный стол: здесь я читаю, учусь, пишу письма и обдумываю все интересующие меня вопросы… Есть еще часы в моей жизни – это музыка и пение в кают-компании. У нас есть механик, лейтенант М., удивительно хорошо поющий, а мой сожитель – прекрасный пианист… О России я не думаю так много, как ты. Я употребляю это время для личного усовершенствования, чтобы отдать ей как можно больше. И вот я учусь, учусь – и думаю о Праге…»
Через некоторое время юноша пишет: «…Я чувствую себя прилично, здоров, бодр, нагоняю мускулы работой, греблей, гимнастикой. Мы ведем теперь очень здоровую жизнь, весь день на палубе, жаримся на солнце… Спим тоже на палубе, купаемся каждый день… Помнишь, каким я был узким и слабогрудым, а теперь я считаюсь одним из первых и с удовольствием вижу, как становлюсь все шире в плечах…»
Проходит еще год. «…Живем мы по-прежнему. Утром работаем, сбиваем и закрашиваем ржавчину, ремонтируем моторные катера, приводим в порядок шлюпки, смазываем судовые машины и механизмы, ходим за провизией… У нас вторая по мореходным качествам шлюпка: лучший вельбот (английский) у адмирала на эскадренном миноносце «Дерзкий»… Мы все ждем начала движения и жадно ловим каждую политическую новость. Дух по-прежнему высок, но мой несколько упал из-за моего нервного нездоровья. Необходимо уехать, хотя бы на время, иначе заболею совсем. Я наблюдаю, как с каждым днем мои нервы все слабее и слабее… «Нужно переменить обстановку, нужно переменить место и людей», – говорит врач. Числа 25-го я уеду. Буду добиваться заработка на поездку в Прагу…»
Я пропускаю мелочи, подробности. Вот уже май 1924 года. «…Сейчас я пишу тебе в то время, когда настал, может быть, последний час нашей эскадры. Французское правительство с 1 июня будет возглавляться социалистами, и уже говорят о пересмотре русского вопроса, о торговых сношениях с большевиками, а затем и о признании Советской России… За признанием Советов очевидно последует возвращение наших кораблей… Те корабли, на которых мы честно служили, на которых мы так много и долго работали, на которые мы отдали лучшие годы своей жизни, будут отданы большевикам… И вся наша трудная, тяжелая работа, которая все эти годы велась для сохранения кораблей, послужит на пользу врагов Родины… Хочется думать, что все эти мысли о будущем нашей эскадры не оправдаются… Господь не допустит до этого!.. Что слышно у вас? Что говорят Великий князь Николай Николаевич и генерал Врангель? Мы все еще бодры духом и телом… Команды «разойдись» подано не было… Но страшно. Заползает в голову мысль: а не умерла ли Армия, не кончилась ли она в сырых шахтах Болгарии, на пыльных дорогах Сербии? Так немного нужно, чтобы эти сомнения рассеялись. Мы бодры духом. Уверены в победе Добра над Злом… Достаточно одного слова».
И вот последнее письмо: «28 октября 1924 г. Крейсер «Генерал Корнилов». Рейд Бизерта… За время между этим и последним моим письмом я успел побывать в Тунисе, поработал там два месяца и снова вернулся сюда. Слава Богу, что у меня хватило сил вернуться сюда сразу после задуманной цели – расплатиться с долгами. Слава Богу, что не захлестнули волны материальных интересов, которые потопили многих таких же русских, как и я. Слава Богу, что есть еще Русская эскадра, служа на которой я со счастьем в сердце могу исполнить мой долг корабельного гардемарина. Если бы ты знал, как страшно и тяжело думать о той жизни, которой живут там наши русские! Жизнь без Родины, на сантимы и франки… Когда я там работал и думал, что было бы, если бы не было эскадры и я не мог снова вернуться сюда, то у меня так больно сжималось сердце. Ведь эскадра – эта наша Россия, это кусочек нашей родины, кусочек силы ее, ведь над нашими кораблями поднят Андреевский флаг!.. 15-го числа этого месяца к нам на крейсер назначено 15 человек кадет, только что произведенных в гардемарины. И если бы ты знал, как теперь у нас хорошо! Правда, работы не меньше, а больше, и весь день проходит в судовых работах. Пока еще «молодые» не научились, ходим с ними на шлюпках, и я с искренним удовольствием обиваю ржавчину и учу это делать других, учу управлять парусами, занимаюсь какой-нибудь приборкой запущенных помещений… Ржавчина отпадает, как листья осенью, железо краснеет от сурика, и весь корабль становится чище… Теперь у нас горнисты, и вся жизнь идет у нас по настоящим сигналам. Каждое утро в 8 часов флаг подымается, а вечером с заходом солнца опускается после «зори». Когда флаг спущен, горнист снимает фуражку и читает «Отче наш». И если бы ты знал, как это торжественно просто, как радуется сердце!..»
На том же листке нервным дрожащим почерком приписка: «…30 октября в 10 часов утра французский префект прибыл в наш штаб на эскадренный миноносец «Дерзкий», куда было приказано собраться всем гг. офицерам и корабельным гардемаринам. Сегодня, 30 октября 1924 г., в 10 часов наступило начало конца нашей русской эскадры: Франция признала Советы». И еще одна приписка: «…Сегодня в 17 часов 24 минуты в последний раз был спущен Андреевский флаг, более 200 лет носимый кораблями Российского Императорского Флота. Сегодня в последний раз мы сняли фуражку перед спускаемым в последний раз Андреевским флагом…»
Я не
