Соль под кожей. Том третий (СИ) - Субботина Айя

Я неплохо знаю немецкий и в состоянии понять, что у него разговор о каких-то вложениях и нарушении пунктов контракта, юридических войнах и прочих сугубо деловых вещах. Мы с ним просто друзья, а учитывая его прошлое, с моей стороны было бы слишком наивно предполагать, что в его жизни нет женщины (или двух, или трех), но каждый раз, когда у Димы звонит телефон, я боюсь, что это будет одна из них.

Чтобы как-то отвлечь себя от идиотских мыслей, беру оставшуюся из двух коробок, плоскую и продолговатую, снимаю ленточку и несколько мгновений как барана таращусь на красивый, размером почти с ладонь, ключик с «ушком» в форме цветка.

Он весь усыпан бриллиантами разного размера с вкраплениями похожими на капельки крови рубинов.

— У тебя вид женщины, впервые увидевшей украшение, обезьянка. — Голос Шутова вырывает меня из транса, в котором я нахожусь, загипнотизированная этой красотой.

Если бы на моем месте была трезвомыслящая женщина, она бы ни за что в жизни это не взяла, потому что принять такой подарок от мужчины — равносильно добровольному согласию на роль его вещи и рабыни.

Но есть два «но»: для Шутова все эти материальные «проигрывания мускулами» никогда не имели значения. Он купил мне квартиру на третий день нашего знакомства, не зная обо мне ничего кроме мусора, который гоняли по всем новостям.

И второе «но» — я никогда не была строго разумной женщиной.

— Ты никогда не дарил мне украшения, — произношу с легкой задумчивостью, пытаясь выковырять из памяти хотя бы один такой случай. — Поэтому так много? Типа, наверстать упущенное?

— Нет, обезьянка, я просто чертовски не люблю выбирать, поэтому беру сразу все. Не нравится? — На его непроницаемом лице мелькает тень сомнения.

— Очень нравится. Это же знаменитый ключик «Тиффани», я вообще не понимаю, почему до сих пор не валяюсь в счастливом обмороке.

— Наверное потому что осталась еще одна коробка.

Мы оба смотрим сначала на нее, потом — друг на друга.

Потому что я не просто так оставила ее напоследок.

По форме и размеру там может быть только кольцо.

И я не знаю, чего боюсь больше — того, что внутри по любимой шутовской традиции будет что-то совсем другое, или того, что там действительно окажется кольцо, которая каждая женщина на этой планете мечтает получить вместе с предложением жить вместе долго и счастливо.

— Можешь не открывать, — Дима пожимает плечами.

— В смысле «не открывать»? — Я фыркаю, разматываю бантик из ленточек и… понимаю, что снова попалась на его уловку. Шутову даже не нужно придумывать способы заставить меня что-то сделать — достаточно просто предложить мне чего-то не_делать, а с остальным справится мой дух противоречия.

Но отступать уже поздно, хотя Шутов внешне не подает никаких признаков того, что его интересует развитие событий. Он просто лениво пьет свой кофе, на этот раз разглядывая проезжающие мимо нас машины.

Возможно, я действительно придаю этому слишком большое значение? Он как-то сказал, что женщины часто ошибочно считают дорогие подарки проявлением любви и заботы, даже не задумываясь о том, что в большинстве случаев они куплены старательной помощницей по техзаданию. И что за красивым украшением или даже модной машиной стоит ровно «ноль» затраченного времени. Шутов и сам так часто делала, а жадным он не был никогда — все его более-менее постоянные пассии (даже те, которые задерживались максимум на месяц или два) получали на память дорогие шмотки и даже автомобили.

Я в последний раз окидываю взглядом часы, браслет и ключ.

Может быть, я сильно себе льщу, но каждая из этих вещей выглядит так, словно кто-то забрался в мою голову, сгенерировал картинку моих предпочтений, а потом просто нашел нужное в витрине.

Снова тестирует на мне свою драгоценную гениальную «синтезированную личность»?

Или…?

На бархатной подушечке лежит кольцо с большим квадратным бриллиантом.

Лаконичное, изящное даже несмотря на гигантский размер камня.

Абсолютно точно — помолвочное.

Я даже притронуться к нему боюсь, поэтому просто отставляю коробку в сторону, и чтобы хоть чем-то занять трясущиеся пальцы, обхватываю ладонями чашку. Жаль, что горячий шоколад уже почти остыл.

— Это шутка такая, я не пойму? — в голову не приходит ни единой логической причины, зачем Диме понадобилось подсовывать мне это кольцо.

Он вопросительно вскидывает бровь в верх и дергает плечами совершенно искренне.

— Сейчас ты скажешь, что это кольцо для твоей новой тёлки и ты просто хотел узнать мое мнение на этот счет.

— Ничего глупее я от тебя в жизни не слышал, Лори. — Шутов выглядит не то, чтобы разочарованным, скорее, как человек, который заранее распланировал нить разговора, а теперь вынужден на ходу перестраиваться. — Не могу придумать ни единой причины, почему бы такая хуйня могла прийти в твою, а тем более — в мою голову.

— Потому что это — помолвочное кольцо! Не прикидывайся шлагом будто не понимаешь, когда, кому и зачем дарят такие вещие.

— А я прикидывался, Лори? Ты буквально слова мне не дала сказать.

Я уже собираюсь выкрикнуть, чтобы уже начинал говорить, но не произношу ни слова.

Он действительно собирается сделать мне предложение?

Мы не виделись три года, последние два даже не разговаривали, но стоило один раз столкнуться лбами — и Шутов готов тащить меня под венец? Тот самый Шутов, который однажды сказал, что женится в семьдесят, предварительно завещав все свои деньги благотворительному фонду холостяков?

Когда Дима пытался выдать ту модельку за свою невесту, это было настолько странно, что спустя пять минут «просмотра» их спектакля я поняла, что это просто способ завуалировано послать на хрен и меня, и мои чувства.

Что ему нужно на этот раз?

— Это из-за Стаси, да? — Я озвучиваю пришедшую на ум теорию немного раньше, чем успеваю ее осознать. Но она как нельзя лучше все объясняет. — Это и есть твой «серьезный разговор», Шутов? Тебе срочно нужна красивая картинка с обложки «Семья и домашний уют»? Типа, если ты будешь не просто богатым поехавшим придурком, а примерным мужем — суд даст тебе право опеки над ребенком?

— Шерлок застрелился, — мрачно констатирует он, но совсем не спешит разубеждать меня в обратном.

— Знаешь, блестящий план. — Я выразительно пару раз хлопаю в ладоши. — Только ты забыл, что я на днях овдовела.

— Строго говоря, обезьянка, это означит только то, что ты уже пару дней как свободная для других предложений женщина. И не надо заливать мне про то, как это будет выглядеть в глазах общества, потому что нам с тобой всегда было плевать, кто и что подумает. Ну и потом — не для того же ты сливала разные «пикантные» подробности жизни покойничка, чтобы носить траур.

— Я сделала это чтобы ужалить Завольского, — не вижу смысла это скрывать, раз уж Шутов навел справки.

— Одно другого вообще никак не исключает, Лори.

— Я не буду помогать тебе отбирать у Вадима дочь.

Секунду назад я по его глазам видела, что он приготовился «расстрелять» меня убийственными аргументами «за», но после моей последней реплики как будто застывает. Наверное, я выглядела точно так же, когда узнала, что два года практически каждый день общалась не с любимым человеком, а с его ботом. Причем — не в самой продвинутой конфигурации.

Я могла сказать «дочь Марины», но сказала так, как сказала.

Бессмысленно доказывать, что это было не нарочно.

— Это моя дочь, Лори. — Шутов слегка откидывается на спинку стула. Казалось бы — принимает более расслабленную, безопасную для разговора позу, но дьявол в деталях. Потому что теперь между нами совершенно типовая деловая дистанция. Ровно в той же позе он запросто увольнял людей пачками и опускал их до уровня дна городской канализации. — К этому ребенку Авдеев не имеет никакого отношения.

«К этому ребенку».

Он всегда был непревзойденным мастером интонаций.

Всегда умел, не используя ни одного оскорбительного слова, «обматерить» правильно расставленными акцентами.