Соль под кожей. Том третий (СИ) - Субботина Айя

— Мы трахались всего раз. Получилось то, что получилось. Краснеть и объясняться перед тобой, Шутов, я не собираюсь. Моя жизнь десятки раз могла иметь к тебе отношение, но ты так часто говорил, что тебе это не интересно, что я, в конце концов, поверила.

— А я не собираюсь посыпать голову пеплом по этому поводу, Лори, — возвращает мне мой же сухой тон. — Я предлагаю тебе деловое, выгодное нам обоим сотрудничество. Тебе нужна поддержка, защита и мои почти безграничные возможности, а мне, как ты совершенно верно заметила, красивая картинка. И прежде чем ты сморозишь вторую непростительную глупость насчет того, что для этих целей я могу купить буквально любую женщину в мире, отвечаю — меня не интересует любая женщина. Меня интересует та, которой я могу безусловно, безоговорочно доверять. Та, которая уже доказала, что в состоянии позаботиться о моей дочери. Та, которая не поставит на кон меня и Станиславу ради хайпа или из каких-то тупорылых обидок. Ну и кроме того — моя дочь уже тебя знает и ей будет проще к тебе привыкнуть.

Деловой, полностью циничный, совершенно непрошибаемый и чертовски красивый ублюдок.

С точки зрения логики, здравого смысла и максимального профита, план хорош.

И я в него идеально вписываюсь.

— А что потом, Шутов? Разделаемся с моими врагами, украдем твою дочь и… сколько там в твоем плане отводится времени на «пять минут фрикций после оргазма»?

— Если ты намекаешь на развод, то я готов заключить брачный договор на любых условиях, которые тебя обезопасят.

— И даже разрешишь моим адвокатам посмотреть на него хотя бы одним глазам?

— Столько, сколько потребуется, Лори.

— И ты будешь трахать все что шевелится восемь раз в неделю, в то время как мне будет запрещено даже из дома выходить без охраны. — Откровенно говоря, сейчас просто на нервах, поэтому несу всякую ахинею.

— Не слишком ли много чуши ты произнесла как для одного дня?

— Ответь на вопрос, Шутов.

— Я давно на него ответил, Лори.

— Ах ну да, как же я могла забыть, секс — это же просто антистресс. — Не знаю почему мой голос с каждой минутой становится все более едким. Еще немного — и мое лицо превратится в морду «Чужого», а изо рта начнет капать кислота.

Нужно взять себя в руки, потому что Шутов как минимум прав в том, что сегодня я выдаю просто тройную дозу глупостей. И оправдывать себя гормонами и интересным положением уже как-то не спортивно. Нужно признать, что я просто растеряна. Обескуражена. Шокирована.

Счастлива?

Мысленно трясу головой и запрещаю своему взгляду даже косится на кольцо.

Мне плевать, что оно стоит примерно как вся жизнь одной семьи из четырёх человек. Даже если бы оно было из проволоки с камнем из бутылочной стекляшки, оно все равно было бы кольцом от Шутова.

— Я не тороплю тебя с ответом, Лори, — говорит он и, как будто читая мои мысли, достает кольцо из коробки, протягивает руку и терпеливо ждет, протяну ли я в ответ свою.

У него чертовски идеальные руки.

Не грубые и узловатые, но и не тонкие как девушки.

Узкая ладонь, ровные пальцы вытянутые костяшки чуть более темного цвета, чем остальная кожа. И даже то, как он держит кольцо, больше похоже на съемку для рекламной компании. Девушки захотят из таких рук даже булыжник.

— Это какой-то абсурд, Дима.

Я убираю руки под стол и Шутов терпеливо возвращает кольцо обратно в коробку. На этот раз закрыв ее с характерным громким щелчком. Вот и все его раздражение — как будто щелкнул по носу капризного ребенка.

— Марина не собиралась говорить мне о ребенке. — Шутов задумчиво смотрит куда-то перед собой. — Но когда я спросил, мой ли он, очень сильно занервничала. Я хотел ее остановить, просто поговорить, потому что в моей голове на тот момент вообще не было ни единой мысли, что теперь со всем этим делать, но она явно не была настроена на разговоры.

Он выразительно потирает шрам под глазом и мне становится дурно от мысли, что, попади она немного выше…

— Я выжил, как ты понимаешь. И пока врачи штопали это дерьмо, понял, что раз уж судьба дала мне возможность быть отцом — я, блядь, им буду. Лучшим. Насколько смогу. Но без женщины, которая лишила меня даже шанса им стать, а потом еще и чуть на тот свет не отправила. Можешь называть это как угодно — цинизм, мудачество, подлость… Любое слово которое кажется тебе правильным, Лори. Но я таков, каков я есть, и готов уничтожить все, что стоит между мной и моим ребенком.

Я чувствую легкий озноб от прямоты и беспощадности этих слов.

Шутов никогда не разбрасывался такими серьезными «обещаниями». Он всегда четко и ясно озвучивает предел, до которого готов дойти, чтобы получить желаемое. А сейчас между строк ясно читается, что предела не существует.

— Марина никогда не сказала бы, что я — отец Станиславы. Она случайно проболталась. — На губах Шутова появляется кривая и очень злая улыбка. — Готов поспорить, что если спросить Рогожкину, о чем она жалеет больше всего жизни, то она скажет, что об этом. А знаешь, о чем жалею я, Лори?

Раньше я бы обязательно вытравила какую-то едкую шутку на тему чтения мыслей, но сейчас молчанием даю понять, что у меня нет вариантов. Или, скорее, их слишком много.

— Что позволил случиться с нами всему этому дерьму.

Я вздрагиваю как от удара, и поплотнее запахиваю полы пальто.

— Но я хочу все исправить, обезьянка. Для некоторых вещей уже слишком поздно, но я хотя бы попробую.

Глава десятая: Данте

— Я тебя ненавижу, — она мотает головой, как будто пытается отвязаться от навязчивых мыслей.

В мою сторону даже не смотрит, а я чувствую себя чертовски хуево, потому что единственная женщина, которой я подарил кольцо не просто так, даже в руки его брать отказалась.

Это чертовски больно.

Это, блядь, больнее чем каждый рубец у меня на сердце.

— Ты исчезаешь на три года, — Лори проводит языком по губам и в ответ на мою попытку укрыть ее пледом, резко отстраняется. — А теперь ты вдруг снова появился и просишь… так много.

— Я прошу еще раз довериться мне, Лори.

— Это слишком, Шутов. — Она снова машет головой и нервно улыбается, чтобы через секунду нервно, как будто в последний раз, вздохнуть.

У меня от этого звука сердце в кишки опускается.

Отличный, блядь, получается разговор.

— У меня всегда были большие аппетиты.

У нас что-то не клеится.

Я не чувствовал этого, когда обнимал ее в больнице и когда говорил с ней по телефону, но отчетливо чувствую сейчас. Как будто любое мое слово обречено разбиться об невидимую стену защиты, которую Лори тщательно выстраивала день за днем, месяц за месяцем на протяжении всех этих лет.

— Почему ты не сказала Авдееву о ребенке, Лори?

Она вскидывается, как будто получила пощечину, отворачивается, но я все равно успеваю заметить ее красные щеки. Еще когда она была просто в статусе глины, из которой я лепил главный шедевр своей жизни, мы часто могли спокойно обсуждать «пикантные» подробности ее свиданий. Но даже тогда она не краснела.

— Потому что так будет лучше для всех, — после долгой паузы, когда я уже начинаю верить, что так и не слышу ответ, наконец, признается она.

— Я как американский тупой сериал смотрю, обезьянка. Еще добавь, что залет — это твоя вина и ты не хочешь ни на кого взваливать ответственность.

— Да, это моя вина.

— Мужик всунул — мужик априори должен быть готов, что может стать отцом. Перестань нести чушь, обезьянка, потому что вся вот эта мыльная херня очень сильно понижает градус IQ всей улицы.

— Ну прости, что я недостаточно умна для тебя, чертов гений! — рявкает она, но на последнем слове ее голос срывается на крик. Поворот головы, взгляд в упор прямо на меня, но все равно куда-то мимо. — Потому что так получилось, Шутов! Пока ты становился живым воплощением Тони Старка, я просто пыталась жить свою жизнь. Вот эту! Потому что ты научил меня принимать решения ни на кого не оглядываясь!