Самоед - Всеволод Фабричный

Сама Баба Миша утверждает, что она коренная русская христианка и староверка. Это не мешает ей однако творить исключительно нехристианские вещи. Она жадна, она принуждает своего внука воровать. Она может убить на месте.

Теперь о главном — об ее отношениях с Карлом:

Жизнь Карла ужасна. Баба Миша терроризирует его как только можно терроризировать человека. Побои (часто с переломами костей), щипки, удушения, укусы (один раз отец разошелся и, потеряв грань между игрой и реальностью, больно укусил меня за нос), мелкие издевательства, пощечины, выкручивания рук.

Кроме того Карл постоянно подвергается издевательству словесному. Каждое его слово расценивается Мишей, как личное оскорбление. Иногда она нарочно слышит слова неправильно, только чтобы придраться. (За все эти годы у нас с отцом было очень много интереснейших словесных находок и остроумных высказываний в процессе игр. Порой мы смеялись до слез). Все чтобы не делал Карл — по мнению Миши сделано неверно. Он приносит ей в постель завтрак, а Мише он не нравится. Она выбивает тарелку из его рук и начинается мордобой… Карл приносит зарплату со своего завода и сообщает Мише, что купил себе валенки за четыре рубля — Миша приходит в ярость и начинает душить Карла. Ей никогда не хватает денег, хотя Карл прилично зарабатывает, да и сама она порой (за небольшую плату) приглашается на передачу Спокойной Ночи Малыши, чтобы рассказать сказку. В процессе съемки (это всегда прямой эфир) Мише становится плохо, она переходит на блатной жаргон с грузинский акцентом, выпускает газы и в конце–концов начинает биться в конвульсиях.

Все время она ищет повода к ссоре, придираясь к каждому слову, каждому жесту внука.

Желание молодого человека общаться со сверстниками и читать книги (в особенности диссиду вроде Солженицына) особенно не приветствуется. Это может вызвать у старухи настоящий викинговский берсерк. (На этом игру надо быстро заканчивать — отец намного здоровее меня и, забывшись, может мне сильно поддать…). Кроме того Баба Миша ненавидит Америку считая, что она разлагает душу.

Карл всячески льстит Мише, называет ее на «вы». Если она обделывается ночью — он влажной тряпкой отмывает ее от фекалий. Он высасывает ее гнойники, вставляет бабке газоотводную трубку, следит за ее дыханием, когда та находится в мнимой коме.

Карл тоже не подарок. Часто вся суть нашей игры заключается в том, что он туманно провоцирует Мишу на рукоприкладство, хотя в принципе этого делать не нужно — Баба Миша само рано или поздно озвереет. Отсюда следует, что Карл — это тайный мазохист. Он не может жить без палки.

Осталось только добавить, что игры «В Мишу» очень негативно действуют на нашу собаку. Она начинает лаять, запрыгивать на кровать (мы всегда играем лежа) и когда игра заканчивается — она обязательно совершает половой акт на моей левой ноге. (о, горе! это отдельная история…за четырнадцать лет своей собачьей жизни она испохабила и обесчестила мою левую ногу по крайней мере двадцать тысяч раз…)

Теперь об играх с матерью. Они немножко другого плана.

В общих чертах это соревнование по унижению друг друга. Словесный спорт с понюшкой насилия. В отличие от «Бабы Миши» — в наших с матерью играх всегда разный сюжет и разные люди. Объединяет игры только то, что мы всегда представляем старух, всегда друг у друга воруем, а также финал: жестокая и часто нелепая смерть одной из нас. Физического контакта очень мало. Конечно присутствуют драки и поножовщина, но часто они заменяются имитирующими звуками. Соседи наверное удивлены…

Допустим такой сюжет:

Мне семьдесят шесть лет, меня зовут «Кирилловна». Раньше я жила в Твери, но мой дом трагическим образом сгорел. Поплакав, я отправилась пешком в Москву к сестре Вале, чтобы поселиться у нее навечно. Сестру представляет моя мать.

Валя — ученая и культурная бабушка. Она раньше работала в библиотеке. Приезд сестры она воспринимает как личное горе. Во–первых, она привыкла жить одна со своей престарелой собачкой–инвалидом, которую зовут Муха, во–вторых ее шокирует внешний вид прибывшей сестры — жуткий запах немытого тела, грязные полные вшей рейтузы и, самое главное — крупные волосатые бородавки, которые словно грибное ведьмино кольцо растут вокруг рта Кирилловны.

К тому же — Валя натурально ожидает, что сестра придет с подарками и когда узнает, что у Кирилловны нет совершенно ничего материального — начинается первая ссора.

Валя грозит сестре, что выгонит ее на следующий же день (если нужно — то с помощью милиции). Сестра же ведет себя довольно нахально — критикует внешний вид Вали, потешается над ее ученостью и постоянно ходит на кухню пожрать. Тут надо заметить, что в наших с матерью играх всегда присутствуют конфеты «Маска» для диабетиков.

После крепкой словесной перепалки Валя все–таки разрешает сестре остаться на некоторые время, но с тем условием, что она будет спать на полу, примет ванну, намажет свои бородавки вазелином и, самое главное, будет помогать по дому — а именно убирать квартиру и иногда мыть собачке Мухе ее «вонькую жопку».

Кирилловна со смехом соглашается.

Вечером Вале приносят пенсию. Так получается, что в это время она занята на кухне и не слышит звонка в дверь. Пенсию получает Кирилловна и тотчас же без всяких колебаний решает ее прикарманить.

Ночь проходит спокойно.

Утром Кирилловна незаметно от сестры уезжает в центр Москвы за покупками. Она отсутствует весь день. Утром Валя звонит в СОБес и каким–то образом узнает, что вчера приносили пенсию и ее получила сестра. У нее случается гипертонический криз.

Вечером приезжает Кирилловна. Немного пьяная, с новым платком и шубой.

Валя набрасывается на нее с кухонным ножом. После нескольких мелких порезов Кирилловна раскалывается. Валя плюет ей в лицо, отрывает несколько бородавок, надевает сестре на голову мусорное ведро и пинком под зад спускает с лестницы. Какое–то время Кирилловна лежит в подъезде и кричит, что к сердцу ее ползет осколок, который сидит в ее слабой груди со времен войны.

Кирилловна настойчиво требует валидола, но никто не приходит к ней на помощь.

Утром ее обнаруживает дворник и старуху забирают в больницу. Этим же утром — Валя узнает, что у нее пропали ее драгоценности — кольца, брошки и ордена покойного мужа. Она догадывается, кто спер эти бесценные вещи.

Так получается, что на следующий день Вале отрезает трамваем обе ноги. Начисто. По бедра. Она попадает в ту же больницу, где лежит ее сестра–воровка. Мало того — их кладут в одной палате рядом друг с другом.

В первую же ночь Валя подползает к кровати сестры на своих кровоточащих культях, достает скальпель (откуда — неизвестно) и вонзает его в живот Кирилловны. Та дико кричит. Озверев от вида крови, Валя делает еще несколько надрезов на ее животе. Вываливаются кишки. Кирилловна пытается вытащить их и задушить ими свою сестру, но, не выдержав болевого шока умирает. (этого фиаско с кишками мать не особенно одобряет, но я часто не могу выдержать).

Игра заканчивается.

Анализируя свои игры с родителями я прихожу к выводу, что я тот тип человека, который втайне желает субмиссии и полного подчинения перед другими людьми сильного и слабого пола и никак не хочет себе в этом признаться. Я мазохист души и тела. Я, если хотите, стопроцентный самоед.

Садизм же приемлем мне только в том случае, если я наблюдатель. Хотя я всю свою жизнь с удовольствием фантазирую на садистские темы — в глубине души я знаю, что неспособен физически мучить человека и тем более животное. Мне гораздо приятнее мучиться самому.

Скорее всего мой нехитрый самоанализ чудовищно неверен. Я устал самоанализироваться. Не так давно — новый психиатр выписал мне лекарства от шизофрении, которой у меня нет. На всякий случай. Вдруг будет лучше… Ничего особенного. Тело устает от таблеток и хочет спать, а на душе — все то же дерьмо. Я несколько раз хотел было присосаться к обществу и получить кое–какие льготы, или хотя бы небольшую справку о моем безумии, но мне было сказано, что я вполне здоров и все дело в том, что я «просто такой родился». А это уже не переделаешь никакой химией. Навернон здесь поможет только хорошее битье.

Рожи Минимальной Зарплаты

Я разгрузил свой первый контейнер в девяносто восьмом году. Помню, что мой напарник был однорукий. Он разгружал гораздо быстрее меня.

Ах, грузовики… незабываемый запах! Робко заходишь в него июньским утром — опасливо и враждебно осматриваешься: кто уже внутри и что это за человек. Что за товары? Тяжелые ли? Сколько уже сделано? Может быть повезет — и на полу уже видна заветная желтая черта. Такая черта присутствует во многих грузовиках — она показывает, что до конца трейлера осталось около трех метров. Если видно черту — ртуть радости моментально подскакивает, зашкаливает на секунду, хочется засмеяться щербатым ртом и рассказать новому напарнику какую–нибудь гнилую шутку, или лучше историю из жизни — я не горазд на шутки и анекдоты…