Оплодотворитель - Дементий Толли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не дурно, не дурно. – Ответил Род, к некоторому разочарованию дамы, не обнаруживая особенного восхищения.
– Ладно притворяться! Вижу тебе очень понравилось. Вот в этом гнёздышке и будут всегда проходить наши свидания. Я заказала ужин в номер без вина, не обессудь уж, но это согласно контракту.
– Знаете, Виолетта, даже если бы такого пункта в контракте не было, ничего бы в этом смысле не поменялось. Я спортсмен и дорожу своим здоровьем, поэтому вообще не употребляю алкоголь.
– Что ж, и правильно делаешь! А сейчас, пока ждём ужин, я предлагаю разуться и потанцевать.
Не сомневаясь в согласии контрактанта – любовника, Виолетта подошла, колыша аппетитными формами, к проигрывателю; выбрала из лежащей рядом стопки красочных конвертов с записями, главным образом, иностранных звёзд популярной музыки ту пластинку, какую она посчитала соответствующей случаю. По пространству гостиничного номера поплыл завораживающий голос Френка Синатры в романтичной «Strangers in the night».
Кустодиевская красавица, даже без каблуков, лишь немногим уступающая Родославу ростом, встала перед ним, завела свои руки ему за спину и, прижавшись к нему всем своим горячим телом, повела – понудила его к плавным покачиваниям с очень медленным поворотом на месте. Свободные руки Родослава, совершенно естественно, расположились на линии талии партнёрши, но она, не удовлетворившись не уместной здесь и сейчас скромностью Муромского, освободив его на миг от своего объятия, решительно сдвинула кисти партнёра ещё ниже таким образом, что его пальцы могли сполна оценить роскошный объём её задних прелестей.
Френк Синатра своим серебряным проникновенным тембром продолжал своё лирическое повествование, а Родослав Муромский в тантрическом танце с Виолеттой, обрёл полную уверенность в том, что будет разнузданно, с неуёмным желанием ублажать эту пышнотелую женщину, обильно орошая своим эталонным семенем её детородное лоно, которое обязательно произведёт на свет здорового потомка…
***
Свой дебют в миссии, предписанной ему, по словам Виктории Гессер, самой природой, начинающий оплодотворитель Муромский пока ещё не мог считать успешно состоявшимся. Ведь ему предстояла символически важное третье контрактное свидание с двадцатипятилетней Антониной. Таких, как она, вопреки известному французскому утверждению о том, что не красивых женщин не бывает, за глаза, обычно, называют дурнушками. И на первой деловой встрече, по причине очевидной на первый же взгляд неказистости претендентки на контракт, у Рода закрадывалось сомнение насчёт наличия хотя бы минимально необходимого сексуального интереса к этой женщине – девушке. Трудно сказать, как бы он вышел из такой щекотливой ситуации, если бы уже не знал о Тоне достаточно много из рассказа самой Вики.
Тоня была дочерью её двоюродного дядюшки. Дядя – колоритный типаж со своеобразным грубоватым, но для мужчины вполне подходящим обликом, народивший двоих сыновей, походивших внешностью на свою миловидную мать, и единственную дочь – Антонину с лицом будто скопированным с отцовского, чем в детстве своём немало забавляла своего папу. Однако, по мере взросления, и по мере того, как папины характерные черты проявляли себя всё отчётливее, у родителей лишь росли жалость к дочке и беспокойство за её женскую незавидную будущность. Тоня же, не обделённая умом и взрослой рассудительностью девочка, не могла, конечно, не признавать своей не привлекательной внешности. У всех её подруг – сверстниц уже в старших классах школы появились ухажеры. У некоторых ухаживания перетекли в серьёзные отношения и в ранние счастливые браки, у других – первые симпатии оказывались незрелыми и сменялись новыми более, или менее удачными знакомствами; и только Тоня была лишена всякого внимания со стороны сильного пола. Шли год за годом; а она так и оставалась ни разу не целованной девственницей. Иногда поздними вечерами, когда все домочадцы уже спали, она запиралась изнутри в своей комнате, раздевалась до полной наготы и вставала перед большим зеркалом в дверце платяного шкафа, которое отражало её в своей таинственной глубине в полный рост, и долго пристрастно пристально рассматривала себя в разных позициях тела, то приближая совсем близко к стеклу зеркала своё лицо, то снова отдаляясь от его холодной поверхности. Она смотрела на свою наготу и в её голову неизменно приходила мысль о том, что природа должно быть решила провести на ней странный и жестокий эксперимент. Тело для Тони было слеплено по образцу античных граций с безукоризненными плавными очертаниями и гармоничными классическими пропорциями Афродиты, но лицо при этом оказалось если и не совсем уродливо, но очень далеко от эталонов женской красоты: прежде всего бросался в глаза большой клювообразный нос; раздражал маленький рот с очень тонкими почти отсутствующими губами, открывающими в улыбке мелкие мышиные зубки, над чересчур узким подбородком; дополняли безрадостную картину крупные слишком светлые узко посаженные глаза и несоразмерно высокий всегда лоснящийся лоб. На одном из последних сеансов общения со своим отражением в зеркале Антонине вдруг показалось, что отражение сначала, скорчив из непривлекательной физиономии отвратительную рожу, показало ей язык, а потом будто бы вовсе отвернулось внутрь зеркала. На девушку это произвело сильнейшее психологическое воздействие, усугубившее и без того уже дававший о себе знать комплекс неполноценности, сформировавшийся на почве длительного женского одиночества. Малоразговорчивая до того, после этого случая она стала совершенно замкнутым, погруженным в себя человеком. Родители, безусловно, догадывались о причинах пугающих перемен в дочери, пытались, как могли, преодолеть её тоску, чем – то отвлечь от душевных печалей, но тщетно. Однажды Тоня, решив уйти из жизни, напилась снотворного… Но, врачам удалось несчастную девушку спасти. Потом с ней долго работал психотерапевт, от которого, собственно, и стали известны деликатные подробности её общения с зеркалом, рассказанные Антониной доктору в состоянии гипноза. Психика девушки, по мнению психотерапевта, в тот момент находилась в пограничном состоянии на почве самовнушенного комплекса неполноценности. Единственным средством избегнуть развития нервно – психической патологии могло стать если не замужество, то хотя бы рождение ребёнка. Только материнство могло стать фактором, исцеляющим Тонину душу.
Понятно поэтому, что Виктория не осталась безразличной к страданиям своей троюродной сестры. Но, к предложению заключить контракт на оплодотворение, и сама Антонина и её родители отнеслись поначалу не так, как, с определённым основанием, ожидала от них Вика, то есть не так, как относиться утопающий к брошенному ему спасательному кругу. Напротив – перспектива воспользоваться услугой оплодотворителя породила у родственников полное смятение и растерянность; и кандидату биологических наук пришлось мобилизовать все свои способности, чтобы убедить их в своей правоте, находя убедительные резоны:
– Ладно с Антониной я потом отдельно поговорю, а сейчас вас попробую убедить. Ну, дорогие мои, дядя Миша, тётя Лида, вы
