За радугой - Соломоника де Винтер

Разъяренный Джеймс ходил туда-сюда, ругаясь себе под нос. Я слышала его шаги все ближе и ближе, и в темноте казалось, что он уже забрался ко мне в голову и меряет ее шагами. Его прерывистое дыхание раздавалось настолько близко, что, казалось, я могу ухватить его рукой. Я услышала, как он прислонился к двери шкафа. «Нет, не открывай!» – молилась я.

– Твои вещи на месте, детка, – сказала Клара.

– Не смей называть меня «детка»! – закричал Джеймс. От его голоса дерево завибрировало.

А потом по коридорам разнесся звук полицейских сирен.

– Собери все! Дурь, деньги, все! Быстро! – шикнул Джеймс.

Выходит, соседи Джеймса были не на моей стороне. Обидно.

– Но куда…

– Сиди уже, я сам! – выбежал он из комнаты и из моей головы. Раздался скрип открывающихся ящиков. Вой сирен стал ближе. Если бы полиция застала меня тут, бог знает, что бы случилось.

– Пора! Сейчас же! – крикнул Джеймс Кларе.

– Но дверь же сломана, сюда может войти кто попало! – упиралась та.

– Да по хрену мне! – ответил Джеймс так громко, словно у него лопнула сонная артерия.

– И куда мы теперь попремся?! – закричала Клара.

– Это Бен! Сволочь с двенадцатой улицы! Это он, я точно знаю! Хотел показать, что не боится меня, тварь! Богом клянусь, это он! Давай быстрее, встретимся на лестнице. Эта сволочь у меня так просто не отделается!

Их голоса раздавались все дальше, пока не скрылись где-то в ночи. На улице завывала сирена. Я распахнула шкаф и промчалась по комнатам. На полпути поскользнулась на ковре и упала. К зданию подъехало несколько полицейских машин, и я услышала хлопанье дверей. Я торопливо поднялась и побежала к окну. Открыв его, выбежала на пожарную лестницу и помчалась на крышу так быстро, что ступени гремели под ногами, как хвост гремучей змеи, как будто собирались разверзнуться и скинуть меня вниз. Кроме их грохота, не было больше никаких звуков – разве что мое учащенное дыхание. Добежав до крыши, я подлетела к чему-то вроде крупного дымохода и спряталась за этой штуковиной. Снизу явственно доносился лязг полицейских сапог по тротуару.

Я просидела там час и три минуты, пока не услышала, как автомобили полицейских умчались в ночь. Тогда я медленно поднялась с места. Ноги болели. Я не понимала, почему они не поднялись на крышу. Хотя… Не на крышу же я вломилась, а в квартиру Джеймса. Я поставила ногу на лестницу и начала медленно спускаться вниз. Прошла мимо квартиры Джеймса и всех других. Сойдя наконец на землю, я почувствовала себя другим человеком. Сильнее. Но внутри у меня была зияющая пустота. Я плотно обернула вокруг себя занавеску для душа и посмотрела на свою тень. Вышла в переулок. Побрела по пустынным улицам.

Я желала, жаждала его смерти. Его голос вызывал во мне отвращение. В моей душе бушевал гнев.

Я убеждаю себя, что во всем виноват мой мозг. Во всем виноват он – вышедший из-под контроля, опьяненный безумием. Однако я сижу перед вами, бессловесная, словно рыба, выброшенная на берег, и уже сомневаюсь в том, что была, когда все это совершила, не в себе.

Но я уже говорила и скажу снова, доктор: кое-что, некоторые вопросы лучше оставить без ответа.

23

На следующий день я села на тротуар за деревом возле магазина и стала ждать, когда кончится смена его хозяина. На щеке у меня был фиолетово-зеленый синяк: я вернулась поздно, и Дейзи слегка поколотила меня. Но мне это даже нравилось – синяк добавил лицу цвета, и я стала похожей на живую картину Пикассо. А Дейзи, дурочка, думала, что я буду смотреть на себя в зеркало и плакать дни напролет.

Я не отводила взгляда от двери несколько часов. Наконец, ровно в семь часов вечера, он вышел из магазина. На нем были куртка и армейский рюкзак. Я поднялась с земли, дала ему набрать дистанцию и пошла за ним. Я использовала те же маневры, что и тогда, когда следила за Джеймсом, – пряталась за автомобили, деревья, заскакивала в магазины, когда он оглядывался. Он остановился на автобусной остановке и сел на скамейку. Я подождала автобуса за деревом, и, когда двери уже почти закрылись, я ворвалась в салон, натянула на голову капюшон и просидела всю дорогу на заднем сиденье. В автобусе пахло грязью и сотнями запахов сотен людей, которые входили в него и выходили из него – утром, днем, в вечерней давке после работы. Проехав пару минут, я осторожно подняла голову. Он сидел рядом с пожилой дамой. У нее были седые волосы, кудрявые, как у барашка. Он посмотрел в окно. Я видела, как в его глазах проплывают окружающие пейзажи.

Автобус проехал еще несколько остановок, парень встал и, помахав на прощание водителю, спустился на улицу, и я помчалась за ним, выскочив из салона и так и не заплатив. Он снова пошел по тротуару, и я последовала за ним. Но он вдруг обернулся и посмотрел на меня.

Казалось, живот свернуло узлом. А сердце замерло. Внутри меня словно сначала натянули резиновую ленту от костей ног к черепу, а потом резко разрезали ее. Меня еще никогда не ловили на том, что я за кем-то слежу.

– А ты что здесь делаешь? – спросил он.

И хотя рот я открыла, оттуда не донеслось ни звука. Я попыталась восполнить пробел словами, но тщетно. Я сделала несколько шагов назад и умоляла про себя Всевышнего, чтобы тот помог мне раствориться и протечь сквозь асфальт, или чтобы вороны, летавшие вокруг, унесли меня в свое гнездо. Но ничего не случилось. Я опустила голову и уставилась на ботинки.

– Ты что, правда за мной следишь?

Я подняла голову, осторожно, робко, не осмеливаясь заглянуть ему в глаза. Иногда так делают животные. Думаю, животным я и была. Таким же грязным, таким же наивным, и мой хаотично устроенный, но четкий ум был так же соткан из отдельных фрагментов. Я спрятала руки глубоко в карманы.

Он не спросил, почему я молчу. Только сказал:

– Я Чарли.

Чарли. И протянул руку. Руку. Я всегда думала, что самое красивое в мужчине – это его руки. Руки, которыми можно покрасить белой краской стену с граффити. Руки, которыми можно носить деревянные и бетонные блоки, строить здания, офисы, рабочие места, налаживать жизнь. Руки, которыми можно чинить автомобили и мотоциклы. В которых можно держать красную розу. Писать на бумаге. Курить сигары. Потрясающе. Руки, которыми можно обхватить ладонь девушки и покрыть ее поцелуями.

Все это время я думала, что внутри меня что-то умерло. Моя кожа когда-то была яркой, а теперь стала матовой и бледной. Мои глаза, когда-то сверкавшие искорками и такие живые, теперь стали тусклыми, а взгляд – пустым. Мое сердце, когда-то выскакивавшее от полноты чувств из груди, почернело и сморщилось, словно изюм. Чарли протянул мне руку, и от всего его тела, словно лучи солнца, исходили невинность, искренность; у меня появился шанс спастись. Глубоко в душе я почувствовала, что сердце снова начинает биться в прежнем ритме. Артерии, вены, кровь снова наполнились жизнью.

Я пожала ему руку.

– А тебя как зовут? – спросил Чарли.

Он заставил меня забыть животную природу. Он заставил меня забыть, что я всего лишь трусливая крыса, коварная лиса. Я заглянула в его глаза на мгновение и почувствовала себя свободной. В его глазах я не увидела ни отвращения, ни ненависти. Лишь обрывки знаний и детскую наивность, которые, ворвавшись вдруг, словно ураган, в мой разум, сказали: «Ты так многого не знаешь, и мне очень хочется рассказать тебе все».

Тогда, не думая о последствиях, о возможном унижении, я залезла в рюкзак, вытащила ручку и написала свое имя на ладони. Подняла ее, чтобы он прочитал.

– Блю.

Потом я повернулась и зашагала прочь. Мне пришлось. Иначе я бы просто умерла. Момент был невыносимо идеальным. Пока я шла домой, имя Чарли эхом отдавалось в голове, и в какой-то момент она даже закружилась. Наверное, у каждого, кто произносил это прекрасное имя, во рту вырастали розы, а язык обволакивали медовые реки. Я пришла к себе в комнату и достала из рюкзака блокнот. Дрожащими руками я написала слово, которое проплыло сквозь меня, как плывет по воздуху голубка, время от времени хлопая крыльями. Чарли.

24

Когда я была маленькой, я всегда думала, что тот, у кого в руках коробка с тортом, – непременно неиспорченный и добрый человек. Как и те, кто носит толстые шарфы и варежки. И те, у кого в руках цветы.

После смерти Олли, однако, глядя на человека, я стала думать – интересно, сбивал ли он когда-нибудь кошку или птичку? Интересно, хаял ли он когда-нибудь телевизор, крал вещи в магазине или бил кого-нибудь в лицо? Я хотела бы расстегнуть свой разум и снять его, словно куртку. А Чарли мог это сделать. Он мог быстро снять куртку с моих плеч, как будто ее там никогда не было.

Через три дня я наконец собралась с силами и смогла снова войти в магазин.

Шел фильм. Дороти шагала по дороге из желтого кирпича, радостно подпрыгивая и болтая небольшой корзиночкой, которую держала в руке. Улыбалась, глядя на пейзаж вокруг, и ее полные яркие губы обнажали жемчужно-белые зубки. На горизонте виднелись светящиеся под голубым небом огромные горы, склоны которых были покрыты зеленой травой. Я сжала кулаки. Стиснула зубы. Вся эта прекрасная страна… Я так хотела в ней жить. Это была моя страна.