Драгоценность, которая была нашей - Колин Декстер

— О нет! Я совершенно не собираюсь оставаться здесь одна. И это после того, что он сделал со мной.

— Миссис Кемп, боюсь, я должен…

Но Марион неподвижно уставилась в какую-то беспросветную бездну. Только что голос её мстительно звенел, а теперь задрожал, в нём послышался страх:

— Я не очень хорошо поступила по отношению к нему, да?

К счастью, зазвонил звонок у входной двери, и Льюис встал.

— Это женщина-полицейский, миссис Кемп. С вашего позволения, пойду и… Видите ли, мы должны вам кое-что сообщить. Пойду открою ей дверь и тут же вернусь.

— Он умер. Он умер. Сержант, это так?

— Да, миссис Кемп, он умер.

Она не издала ни звука, только кончики её нервных бескровных пальцев впились в виски, словно стараясь разорвать нервы, по которым это известие передалось от ушей к мозгу.

Глава двадцать четвёртая

Существует несколько неплохих средств от соблазна, но самое верное — трусость.

— Садитесь, инспектор! Будете пить?

Шейла Уильямс сравнительно трезво и абсолютно респектабельно пила кофе.

— Что — кофе?

Шейла пожала плечами:

— Чего хотите. У меня есть почти всё, что угодно, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Я вообще-то пью много.

— Я тоже.

— Послушайте, я понимаю, что сейчас поздно…

— Я никогда не ложусь раньше часа — в том случае, если одна!

Она безжалостно засмеялась над собой.

— У вас был такой длинный день.

— Длинный, пьяный день, что верно, то верно. — Она сделала несколько глотков горячего кофе. — Где-то у Киплинга есть о человеке, утверждавшем, что он знает, почему у него сгнила душа, — это потому, что он больше не может пить. Вы это слышали?

Морс кивнул:

— «Любовь к женщинам».

— Верно! Один из величайших рассказов двадцатого столетия.

— Думаю, девятнадцатого, можете проверить.

— О Боже! Никак полисмен — филолог!

Она виновато посмотрела на стол, потом снова подняла глаза на Морса, который пояснил:

— Это был Малвани, правильно? «Когда не берёт алкоголь, в человеке загнивает душа». Я это помню много-много лет.

— Боже! — прошептала Шейла.

Комната, в которой они сидели, была обставлена со вкусом, особенно украшали её несколько очень добротных предметов и любопытных и необычных репродукций голландцев семнадцатого века. У неё недурной вкус, подумал Морс, и чувствуется женщина — на диванчике рядом с хозяйкой сидит большой игрушечный мишка, весь разукрашенный лентами. И здесь, в этой самой комнате, Морс спокойно и просто рассказал ей о смерти Теодора Кемпа, полагая, по своему странному обыкновению, что выбрал для этого время, которое никак не может оказаться неподходящим.

Шейла Уильямс застыла не шевелясь, её большие карие глаза постепенно увлажнились и заблестели, как мостовая от неожиданно налетевшего дождика.

— Но как… как?

— Мы не знаем. Мы надеялись, может быть, вы поможете нам. Вот поэтому я и здесь.

Шейла уставилась на него непонимающими глазами:

— Я?

— Мне сказали, что у вас было… ну, как бы это сказать… что-то вроде ссоры.

— Кто это вам сказал? — В голосе зазвучала сталь.

— Один из группы туристов.

— Эта сучка Роско!

— Попробуйте угадать ещё раз.

— А, ладно, забудьте! Мы поругались, да. Боже, уж если кто и собирался после этого покончить с собой, так это я, инспектор, — не он.

— Послушайте! Мне жаль, что приходится задавать вам вопросы в такое время…

— Но вы же хотите знать, что произошло между нами — между Тео и мной.

— Да. Да, хочу, миссис Уильямс.

— Шейла! Меня зовут Шейла! А вас?

— Морс. Все зовут меня Морсом.

— А, всё одно и то же, от меня только требовали, и ничего взамен.

— Так что же было между вами и доктором Кемпом, миссис Уильямс… э… Шейла?

— Ничего, ровным счётом ничего, кроме моей жизни! Вот и всё.

— Продолжайте.

— Ах, но вы всё равно ничего не поймёте. Уверена, вы женаты, у вас милая жена и пара милых деток…

— Я холост.

— Ах, вот как. Тогда другое дело, согласитесь? Для мужчины это не страшно.

Она проглотила остатки кофе и сначала с ненавистью, потом с грустью обвела комнату взглядом.

— Джи и Ти?[10] — предложил Морс.

— Почему бы и нет.

Морс налил ей (и себе), и она начала рассказывать вялым, подавленным голосом, словно убитая услышанным:

— Знаете, Морс, я была один раз замужем. Вот откуда большая часть всего этого. — Она обвела комнату рукой.

— Очень приятная… комната, — проговорил Морс, заметивший, что убогий внешний вид дома создавал неверное представление о довольно элегантном интерьере, и секунду-другую задержался на мысли, можно ли то же самое сказать о самой миссис Уильямс…

— О да. У него был безупречный вкус. Потому-то он и ушёл к другой, она не пила, не шокировала его своими поступками, всегда пребывала в ровном настроении, не говорила глупостей и не пугала страстностью.

— И доктор Кемп — он тоже ушёл к другой женщине? — спросил Морс, безжалостно добиваясь своего.

Её ответ смутил его:

— О нет! Он давно уже нашёл её, нашёл задолго до того, как нашёл меня!

— Кого это?

— Да жену, чёрт бы её побрал, жену! Он не переставая смотрел на часы и говорил, что ему пора…

Из её глаз хлынули слёзы, и Морс, неуверенно подойдя к диванчику, отодвинул мишку, сел, обнял рукой за плечо, притянул к себе и дал ей хорошенько выплакаться.

— Прямо не знаю, то ли это от шока, то ли с похмелья.

— Какое же похмелье посреди ночи?

— Утра!

— Утра.

Она потёрлась щекой о его лицо.

— А вы милый.

— Вам приходит в голову какая-нибудь мысль, почему доктор Кемп?..

— Мог бы покончить с собой? Нет!

— А я не сказал «покончить с собой».

— Вы хотите сказать… — На несколько секунд она отпрянула от него, от ужаса у неё округлились глаза. — Вы не можете… Вы же не хотите сказать, что его убили?

— Пока ещё мы не можем утверждать с уверенностью. Но, пожалуйста, будьте со мной откровенны. Вы знаете кого-либо, кто хотел бы его убить?

— Да! Я, инспектор. И его жену в придачу!

Морс медленно снял руку с плеча миссис Уильямс.

— Послушайте, если есть какие-то вещи, которые, по вашему мнению, я должен знать…

— Вы что, в самом деле думаете, что я имею отношение к чему бы то ни было, что там случилось?

— Вчера сразу после обеда вас видели идущей вдоль Сент-Джилса в сторону северного Оксфорда. И на этот раз тоже не миссис Роско. Это был сержант Льюис.

— Я собиралась… — с расстановкой произнесла Шейла, — я шла в «Птичку-невеличку». Теперь догадайтесь вы! Догадайтесь, зачем я туда пошла?

— Вы пошли туда одна, в паб?

— Д-да, — не совсем уверенно протянула она.

— Но вы кого-то встретили там?

— Нет, но я видела кое-кого… В сторону Бенбери-роуд ехал на велосипеде Седрик. Седрик Даунс. И он меня видел. Уверена, он меня видел.

Морс молчал.

— Ведь вы верите мне, правда?

— Один из секретов раскрытия убийства состоит в том, чтобы не верить никому — то есть абсолютно, полностью и уж наверняка не в самом начале расследования.

— Но вы ведь не можете считать меня подозреваемой!

Морс улыбнулся:

— Обещаю вычеркнуть вас из списка, как только представится первая же возможность.

— Знаете, меня ещё никогда не подозревали в убийстве. Большое вам спасибо, что вы это делаете так деликатно.

— И было бы очень хорошо, если бы вы ничего не говорили об этом группе. До тех пор, пока мы немного не продвинемся вперёд.

— А вы пока ещё недалеко ушли?

— Недалеко.

— Ну а мы-то с вами можем пойти немного дальше, Морс?

Пальцы её левой руки теребили верхнюю пуговицу ярко-красной блузки, и над ухом Морса разливался голос сирены:

— А как вы смотрите на то, чтобы выпить ещё по маленькой, прежде чем вы уйдёте?

— Я бы сказал на это «нет», моя милая девочка, ибо, если я не проявлю разумную предусмотрительность, если выпью ещё, если я вообще останусь здесь, даже не выпив больше ни капли, то, возможно, предложу вам углубиться — не забудьте, у нас в полиции не принято говорить «идти дальше», мы «углубляемся», — и…

Морс неопределённо повёл рукой, допил стакан, встал с диванчика и пошёл к двери.

— Вы бы остались довольны!

— Вот это-то и беспокоит меня.

— Так отчего же «нет»?

Шейла осталась сидеть на диванчике, и Морс, остановившись в дверях, обернулся к ней:

— А вы не знаете?

Через несколько минут, когда он поворачивал на Бенбери-роуд, к нему стала возвращаться способность мыслить более или менее рационально, и Морс задумался, всю ли правду рассказала ему свидетельница. Всего за десять минут до этого, возвращаясь в Сент-Олдейт, Льюис подумал то же самое о миссис Кемп, особенно не выходил из головы тот факт, что женщина, которая столь демонстративно показывала ненависть к мужу, при известии о его смерти пришла в такое отчаяние.