Олеся и Арлекин - Айдар Павлов

Наконец, в мастерские появилась главный администратор картины, Асклепия с неизменной сигаретой в зубах:

- Пришли первые денежки, - щелкнула она пальцами. - Завтра можно снимать кино.

Члены съемочной группы, забыв о мелких передрягах, с тихим воодушевлением окружили главную администраторшу и с затаенной радостью подхватили ее на руки. Что началось! Асклепия кричала то от страха, то от удовольствия, брыкалась, взлетала и камнем падала вниз! И снова ее подбрасывали до самого потолка!

- Завтра снимаем кино! - улыбнулась Олеся, задернув красный занавес.

- На чисто интуитивном уровне, - сказал режиссер Арлекин оператору Лобанову, в руках которого вовсю работала камера, - я могу понять всю нелепость этого пейзажа, но пейзаж, что ни говори, необходим любой картине как воздух как бы задыхающемуся и как вода как бы утопающему...

Оператор остановил камеру и спросил:

- Так, мы снимаем эту свалку или нет?

- Простите, кажется, кто-то, если как бы не послышалось, - взяла слово Дарья, - называет это изумительное место свалкой?

- Давайте, что-нибудь быстрее снимать, пока не стемнело, - взмолилась Асклепия.

- Стоп! Стоп! - скомандовал Арлекин. - Как это: быстро что-нибудь снимать?! Вы спятили? У нас не ути-ути как бы, а серьезный авторский фильм с параллельной концепцией.

- Вы хотите сказать, - тонко ухмыльнулась Дарья, - что автор как бы в единственном числе? - И издевательски закатила глаза. - Не много на себя берете?

- Вот что, гениальная моя, я вас на эту свалку не тащил, вы нас как бы сами сюда притащили. Чего вам не хватает? Вы обещали мистическую среду, а нашли шикарную помойку. Спасибо. Мы благодарны. Целуем ваши руки. Только дайте теперь как бы и нам с Лобановым поработать, чтобы как бы снять все эти шины, раковины, майки и газовые плиты хотя бы в мистической параллели, раз уж никакой другой здесь не видать. Время не резиновое, Дарьюшка. Искать более изумительные места нет никакой возможности.

- Дайте мне пистолет! - потребовала художница.

- Олеся, дай тете шоколадку, а то она опять разрыдается. - Арлекин направился к оператору, который задумчиво разглядывал самый крупный объект пейзажа, бывалую пошкрябанную газовую плиту.

- Мне кажется, - признался Лобанов, - что вот эта, левая конфорка рождает какие-то непонятные ощущения... Можно попробовать оттолкнуться от нее... Как ты думаешь? Потом дать крупный план всей плиты и отъезд на общий вид... А?

Тут, откуда ни возьмись, Асклепия:

- Гениально, Лобанов! Я всегда говорила: Лобастик - светлая голова. Только снимай быстрее!

- Не плачь, Дарья! - попросила Олеся, догнав во всем разочарованную художницу.

Словно спеша куда-то, Дарья спотыкалась и глотала на ходу соленые слезы.

- Всех великих художников не понимали, - добавила Олеся. - Над ними всегда смеялись и издевались. А с тобой, по-моему, даже не плохо обращаются.

Дарья остановилась и посмотрела в сторону съемочной пощадки. Боль переполняла ее глаза.

- Тебя скоро признают, вот увидишь! - продолжала Олеся. - Люди будут толпами валить на твои выставки и плакать. Они увидят в самых хороших картинах твои слезы и по-настоящему поверят тебе. А если не будет слез, то уж точно никто не полюбит твоих картин, тогда и надеяться не на что.

Разделив шоколадку, Олеся протянула половину Дарье. Художница проглотила шоколадный ломоть, не глядя. Все ее мысли были там, где…

Оператор Лобанов, изгибаясь возле газовой плиты, улавливал пиротехнические эффекты вечнокурящей Асклепии, сквозь которые непонятно как, странно, в мистической недосказанности двигалась старая, дырявая шина как бы сама по себе, а на самом деле, самоотверженными усилиями ассистента Тряпушкина.

Шел третий день съемок, а продвинутого сценария все не появилось. Группа косо посматривала в сторону режиссера, видимо, ожидая, что сценарий вот-вот родится. И правда, какой-нибудь печатный текст пошел бы заметно не пользу будущему фильму. А то как бы странно складывался кинопроцесс: вместо шикарного пляжа сняли свалку, вместо шампанского - сточную воду (имевшую, однако, очаровавший Лобанова «непонятный» бурый оттенок, но ведь, как ни крутись, - не шампанское) вместо модных голых женщин, ровно как изысканных манер вообще ничего не сняли и снимать не хотели. Все ворчали, ждали шикарный сценарий и курили.

В этот критический момент Тряпушкин, не знамо из каких побуждений, принес три густо исписанных листа. Это был литературный дебют ассистента, поэтому Арлекин отнесся к инициативе корректно. Юноша волновался, переживал, мял странички как туалетную бумагу, но все же осмелился вынести свой опус на суд публики.

- Стояла жара, - сказал Тряпушкин и стушевался.

- Ну, что же ты, Тряпушкин? - подбодрил Арлекин. - Пока не плохо...

- Две голые женщины, выпив бутылку шампанского, пошли к морю купаться. - Тряпушкин трагически замолчал. Больше его никто не подбадривал, тем не менее он нашел в себе мужество и заявил: - Не дойдя десяти метров до воды, Венуста пылко обняла Евдоксию, Евдоксия властно захватила промежность Венусты, и обе грохнулись на землю.

Тряпушкин притих. Неизвестно, чего он ожидал после долгой паузы шокированных коллег: пылкого как объятия Венусты одобрения или властного осуждения.

Первые аккорды сценария произвели сильное впечатление: сигарета Асклепии, сгорев до тла, исчезла в губах; оператор Лобанов, начинавший слушать в позе мыслителя, кончил какой-то странной и непонятной позой, просто не описать; Олеся уставилась на ассистента, открыв рот; Дарья мстительно улыбалась, а режиссер Арлекин почему-то покраснел как перец.

- Все, кто только был на пляже, - откашлявшись, сказал Тряпушкин. - Загорающие, купающиеся, играющие в карты, смотрящие, показывающиеся и показывающие...

- Слушай, Тряпушкин, - неожиданно перебил Арлекин. - Это действительно ты написал?

- Конечно, - кивнул Тряпушкин.

- Что-то не верится, - почесал затылок Арлекин.

- Я, - подтвердил ассистент.

- И где... где ты это всё... видел? - спросил Арлекин, растерянно пожимая плечами.

- Я придумал, - признался ассистент.

- То есть, это чисто игра фантазии? - Арлекин поиграл рукой в воздухе. - Ты к этому не имеешь никакого отношения?

Тряпушкин утвердительно опустил голову.

- Скажи, Тряпушкин, тебе очень дороги эти... образы? - попросил режиссер.

- А что?

- Ну, мы... Мы, в общем, нам, конечно, понравилось: смело, искренне, честно... Все это есть, да. Но, это, понимаешь…

- Не наша история, - помог режиссеру Лобанов.

- Да! - подтвердил Арлекин. - Мы вряд ли сможем это осуществить. Это слишком... честно, понимаешь?

Асклепия, дама утонченных моральных принципов, сплюнула остатки сигареты, закурила- следующую, решительно поднялась, показала пальцем на дверь и объявила Тряпушкину: - Вон!

Тряпушкин, свернув сценарий в трубочку, попятился к двери. Парень вышел с чувством полной катастрофы.

- Асклепия, - встрепенулся Арлекин. - Я тебя не понимаю. Зачем ты выгнала моего ассистента? Ты что, хочешь поработать вместо Тряпушкина?

Олеся незаметно ускользнула.

Асклепия дымила как паровоз. С одной стороны, ее чувства с готовностью разделил бы любой нравственно обусловленный администратор, а с другой стороны, добросовестного, пускай, недалекого, но искреннего ассистента Тряпушкина, этой черной лошадки в элитной группе, ей вряд ли удалось бы полноценно заменить. Кто-то должен был, в конце концов, ползать в грязи, мистически передвигая дырявые шины, кто-то должен был носить многочисленные тряпочки, чистить нечистоты и первым входить в плохопроветриваемые помещения...

Спустившись в прокуренный буфет киностудии, где на изысканную трапезу собирались самые пенки честного народа, труженики всевозможных муз, Олеся бросилась в плотную дымовую завесу.

- Вы не видели Тряпушкина? - спрашивала она. - Где Тряпушкин? Тряпушкин, ты где?

Юный ассистент не окликался.

Он сидел за столом, в окружении золотой молодежи и двадцати бутылок, смолил косяк, запивал пивом и в упор не замечал Олесю.

- Слушай, Тряпушкин, пошли отсюда! - Олеся, недоверчиво оглядела его собутыльников, взяла ассистента под руку и потянула за собой.

Тот послушно поплелся следом. Они вышли на воздух.

- Тряпушкин! - сказала Олеся, прислонив тело ассистента к стенке. - Ты слышишь меня?

- Почему бы мне не слышать тебя, ангелочек?

- Тебе самому нравится то, что ты написал?

- Да мне пофиг.

- Когда ты успел нахлестаться?

- Я не пьян.

- Ну, конечно!

- Я огорчен.

- Тебе, правда, хочется увидеть двух голых женщин на пляже?

- Да мне пофиг, - повторил Тряпушкин.

- Идем! Арлекин тебя ждет.

- Не хочу.

- Ну, Тряпушкин! – Олеся за руку потащила ассистента к группе. – Асклепия попросит прощения, она немного тронутая, ты не должен обращать внимание на всякую ерунду.