Тайна Игоря Талькова. «На растерзание вандалам» - Ирина Измайлова

И в этой бурлящей бездне демократического кошмара спасительными казались некоторым старые, надежные коммунистические столбы. У многих появилась ностальгическая тоска пускай по аду, но аду надежному, крепко огороженному от всяческих проникновений. (Не хочется напоминать не совсем пристойный анекдот. Но его, вероятно, многие помнят, так что достаточно привести последнюю фразу: «Тихо! Волну не гони! Не гони волну!»)

Монолог

В 1988 году «Взгляд» (комсомольский коллектив, реорганизованный в передовую перестроечную телевизионную программу) устроил серию сборных концертов во Дворце спорта в Лужниках. Называлось это действо «Взгляд» представляет».

Программа всеми силами завоевывала себе популярность, особенно старались «взглядовцы» завоевать молодежную аудиторию, поэтому артистов пригласили на концерт, конечно же, наиболее популярных. Позвали и Талькова.

Артист был счастлив. «Наконец-то! – подумал он. – Наконец-то хоть одна передача осмелилась показать мои социальные песни!» Его предупредили, что гонорара он не получит, но это не смутило. Потом он вспоминал: «Не обращал на это никакого внимания, не интересовался, куда и к кому в карман идут заработанные мною деньги, важно одно: расширить однобокий образ «чистопрудного» Талькова, поскольку уже второй год колесил по стране с социальными песнями, а люди приходили на «белого лебедя с аккордеоном». Концерты должны были сниматься, как было обещано, и фрагментарно вкрапляться в передачу «Взгляд»[49].

На дневную репетицию в Лужники Тальков примчался после бессонной ночи, так его радовало и волновало то, что должно было произойти. Спел несколько песен, потом спросил у одного из взглядовцев Любимова, каким номером его поставят в концерте и сколько песен можно будет исполнить. Но Любимов в ответ промолчал.

Вечером, перед началом концерта Игорь посмотрел список выступающих. Нашел в списке себя, и тут же, потемнев, отложил бумагу. Против фамилии Тальков было написано от руки: «Только одну песню и только «Примерный мальчик»!!!».

А ведь за год до того, в 1987 году, Игорь показывал взглядовцам эту песню. Вроде бы им понравилось, но автору было сказано, что в эфир «Мальчика» могут выпустить, только если из текста будут убраны два слова «рок» и «храм». Ни Бога ни рока в передовой программе звучать не должно было. Предложили эти слова заменить. Тальков отказался, и выступление не состоялось. А теперь вот вдруг решили представить в концерте именно эту песню.

Игорь почти сразу понял, чем был обусловлен такой выбор: в 1988 году состоялось празднование тысячелетия крещения Руси. Государству, уже пытавшемуся вместо маски «социализма с человеческим лицом» обрести «светлый лик демократии», пришлось признать этот праздник, участвовать в нем, а, стало быть, накладывать вето на слова «Бог» и «храм» стало неудобно. На той же волне демократизации сняли запрет и с рока. Значит, можно было представить публике «Примерного мальчика», слегка напугавшего перестроенных комсомольцев год назад.

Тальков оценил ситуацию и принял свое решение.

«Перед выходом на сцену в гримерную вбежал администратор и напомнил: «Игорь, ты все понял? Только одну песню и только «Примерный мальчик». Определив для себя однозначно репертуар, шел на сцену, точно зная, что буду петь, понимая, что после исполнения тех песен, которые наметил, «Взгляд» не видать как собственных ушей. Но иначе поступить не мог. Выходя на подмостки, обернулся на оклик В. Листьева: «Ну что, Игорек, сейчас повеселимся». «Повеселимся, – ответил мой костюмер, – просто обхохочетесь». Вышел и выдал по полной программе. (На сцене за столом Листьев и Молчанов. – Прим. авт.). С ужасом во взгляде «Взгляд» наблюдал за тем, что происходило на авансцене и в зале. Публика ликовала, не отпускала, несмотря на неоднократные попытки «взглядовцев» прервать выступление. В конце концов им это удалось, вынужден был уйти со сцены. Люди кричали: «Еще!» Комсомольцы кричали: «Хватит!» Не успел переодеться, как был снова вызван на сцену: народ не унимался, не было возможности продолжать концерт…»

Выступление Игоря Талькова буквально взорвало Лужники. Такого еще не слышали. Ни здесь, нигде. Такие песни, как «Кремлевская стена», «Враг народа», «Думаю себе» отвечали сразу на многие вопросы, которые ставили тогда перед собой миллионы людей, отвечали их мыслям, их горечи.

И еще. Тальков не замыкался в своей отчужденности от происходящего, в своей неудовлетворенности, не пел от себя и о себе. Он пел для русских людей о России, в его песнях звучали любовь и сострадание к обманутой стране, которую продолжали обманывать.

Вот и все – развенчан культВождя-тирана,И соратников егоВыявлена суть.По реке кровавых слезК берегам обманаНевезучая странаДержала путь.Стоп!Стоп, думаю себе,Что-то тут не так,Культ развенчан,А тиран спит в земле святой,И в святой земле лежатПалачи и гадыРядом с теми, кто раздавленБыл под их пятой.

Что-то тут не так!

А затем схватил штурвалКукурузный генийИ давай махать с трибуныГрязным башмаком,Помахал и передалВскоре эстафетуПятикратному герою —Кумиру дураков[50].

Трудно сейчас поверить, что Леонид Ильич и впрямь был чьим-либо кумиром, мы ведь уже привыкли воспринимать его, в лучшем случае, как персонаж сатирического плана. Коль скоро уж о нем анекдотов насочиняли, как опять же говорилось в анекдоте: «Лагеря на два наберется».

А ведь на самом-то деле это был скорее драматический, если вообще не трагический персонаж. Последний из совдеповских вождей, получивший в наследство от «кукурузного гения» уже, по сути, разоренную страну, колосса на глиняных ногах, чьи устои должны были вот-вот рухнуть, и лишь потенциал некогда выигранной великой войны еще держал его, создавая, и не без успеха, иллюзию не только прочности, но и поступательного движения, хотя такового давно и в помине не было. Эпоху не зря прозвали «эпохой застоя». В те годы ничего важного, по сути, не происходило, даже завоевание космоса было лишь продолжением давным-давно, еще при Сталине, созданной программы.

И все же, все еще это была великая страна, изуродованная и облапошенная, но наследница некогда воистину великой России. Это была страна, сумевшая, несмотря ни на что, победить в величайшей из войн, и сознание, что она пока еще медленно, но неизбежно движется к пропасти, не могло не угнетать тех, кто это понимал. А понимали это прежде всего ее руководители, какими бы поглупевшими и впавшими в маразм они ни выглядели. Они сознавали, что их речи и лозунги уже никто не слушает и не слышит, а сами они – лишь ширма, заслоняющая пустоту, которая открывается на месте дискредитировавших себя идей.