Моралите - Барри Ансуорт

Я видел ряды лиц передо мной и лица, глядящие с галереи. В глазах у меня мутилось, все эти лица слились в одно, зрители зашумели. Мартин стоял в середине, мы — по двое справа и слева от него. Он снова поднял кошель высоко тем же самым жестом торжества. Но что-то изменилось. И изменение это было ужасно. Кощунственно. Он сыграл это, как кульминацию мессы, подняв черный кошель обеими руками, вознеся его как мог выше, будто это были Святые Дары, и возвысил голос, заглушая ропот зрителей:

Те ищут, кто надеется сыскать,Где он лежал, мне не пришлось гадать…

Мы намеревались завершить представление пантомимой казни, но теперь всем нам стало ясно, что мы уже завершили Игру о Томасе Уэллсе. Мы выждали еще мгновение, затем повернулись все вместе, ушли за занавес и стояли там молча. Лица моих товарищей исполнились страхом, будто перед ними предстало некое видение или же они очнулись от зловещего сна, и, думаю, мое было таким же. Занавес, что скрывал нас, хотя и ветхий, служил защитой. Никто не явился, чтобы разделаться с нами. Постепенно шум стихал, люди покидали двор. Но мы продолжали стоять не двигаясь и молчали. Нашу зачарованность нарушила Маргарет, которая принесла деньги. Мы собрали десять шиллингов, шесть пенсов и полпенни — больше, чем когда-либо они выручали за одно представление.

А ведь мы затеяли все ради денег — во всяком случае, так казалось тогда. Помню, как мы стояли и смотрели на них, разинув рты. Миновало время, и теперь уже трудно решить, правда ли, что причиной были деньги, или же некая сила сотворила из них приманку для нас. Если в тот день шла битва за наши души, можно подумать, что победу одержала Алчность, как и в битве за душу женщины. Но ведь была зима, нам предстояло еще несколько дней брести по скверным дорогам, причем нам всерьез угрожала смерть от голода. Что же удивительного, если деньги соблазнили нас? Но в любом случае смею сказать, мы тут ничем не отличались от Монаха, духовника Лорда, Симона Дамиана, как его звали, о чем мы узнали позже, — от того, кого изображал Мартин, когда в странном завершении нашего Действа он поднял на высоту кошель с деньгами, будто Святые Дары. Ибо ради чего он пребывал там, в замке, служа семейству де Гизов, как не ради того, чтобы обеспечивать приношения и привилегии своему ордену, причем без всякого на то права, ибо монахи эти более не соблюдают правил своего устава, а он требует отказа от собственности, воздержания от убоины, постоянного труда в поте лица и строго воспрещает покидать монастырские пределы. Они владеют лошадьми, охотничьими псами и оружием, они вдосталь едят говядину и баранину, в полях трудятся их крепостные, они надолго покидают свои монастыри, вот как этот. Странно подумать, что я, точно как с Бренданом, не видел его живого лица.

Мы все еще стояли там, все шестеро, бок о бок. Глаза Соломинки выпучились, а Прыгун раскраснелся и почти плакал. Лоб Мартина, несмотря на холод, покрывала испарина, но его глаза, когда он увидел деньги, просияли.

— Теперь мы можем положить наши собственные шиллинги в кошель Монаха, — сказал он, все еще держа кошель. — Добрые люди, никогда в жизни вы еще не играли так хорошо.

Маргарет поднялась с коробкой на галерею и попросила деньги у людей, которые смотрели представление оттуда. И собрала там больше трех шиллингов.

— Судья заговорил со мной, — сказала она, и лестность этого растопила маску равнодушия на ее лице, оно выглядело помолодевшим, и она держала голову выше, а говоря, открывала рот шире. — Он задавал мне вопросы, — сказала она. — Он долго со мной разговаривал. Он сказал, что я красива и должна жить в достатке.

— Он умеет распознать шлюху, — сказал Стивен.

Под многолетним загаром лицо Тобиаса стало пепельным. Обтянутые кожей челюсти крепко сжались.

— Братья, мы что-то тут расшевелили, — сказал он. — Заберем деньги — и в путь. Я с самого начала знал, что это опасная глупость.

— Ты первый ее поддержал, — сказал я, и он свирепо уставился на меня. Мы все до того измучились, что объятия или ссора были возможны равно.

— Почему Добрый Советник не придерживался Игры? — сказал он. — Ты был перед зрителями и вдруг забредил что-то про холодную погоду и капюшон.

— Я не бредил, — сказал я. — Все начал Стивен, когда задал зрителям вопрос про то, как были спрятаны деньги. А Соломинка сразу же подхватил.

Но искать виноватого среди нас не имело смысла. Что-то овладело нами, и мы все это знали.

— О чем судья спрашивал тебя? — сказал Мартин.

— Он спросил, откуда мы и куда направляемся. Он спросил, кто придумал представить это убийство и как мы узнали столько за такое короткое время.

— А ты? Что ты отвечала?

— Да то, что он хотел узнать. А что тут такого? Я сказала ему, что придумал это ты, а он спросил, как твое имя, и я ему сказала. Что тут плохого?

Мартин улыбнулся.

— Ничего плохого, — сказал он. — Ты правильно поступила, Маргарет, что поднялась с коробкой на галерею.

— А мы все поступим правильно, если уберемся из этого города пока можем, — сказал Прыгун.

Мартин все еще улыбался.

— Убраться из города? — сказал он. — Но мы обещали представить Игру еще раз.

Мы смотрели на него, а он стоял и улыбался в красноватом свете, просачивающемся сквозь сукна, с пустым кошелем в одной руке и коробкой с деньгами в другой. На лицах остальных я не увидел никакого выражения. Теперь, я думаю, нас уже ничто не удивляло.

— Представить Игру еще раз? — сказал Стивен. — Как так — обещали? Когда оповещали об Игре? Оповестить не значит обещать.

— Мы собрали больше десяти шиллингов, — сказал Мартин. — А вечером соберем еще больше.

— Но ведь мы уже собрали достаточно, — сказал я. — достаточно, чтобы добраться до Дарема. Больше чем достаточно.

— Мы можем собрать еще столько же, — сказал Стивен и сделал знак денег, быстро сжимая и разжимая выставленный вперед кулак. В том, что Стивен немедленно выразил согласие остаться, ничего удивительного не было, во всяком случае, так мне кажется сейчас. Он был крепок телом, но туп воображением и слаб в понимании вещей.

— Еще столько же? Да мы соберем вдвое больше, — сказал Мартин. — Молва о нашей Игре разнесется далеко. А в темноте, с факелами по стенам…

— Господи, помилуй нас, прекрасное будет представление, — сказал Соломинка. Странные создания комедианты! Хотя он был еще бледен и измучен, но заплескал в ладоши при мысли об этом, при мысли о себе, о том, как он опять явится перед зрителями. Соломинка редко думал дальше своих ролей.

— Мы купим хорошей кожи, и Тобиас починит наши сапоги, чтобы в пути ноги у нас оставались сухими, — сказал Мартин. — Маргарет купит ткань на новое платье. От непогоды у нас будут хорошие плащи с прокладкой, у каждого свой, и мясо и эль всю Рождественскую неделю. А ты получишь пирог с дичью, Прыгун.

Бедняга Прыгун улыбнулся на эти слова, а слезы у него на щеках еще не высохли. Вновь Мартин поставил на своем и убедил нас. Но, думаю, дело тут было не просто в деньгах, и в сердцах наших мы уже это знали.

— Игра теперь не та, какой была, — сказал Соломинка. — И мы не те, роли изменились.

— Монах ее лица не видел, — сказал Тобиас, вдруг повысив голос. — Пасти коз — холодная работа. Никлас верно сказал, она бы куталась в платок или надела бы плащ с капюшоном. — И он улыбнулся мне, кивнул, и мы снова стали друзьями.

— Может, он узнал ее по платью, — сказал Прыгун.

— Это указывает, что он хорошо ее знает, — сказал Мартин. — Как хорошо он ее знает, дочь бедного ткача?

— Как хорошо она его знает? — сказал Стивен.

— Вот почему она спустилась на дорогу? — сказал Прыгун. — Завидев не мальчика, а завидев Монаха?

— По ту сторону неподалеку лес, — сказал Стивен. — Я ходил туда посмотреть. Подходящее место для встреч.

Я уже сказал раньше, мы были одержимы. Мы видели, как приближается опасность, но мы не могли перестать играть в отгадки, не могли удержаться. Отгадывал и я. И произнес слова, которые были мне будто подсказаны.

— Он ехал один, — сказал я. — С ним никого не было.

— Если она спустилась для встречи с Монахом, — сказал Соломинка, — где был мальчик, где был Томас Уэллс? Он подсмотрел их вместе?

— Нам нужно узнать побольше, — сказал Мартин. — И тогда мы покажем такую Игру, о которой в этом городе никогда не забудут.

Его лицо было бледным, светлая кожа казалась почти прозрачной, рот с пухлой нижней губой крепко сжат, как всегда, если он был возбужден или чем-то увлечен. Никто больше ничего не добавил. Мы все еще стояли тесным кругом, будто заговорщики, готовящиеся принести клятву. Тут Соломинка вздрогнул и обхватил себя руками.

— Это безумие, — сказал он, и я увидел, как Прыгун взял его за руку.

— Нам надо узнать побольше, — повторил Мартин. — Мы должны опять пойти в город. — Он посмотрел прямо на Маргарет: — Ты сможешь снова найти этого Флинта, ну, того, кто нашел мальчика?