Война на море - Эпоха Нельсона - Пьер Жюрьен-де-ла-Гравьер

Корабли адмирала Джервиса были совсем не лучше снабжены провизией, чем корабли Готама или лорда Гуда, но Джервис удержался сам от всяких бесполезных жалоб и умел заставить молчать своих капитанов. "Государство, говорил он им часто, - делает все, что может, чтобы поддержать эту войну, и мы должны честно помогать ему по мере сил наших".

Несмотря на суровость своих правил в отношении дисциплины, сэр Джон Джервис был действительно неумолим только к таким офицерам, которых он называл строптивыми. Они одни испытывали на себе всю тягость его железной воли. Что же касается Нельсона, то с первых дней сэр Джон Джервис, казалось, начал смотреть на него более как на сотрудника, нежели как на капитана, служащего под его начальством. Прочие капитаны смотрели на это с удивлением, смешанным с завистью. "При лорде Гуде и при Готаме, - говорили они Нельсону, - вы поступали как вам вздумается, и вы продолжаете делать то же при Джервисе. Вам, кажется, все равно, кто бы ни был главнокомандующий". Нельсон, в самом деле, сохранил и при адмирале Джервисе то временное командование, которое ему вверил Готам; и прежде чем эскадра оставила залив Сан-Фиоренцо, чтобы идти под Тулон, он уже возвратился в Генуэзский залив, чтобы наблюдать движения французской армии. Такое важное поручение совершенно соответствовало его деятельному и решительному характеру. Вопреки беспрестанным требованиям Генуэзского правительства и нерешительности адмирала Готама, он не побоялся еще до прибытия адмирала Джервиса дать обязательство генералу де Вену, стоявшему против Шёрера, на высотах приморских Альп, не допускать к войскам его противника ни одной лодки с хлебом, ни одного транспорта со снарядами. Сражение при Лоано, где австрийцы были сбиты со своей позиции и где армию их чуть было совсем не уничтожили, прервало на время это содействие. Нельсон снова за него принялся, когда Венский Двор прислал на место де Вена того, кого молодой английский коммодор называл: знаменитый генерал Больё.

Всем известна грубая ненависть Нельсона к французам; однако не раньше, чем в Неаполе, когда он испытал пагубное влияние леди Гамильтон, стали появляться из под пера его те гнусные ругательства, грубость которых так мало прилична характеру геройской борьбы двух народов. До той поры, несмотря на его нерасположение к ветреной и легкомысленной нации, как он величает французов в одном из своих писем, несмотря на его глубокое отвращение ко всякому возмущению, внушенное ему наставлениями отца, - сын борнгамторпского пастора еще не был до такой степени ослеплен ненавистью, чтобы не отдать справедливости военным доблестям воинов Республики, которые, как говорил он, полунагие кажутся готовыми победить или умереть.

"Кто бы подумал, - писал он после победы Шёрера, - что армия, набранная из молодых людей 23, 24 лет, в рядах которой есть даже дети лет 14, - что эта ободранная армия побьет превосходные войска австрийцев. Посмотреть на этих солдат, так можно подумать, что сотня их не стоит моих катерных гребцов; а между тем самые опытные офицеры соглашаются, что они и не слыхали о более совершенном поражении, как то, какое потерпели австрийцы. Сардинский король, объятый паническим страхом, едва было не попросил мира в первую минуту ужаса".

Шёрер не сумел воспользоваться своими успехами, но славная кампания 1796 г. готова была открыться сражениями при Монтенотте и при Мондови, и на этот раз армии французов должны были остановиться только на дороге к Вене. Австрийские генералы, сменившие де Вена и его штаб, вовсе не расположены были возобновить операции на узком пространстве Генуэзского поморья против пехоты, которая так ясно доказала им свое превосходство. Они стали замечать, что содействие английского флота вовсе не приносит той пользы, какой они ожидали, и потому спешили избрать более благоприятную местность, где бы им можно было выстраивать кавалерию и где бы движения армии не были так стеснены. По мнению Нельсона, Больё хотел ожидать армии Бонапарте на равнинах Ломбардии. Австрийский генерал давал обещание уничтожить там французские войска и потом быстро перенестись к Провансу, оставленному без защиты. Нельсон, однако, не переставал беспокоиться, и сообщал адмиралу Джервису свои опасения насчет открытия этой новой кампании. "Французы, писал он, - уже обобрали Фландрию и Голландию. Их собственный край разорен, и им остается ограбить только одну Италию. Будьте уверены что их усилия будут направлены туда. Италия - это золотой рудник Европы, и притом страна, которая сама не может сопротивляться. Довольно в нее проникнуть, чтобы ею овладеть". Нельсон думал, что французская армия разделится на три колонны и, сделав диверсию на Альпы, пойдет на Генуэзские владения. Но вместо того, чтобы двигаться таким образом вдоль берега, Бонапарт задумал план более смелый, чем могли подозревать Нельсон и Больё. Он хотел, миновав левое крыло австрийцев, взойти на Апеннины около Монтенотте, занятого генералом Д'Аржанто и, отрезав таким образом австрийцев от пьемонтцев, расположившихся в Чеве, по другую сторону Альп, перейти хребет, и угрожать разом Пьемонту и Ломбардии.

Между тем генерал Больё уже выработал вместе с Нельсоном план, состоявший в том, чтобы уничтожить из-под Вольтри (в нескольких милях от Генуи) корпус войск под начальством генерала Червони, который забрался туда для того, чтобы постращать Генуэзский Сенат и вынудить у него заем в 30000000 франков{14}, которого добивался Саличетти.

11 апреля 1796 г. на закате солнца, одновременно с тем, как австрийская армия тронулась к Вольтри, английский отряд вступил под паруса из Генуа, и вечером, в половине десятого, "Агамемнон" бросил якорь в пушечном полувыстреле от авангарда Больё. В то же время и так же тайно, два фрегата стали на якорь между Вольтри и Савоной, чтобы отрезать французским войскам отступление. Но движение австрийской армии, начавшееся накануне, не укрылось от Червони, и он ночью, сняв свой лагерь, незамеченный, прошел за английские суда. Нельсон был в отчаянии от этой неудачи и даже впоследствии приписывал вторжение французов в Италию именно недостатку пунктуальности австрийцев при этом случае.

"11 апреля, - писал он герцогу Кларенскому, - десять тысяч австрийцев заняли Вольтри. Французы потеряли в этой сшибке около трехсот человек убитыми, ранеными и пленными; но так как атака началась двенадцатью часами прежде, чем назначил генерал Больё, то остальные четыре тысячи благополучно ретировались. Такая неловкость имела ужасные последствия. Наши суда были так удачно расставлены, что обстреливали весь берег, и если бы план генерала был выполнен буквально, то ни одному бы французу не уйти. Ночью неприятель отступил к ущелью Монтенотте, находящемуся в восьми или девяти милях позади Савоны, и соединился с двухтысячным отрядом, защищавшим эту позицию. На рассвете генерал Д'Аржанто, не зная о прибытии этого подкрепления, атаковал ущелье с четырьмя тысячами пехоты. Его отразили и преследовали. Девятьсот пьемонтцев, пятьсот австрийцев и несколько полевых орудий остались в руках французов. Число убитых еще неизвестно, но бой бы упорный. 13 и 14 апреля французы овладели ущельем Миллезимо и деревней Дего, несмотря на храбрую защиту; 15 утром отряд австрийцев под командой полковника Вукассовича, расположенный в Сассело, немного позади правого фланга неприятеля или, по нашему, по морскому, на правой его раковине, атаковал французов в Спейнио, и обратил их в бегство. Отряд этот не только взял обратно двадцать орудий, потерянных австрийцами, но еще завладел всей артиллерией французов. К несчастью, полковник, увлеченный своим успехом, зашел слишком далеко в своем преследовании и попал на главный корпус французских войск. После упорного сопротивления, продолжавшегося не менее четырех часов, он был совершенно разбит. В довершени всего, пять батальонов, отряженные генералом Больё из Акви на помощь Вукассовичу, пришли слишком поздно и послужили только к тому, чтобы умножить трофеи французских войск. Австрийцы потеряли, говорят, около десяти тысяч убитыми, ранеными и пленными. Потери французов также были очень велики, но что касается людей, то им об этом менее заботы, чем австрийцам. Теперь генерал Больё вывел все свои войска, и расположился на равнине между Нови и Алессандрией. Я еще не теряю надежды, что если французы нападут на него в этой позиции, то он снова возьмет верх, и даст им хороший урок".