Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

– Как тебе сказать. Там еще целая пешая рать, автоматы и не только, их, в общем, потравили, но зачистка местности еще продолжается, и сообщения пока поступают каждые четверть часа… Но!

– Это не главное, не так ли? А что – главное?

– Голова, – Михаил поморщился, – под вопросом.

– Не понял.

– Это такой ветеринарный термин. Есть такой глист, – солитер, его еще "английской хворью" называли, – так вот, когда его гонют, очень важно, чтобы головка отошла, с такими крючочками, которыми она за кишки держится. Малю-усенькая такая. Но вот только если она не отошла, то все лечение, можно сказать, вовсе без пользы, потому как тогда червяк быстренько вырастет до прежнего почти что размера. Так вот, когда нет полной уверенности, говорят, что "голова под вопросом". Видишь ли, трупов-то ихних все-таки никто так и не видел…

– Чьих?

– А – обоих. Особенно хреново, понятно, что под вопросом остается Постный. Тогда через пару месяцев все опять придется начинать сначала. Очень может быть, понимаешь…

– А я-то, я, – англичанин с видом слегка отрешенным горько усмехнулся, – хотел на массовое производство поглядеть. Поглядел, называется. Вот слушай, я за время здешнего своего житья много анекдотов слышал, но больше всего мне этот, дурацкий, понравился. Про маленького крокодильчика посередине огро-омного острова посередине огрома-аднейшего озера посередине гига-антского леса. Как он сидит там и с тоской размышляет, зачем ему все это нужно…

– Слушай, у тебя жара нет?

– Есть. И, боюсь, не только жар. По-моему еще и кровь в моче. Дышать тяжело. И язык заплетается. Скоро чушь начну нести на хохдойче и южно-вестпфальцском. Похоже, – это все не просто так прошло, погляди…

Поглядеть там было на что: на запястьях, на локтях, на коленях, на ягодицах и на нижних ребрах сзади расплывались огромные кровоподтеки, сквозные, синие – с красным посередине, а опухшие суставы оказались горячими на ощупь.

– Я сначала подумал, что – так, ерунда, а вот теперь чую, – что-то не то…

– Так. – Михаил сделался угрожающе серьезным. – Тебе надо немедленно врача.

– Может, – обойдется?

– По-моему тут кое-кто излишне обрусел. – И рявкнул вдруг. – Ты чего молчал до сих пор, ур-род?!! Нет, – это ж надо быть таким м-мудаком…

– Слушай.

– Ну?

– У тебя еще сохранилось то самое виски?

– Не дам!

– Ты слушай. Налей две поллитры, – и пригласи доктора Смирнова.

– Почему его?

– Ему я доверяю абсолютно. А для полной гарантии прежде всего вольешь в него стакан прямо с порога. Слышишь? Его позови! Не сам выбирай, пусть лучше он сам каких-нибудь специалистов зовет, если понадобится… Слышишь, что говорю?

– Да слышу, слышу, успокойся… Эй, эй, ты чего это?

– Ладно, кажется, – ничего не упустил, и теперь, будем надеяться, все будет в порядке… Но вы, надо сказать, вовремя поспели! Еще чуть-чуть, – и не знаю, чем кончилось бы…

– Вот-т ведь пакость какая!

– И не говорите. Вроде бы обыкновенная контузия, – а по клинике, так совершенно новый тип боевых повреждений. Как в свое время лучевая болезнь. Хорошо, что успели-таки изучить…

– Но вы молодец.

– Миша, – разве я? Вы отстали от жизни: теперь там, где есть надлежащая связь и один вменяемый врач, – присутствует ВСЯ медицина, все специалисты, все рецептуры, вся диагностика, какие есть и какие нужно. А теперь – н-наливайте. Это вам не перелом, это всерьез запить требуется…

Это никак не напоминало мгновенного пробуждения, когда вот, только что, – ты еще спишь, а вот уже – бодрствуешь, и все окружающее почему-то, непонятно на каком основании считается так называемой "явью"… Господи, слово-то какое идиотское, точнее – нет, не идиотское, а бессмысленное, а еще точнее, – обладающее мнимым смыслом, знаете, когда на первый взгляд слово что-то такое обозначает, но ежели приглядеться, то, на самом деле, ничего подобного. Обозначает что-то до того момента, пока не вдумаешься достаточно глубоко, и так во всем, чем глубже вдумываешься, тем меньшее количество слов, мыслей, штампов и вещей вообще имеет смысл… – Тут он вдохнул единственно лишь за тем, чтобы по возможности разделить между собой две мысли, потому что, вообще говоря, дышать, заботиться еще об этом, прикладывать какое-то усилие, было вовсе ни к чему, поскольку дышалось некоторым образом само. – Понятное дело, – за исключением Откровения. Может быть, – за единственным исключением. Это получается очень досадно, когда вдруг, – да появляются еще и другие исключения, и их становится все больше. Отвлекают от Главного. От Истины такой абсолютной, такой лежащей превыше всего, что осознание ее забирает человека целиком, так что ему становится ни до чего прочего вообще, все прочее становится таким несущественным… О, какова глубина этого слова: именно "несущественное", от – "не-существования", как будто все, что кроме, – перестает вдруг существовать, теряет – свое существование. Но подобное не длится, не может длиться долго… проклятая человеческая натура не допускает такого вот уровня Слияния Со Всем сколько-нибудь долго, и в конце концов снова начинаешь обращать внимание на всякие мелкие и низменные обстоятельства. Вроде жесткой пластиковой трубки во рту, которую он не жевал – не жевал, а теперь вдруг и начал… Или того, что дышится действительно само собой, но отнюдь не Силой, данной Свыше… Так, что не особенно-то и посопротивляешься.

– А, очнулся? – Он в ответ широко раскрыл глаза. – Если можешь дышать, то моргни…

Он моргнул. Жека отключил "Спиран-Парад-6П", профессионально убедился, что у выпавшего приятеля действительно все в порядке с дыханием, а потом столь же профессионально удалил трубку у него из трахеи.

– Пользительные капли. Думал, – ты вообще все. С концами отъехал… – Но тут любопытство взяло верх, и он поинтересовался. – А изнутри – как?

… Это Откровение в отличие от всех остальных прочих, начиная от вызванных совершенно дикими, ломовыми и дубовыми грибами-кактусами, и кончая теми, что навевают продукты Высокого Спора между супермастерами, заработавшими высокое звание Уводящих, не исчезло сразу же вслед за тем, как перестало циркулировать в крови новое снадобье. Действуя как будто