Российский колокол, 2015 № 3-4 - Журнал Российский колокол

Конечно, всё свободное время я не сидел сложа лапы, а долго и упорно грыз зубами ветхую клетку, которая в нескольких местах изрядно проржавела и уже через неделю стала поддаваться. Пару зубов я, конечно, сломал, не спорю, но зато выбрался на свободу. Эх, свобода, свобода… От таких мыслей сон быстро заканчивается.

Обычно сон у меня чуткий. Чуть заслышав шорох, сразу же просыпаюсь, но сегодня всё не как всегда. Шершавая грубая ладонь легла мне на голову. Сначала она ощупала мою шерсть. Позволила ощутить её тепло, прочувствовать доброту владельца ладони. А потом меня стали гладить. Ох, как давно меня никто не жалел! Все только били и издевались. И вот момент счастья настал, обескуражил, застал врасплох в счастливое время между сном и явью. Когда есть возможность думать, но нет возможности шевелиться. Что-то внутри меня приказывало немедленно вскочить и вцепиться в руку. Ведь она чужая – я понял это по запаху и по многим другим факторам. Я осознал это даже во сне. Но мне не хотелось наносить вред тому, кто меня гладил. Ведь я так долго ждал этого…

Мне хотелось проснуться у благодетеля на руках. Ощутить его любовь всем телом. От этих мыслей щёки вдруг порозовели. Или это только мне показалось? Не важно. Я начинал просыпаться. Веки медленно поползли вверх, и я увидел его – уставшего, сгорбленного и небритого. Мученический взгляд незнакомого мужчины задержался на моих ушибах и ссадинах. Он гладил каждую лапу, что-то тихо, ласково шептал, а потом тяжело вздохнул и грустно посмотрел в сторону дома. И только теперь до меня дошло. Он ведь находился у нас во дворе, он прошёл внутрь и сейчас гладил меня – сторожевого пса, который обязан предотвращать всяческие такие попытки. О ужас! Мне показалось, что шерсть на спине встала дыбом. Липкий страх прокрался в уставшее собачье сердце и неожиданно взорвался.

Я подскочил как ужаленный и изо всех сил разразился лаем на незнакомца. Это был всего лишь инстинкт, я не желал ему зла. Нет. Конечно, нет. Потом осторожно посмотрел в сторону дома. В дверях стоял хозяин и сверлил меня злобным взглядом. Значит, он всё видел. Всё, что происходило, от начала до конца. Новая волна ужаса окатила меня. Сердце защемило. Пульс подскочил, и всё, что я мог сделать, – это продолжать лаять на незнакомца. Тот уходил не спеша. Он меня совсем не боялся. И это плохо. Хозяин понял, что мне грош цена и все прошедшие годы он зря меня кормил и тратил на меня время.

Сначала он казался вполне спокойным и адекватным, но вскоре обезумел. Бросив бутылку водки на заснеженный двор, хозяин сбежал по ступеням вниз и стал бить ногами прогнившую будку. Я вжался в самый дальний её конец и вцепился зубами в торчащий из-под земли корень дерева. Так я и знал! Вскоре он схватился за цепь и стал пытаться силой вытащить меня наружу. Я держался как мог, зная, что и без того строгий хозяин в пьяном угаре может зашибить.

– Давай вылезай! Вылезай, падла! – кричал он как ненормальный. – Ну, чего упираешься? Думаешь, я тебя буду жалеть? Этот вор стащил у нас фамильные драгоценности, понимаешь? Да ни шиша ты не понимаешь, ты же безмозглая скотина! Охранять, понимаешь?! Ох-ра-нять! Вот и всё, что должен был делать, а ты впустил его во двор. Пока он нас грабил, мирно похрапывал, сволочь! Зачем я, по-твоему, кормил тебя всё это время?!

Из всех его слов я понял лишь «охранять», «кормить», да, пожалуй, «безмозглая». Эти слова он часто употреблял в своём лексиконе. Сложить всё это воедино оказалось несложно.

Когда он при очередном рывке не удержался на ногах и рухнул в снег, на улицу выбежали дети и его женщина. Последняя, казалось, не была удивлена происходящим. Она сочувственно посмотрела в темноту будки и помогла мужу подняться. Тот с пьяным матом, отмахиваясь от жены, побрёл в сторону дома.

В голове, словно пчёлы, роились всевозможные мысли. Они раздирали меня на части. Из них самыми важными были: «Кто приходил ко мне?» и «Почему я его не покусал?». Эти два вопроса особенно терзали меня.

Жизнь превратилась в кошмар. Кормить меня перестали, участились побои. Будку сломали, и теперь я спал на улице, ощущая, как моё тело медленно отдаёт остатки тепла мокрой от снега земле. Я перестал быть востребованным и нужным. Меня не отпускали, но и рады тоже не были. Держали по старой любви или нелюбви. В общем, хозяин дома сильно запил, и жена его собрала вещи и вместе с детьми уехала к родственникам. Остался я да вечно пьяный хозяин, от которого разило всякой гадостью. Меня он не замечал. Иногда, проходя мимо, даже наступал. О чём, конечно, жалел. Я его нещадно кусал, но мужчина, казалось, не чувствовал боли. Он был каким-то отстраненным, будто высадился на другой планете и сейчас проходит адаптацию к новому месту жительства. А впрочем, видя, как он спивается, мне стало отчётливо ясно, что жить он не собирается. А мне вот хотелось, и даже очень.

Морозы крепчали, и помощи ждать было не от кого. Уйти мешала мне длинная цепь. Предстояло перейти дорогу, а ведь она будет волочиться сзади, что делать? Собрав лапами цепь в одну кучу, я широко разинул пасть и постарался взять её зубами. Данный финт получился не сразу. С десятой или одиннадцатой попытки. Уж больно широко пришлось разинуть пасть. Потом, приоткрыв массивную дверь, я проскользнул на улицу.

Стояла тихая ночь. Звёзды высыпали наружу, словно светлячки. Подняв морду, я посмотрел на них и тихо заплакал. Слёзы катились по саднящей шее. Пасть тряслась. Лапы ныли от побоев и хотелось неудержимо есть. Делать нечего. Стал осторожно переходить дорогу. Меня тут же чуть не сбила машина. Чёртов лихач! Я хотел разразиться лаем, но вовремя вспомнил про цепь. Собирать её на дороге совсем не хотелось. Конечно, я направился к торговому центру. Он был круглосуточный и по ночам там кто-то запускал фейерверки. По крайней мере, хлопки, что я слышал, очень походили на те, что раздавались под Новый год.

Мне было холодно. Враки это всё, что собаки не мёрзнут. Мёрзнут, ещё как! Из пасти сочится слюна и падает под лапы. Те давно окоченели. Породистых собак иногда одевают. Меня же грела весьма пощипанная шерсть, но толку от неё было мало. Мне пришлось прибавить темп в сторону центральных дверей. Наверняка тот мужчина, что меня гладил, ошивается поблизости. Надо бы его найти и во всём разобраться. Пока трусцой бежал к дверям, совершенно забыл про собак. Я ведь нездешний, чёрт! Это при хозяине можно быть храбрым и ничего не бояться, а тут я на чужой территории, а за это кусают, а порой и вовсе убивают. Что же это я? Оглядевшись по сторонам, ничего подозрительного не заметил и тут вдруг столкнулся с ними нос к носу. Их было шестеро. Огромные и откормленные псы. Видать, их кто-то прикармливал из служащих торгового центра. Тишина опустилась на нас словно туман. Сладковатый запах моей крови из ран так и намекал на предстоящую расплату…

– Гав!

– Здорово! – говорю им в ответ с дрожью в голосе. Цепь при этом вывалилась из замёрзшей пасти. Теперь будет легче общаться. Псы попались не безмозглые. Кусают не сразу – уже хорошо.

– Га-а-ав?! – что означало: «Как здесь оказался?!»

– Хозяин выгнал.

Одна из собак, стоящих чуть впереди, – наверное, вожак, – понимающе кивнула. Или это мне показалось? Собаки ведь не кивают. Это прерогатива людей. Да и ладно! Ситуация тем временем накалялась. Мы все понимали, что я на чужой территории. Есть ведь нейтральная полоса. По ней и надо продвигаться, наталкиваясь то и дело на отголоски запахов собачьей мочи – это были своего рода ориентиры. Я же хамски решил пройти по их земле. Вожак выжидающе оскалился и сделал решительный шаг вперёд.

– Постойте, постойте, ну нельзя же просто так…

И тут мне в зад вцепилась одна из собак, которая незаметно подкралась сзади и которую я слишком поздно заметил. Потом налетели ещё две. Стали рвать. Невыносимая боль пронзила замёрзшее тело. Я всеми силами старался вырваться, но все попытки были тщетны – мешала пресловутая цепь. Одна из собак удерживала меня за неё, остальные рвали. Когда в глазах потемнело, я услышал фейерверк. Потом одна из собак упала замертво. Из головы её хлынула кровь. Собачьи ангелы! Да её убили! Меня тут же отпустили. Псы в растерянности озирались. Я и сам заметил чёрный фургончик не сразу. Трое мужчин в серой форме выскочили из него и нацелили на нас какие-то приспособления. Чуяло моё собачье сердце, что это никакие не фейерверки. Тут по ночам, оказывается, отстреливали собак, и теперь я попал в один из таких рейдов. Подобрав живо цепь, я первым ринулся в сторону. Выстрел перебил мне правое ухо. Слёзы брызнули из глаз. Я, петляя, бежал прочь – к заднему двору торгового центра. Сзади слышались бесконечные выстрелы и задыхающийся скулёж раненых псов…

Я бежал без оглядки, стиснув зубы и поджав хвост. Преследователи приближались. С каждым их криком страх подстёгивал меня словно плетью. Задыхаясь, я скулил и надеялся только на свои лапы. Люди, дороги и машины слились воедино. Страх вытеснил из головы все мысли. Остались только инстинкты. И они повелевали мне бежать и бежать. Лапы подкашивались. Меня мотало из стороны в сторону, но я упорно продолжал отрываться от своих преследователей. Свора собак была уверена, что это моих рук дело. Что я на них накликал беду. И теперь они бежали за мной, всё так же надеясь разорвать меня на куски в ближайшей подворотне. А ещё эти люди на фургоне! Судя по визгу шин, они ринулись прямо за нами. Ну и в переплёт я попал! Неужели всё и вправду из-за меня? Собаки были уверены, что вскоре настигнут свою жертву. Предвкушая расправу, они громко лаяли вслед.