Тайна Марии Стюарт - Маргарет Джордж

– Я подарила их самой себе, – призналась она. – Не знаю, почему мне так нравятся большие и маленькие часы.

– Да, я помню удивительные часы в виде черепа, которые вы подарили своей… Как вы их называете? Своей Мари.

– Ах, это… – Мария выглядела смущенной. – Эти часы с колокольчиком внутри маленького серебряного черепа и выгравированными символами вечности показались мне забавными. А Мэри Сетон в последнее время стала очень набожной. Эти часы достаточно маленькие, и их можно принести в церковь. Мне показалось, что монах мог бы горячо желать такую вещь.

– Монахи не должны иметь горячих желаний. – Герцог снова улыбнулся, и длинный боевой шрам на его щеке, тот самый, из-за которого его прозвали le Balafre, искривился по шву.

– Зато другие жаждут обладать их имуществом, – возразила Мария. – Например, старый Генрих из Англии: он просто выгнал монахов и отобрал все, что они имели.

– Если позволите, Ваше Величество, то, по крайней мере, он действовал открыто, в отличие от вашего отца, назначившего своих дворян и бастардов «светскими аббатами» в богатых монастырях, чтобы они могли забирать все, что захотят. Даже ваш сводный брат Джеймс Стюарт пользуется богатствами этого… кажется, Сент-Эндрюса? А ведь с виду он такой степенный и благочестивый!

Герцог недолюбливал ханжеское благочестие. Он дважды встречался с Джеймсом Стюарта, и оба раза ему это не понравилось.

– Фактически ваш отец сделал «настоятелями» всех своих бастардов, – продолжал он. – Он обеспечил их за счет церкви. Джон Стюарт – настоятель Колдингэма, Роберт Стюарт – настоятель Холируда, другой Джеймс – настоятель Мелроза и Келсо, еще один Роберт – настоятель Уитхорна, а Адам Стюарт – настоятель картезианского монастыря в Перте. Настоящая семейка святых!

Мария почувствовала гнев, услышав нападки на своего отца.

– А разве во Франции дела обстоят иначе? Как получилось, что трое ваших братьев стали князьями церкви? Два кардинала и один великий магистр ордена Святого Иоанна в Иерусалиме? Мой дорогой дядя Шарль стал кардиналом всего лишь в двадцать три года. А кто сделал его кардиналом? Король Франции. Было ли это наградой за безупречную и богобоязненную жизнь?

Герцог был застигнут врасплох. «У нее есть характер, – подумал он. – Это нехорошо. Она станет идеальной королевой лишь в том случае, если будет послушной. В последнее время она задает слишком много вопросов».

– Пусть он сам ответит, – ровным тоном произнес герцог, увидев, как камердинер отворяет дверь перед запоздалым гостем, которого ожидали к половине одиннадцатого.

– Pardon, pardon! – воскликнул кардинал. – Прошу прощения за опоздание.

Улыбка озарила его худощавое лицо, когда он подошел к Марии и герцогу. Его глаза были бледно-голубыми, как мартовское небо над Луарой, а матовый цвет лица мог бы придавать ему особое очарование, если бы не слабый подбородок, который казался еще более безвольным из-за жидкой раздвоенной бородки, словно приклеенной к нему. А ее жесткие волоски запутались в его безупречно отглаженном и накрахмаленном воротничке. «Зачем он носит эту гадость?» – уже не впервые подумала Мария. Она всегда надеялась, что в следующий раз дядя появится без бороды, и каждый раз испытывала разочарование.

– Я принес много новостей, как хороших, так и плохих. – Он похлопал по бархатной почтовой сумке.

– Может быть, сначала поедим? – спросил герцог. – Любые новости лучше переваривать на сытый желудок.

В последнее время он соскучился по хорошей еде. Во время недавней кампании под Кале он довольствовался скудным зимним рационом простых солдат. Однако неожиданная атака в январе позволила выиграть битву… Теперь он мог нагулять жирок, прежде чем вернуться к военной кампании и очередным лишениям.

– В самом деле, – согласилась Мария и проводила их к обеденному столу, установленному в дальнем конце комнаты. Она совершенно непринужденно заняла почетное место во главе стола; в конце концов, она была правящим монархом. И, случись ей обедать не под королевским балдахином, она чувствовала бы себя такой же обнаженной, как если бы явилась к столу без одежды.

Она кивнула слугам, которые стали приносить блюда – всего около тридцати. Хотя большей частью это была обычная еда – фаршированные угри и лещи, цыплята в винном соусе, гуси и утки, – она постаралась обеспечить парочку деликатесов, которые было трудно достать в это мрачное время года, когда свежие продукты встречались редко. До весны оставалось еще далеко.

Слуги открыли блюдо с яблочным пирогом, который произвел должное впечатление на кардинала. Мария довольно улыбнулась, так как кардинал слыл сластеной и постоянно любил дегустировать новые блюда за столом. Золотой вилкой он отломил себе щедрый кусок, и его борода закачалась вверх-вниз.

– Великолепно, моя дорогая. Действительно, очень вкусно. – Он улыбнулся и отпил глоток сладкого бодрящего вина из Анжу в венецианском хрустальном бокале. В его глазах светилось чувственное удовольствие.

Когда с последними сладостями покончили, Мария уже изнывала от ожидания.

– Какие у вас новости? – спросила она. – Пожалуйста, не медлите!

– Вот они. – Кардинал улыбнулся и смахнул крошки с бархатного рукава. – Война идет так хорошо, как будто сам Бог на нашей стороне. Филипп и его английские псы поджали хвосты… – Он выждал паузу. – Но это новости для моего брата. Для вас, ma mignonne[20], я только что получил известие из Шотландии. Условия брака одобрены, и девять полномочных представителей, включая вашего брата Джеймса и некоторых высших вельмож, отправятся в плавание на следующей неделе. Здесь они подпишут все необходимые документы и… будут присутствовать на вашей свадьбе с дофином Франциском.

– О! Когда?

– Примерно через три месяца, в апреле. Ваша свадьба состоится в самый разгар весны. Можете ли вы подождать до тех пор?

– Я ждала десять лет. И мне понадобится по меньшей мере два месяца, чтобы подготовить свадебное платье… белое платье, как цветущее грушевое дерево. Я люблю белый цвет.

– Белый во Франции – это цвет скорби и траура, – напомнил кардинал. – Это сочтут дурным знаком.

– Я не верю в подобные вещи, – упрямо сказала Мария. – Это мой любимый цвет, и я выбрала его для себя. Я лучше всего выгляжу в белом, и Брантом может подтвердить это. Он сказал: «La blancheur de son visage contendoit avec la blancheur de son vjile a qui l’emporteroit» – «Белизна ее лица соперничала с белизной ее покрывала».

– Ты сказал, что есть и другие новости, – вмешался герцог, немного раздраженный разговорами о платьях.

Кардинал явно предпочел бы остаться в царстве шелков и вуалей. Он вздохнул:

– Да. Примерно в то же время, когда девять уполномоченных дали согласие на брак, несколько из них подписали конвенцию.

– Что за конвенция? – Голос герцога прозвучал резко. – Это слово из Женевы, им пользуются протестанты.

– Они называют себя «первой группой лордов Конгрегации» и обязуются… отстаивать права реформатской церкви в Шотландии.

– Протестанты! – выдохнула Мария, так же потрясенная, как если бы у нее над головой пролетела летучая мышь.

– Протестанты! – прорычал герцог. – Я знал это! Я знал, что этот грязный проповедник Нокс обратит новых сторонников в свою веру.

– Так и случилось. Он набирает сторонников повсюду. – Кардинал раскрыл сумку и достал рукопись. – Вот его последнее сочинение.

Герцог взял рукопись, оформленную в виде памфлета.

– Эту блеющую овцу нужно утихомирить, – буркнул он.

Мария протянула руку, и герцог передал ей памфлет.

– «Первый трубный глас против чудовищного правления женщин», – прочитала она. – О чем он говорит? «Ставить женщину на любой руководящий пост над любой областью, нацией, городом – отвратительно, противоестественно, богохульно, это наиболее всего противоречит Божьей воле и здравому порядку, и в конечном счете извращает хороший порядок, все добро и справедливость…» – Она молча продолжила чтение, но потом взорвалась: «Ибо их взгляд на государственное управление есть слепота, их совет – глупость, их суждение – опрометчивость. По своей природе они склонны к слабости, нетерпеливости, глупости и нерешительности, а опыт доказывает их непостоянство, переменчивость, жестокость и недостаток духа для надлежащего совета и управления…»

– Там еще много страниц в том же духе, Ваше Величество, – сказал кардинал. – И множество одиозных ссылок на Ветхий Завет в типично протестантском духе. Он написал этот пасквиль против трех Марий: вас, вашей матери, но особенно против Марии Тюдор из-за ее приверженности к истинной католической вере. Послушайте вот это, довольно забавно.

Кардинал перелистнул манускрипт:

«Проклятая Иезавель Английская с тлетворным и отвратительным выводком папистов… мужчины и женщины, ученые и неученые люди в равной мере пострадали от их тирании. Теперь не только кровь отца Латимера, кроткого человека Божьего, епископа Кентерберийского, ученого и благоразумного Ридли и невинной леди Джейн Дадли… взывает к отмщению Господа Воинств, но также вопли и рыдания угнетенных, стоны ангелов, стражей Господа нашего, и всех живых существ, гибнущих под пятой их тирании, вопиют о скором и неминуемом возмездии».