Тайна Марии Стюарт - Маргарет Джордж

Как мне повезло, что меня не отвезли в чужую страну, чтобы выдать замуж за того, кого никогда не видела! Я могу остаться во Франции и выйти замуж за моего друга».

Выйти замуж за друга.

«Есть те, кто женится по любви, – внезапно подумала она. – Моя бабушка Маргарита Тюдор выходила замуж по политическим причинам и один раз по любви. Мой прадед, король Англии Эдуард IV, тайно женился на простолюдинке. Она была старше его и к тому же вдова. А мой двоюродный дед Генрих VIII женился по любви не один, а целых три раза… и оставил после себя несчастных дочерей, лишенных наследства».

Она улыбнулась при мысли о короле Англии, так любившем женские прелести. Нет, ее путь виделся обычным: заранее организованный политический брак по достижении требуемого возраста. Точно так же было у Екатерины Арагонской, Екатерины Медичи, Маргариты Тюдор, Маргарет Бофорт и хрупкой болезненной Мадлен Французской, первой жены ее отца…

Но все браки по любви, вызвавшие скандалы в свое время, заключались ее кровными родственниками, и эта мысль показалась ей любопытной.

Солнце ярко сияло в безоблачном небе над огромной толпой купцов, владельцев городских лавок, подмастерьев и рабочих, наводнивших парижские улицы. Судьба даровала Марии Стюарт превосходный, ясный день для свадьбы в апреле, известном своей переменчивой погодой. Большая часть церемонии должна пройти на свежем воздухе, в специально сооруженном перед собором Нотр-Дам павильоне под названием ciel-royal[21], обтянутом синим шелком с вышивкой из золотых королевских лилий и гербов Шотландии. Бархатная ковровая дорожка перед павильоном повторяла эти цвета и узоры. За последние двести лет парижане еще ни разу не видели свадьбу дофина, и город находился в напряженном предвкушении яркого зрелища: костюмов, музыки, торжественной церемонии и традиционной милостыни, разбрасываемой в толпу.

С самого рассвета они слышали звуки труб, флейт и барабанов, доносившиеся с монастырского двора перед дворцом архиепископа. В этих звуках слышалось обещание: «Подождите… уже скоро». Люди бродили вокруг, ели хлеб с сыром, который принесли с собой, и чувствовали, как восходящее солнце начинает разгонять утреннюю прохладу.

В середине утра процессия тронулась в путь: появились швейцарские стражники и музыканты, эскортирующие благородных гостей в Нотр-Дам. За ними последовали шотландские музыканты и менестрели, носившие красно-желтые ливреи и игравшие свои национальные мелодии на волынках и барабанах. Потом прошла сотня дворян из королевской свиты, торжественно шагавшие в ногу, а за ними кровные принцы в роскошных одеждах с фамильными драгоценностями, сверкавшими в такт их медленным, небрежным движениям.

Понадобилось полчаса, чтобы они прошли; затем появились князья церкви, аббаты и епископы, носившие большие церемониальные кресты из драгоценных металлов, митры, украшенные самоцветами, и мантии, расшитые золотом. Вместе с ними шли четыре кардинала: братья Гизы, Бурбон и папский представитель дю Белле.

Наконец появился дофин в окружении двух младших братьев, восьмилетнего Шарля и семилетнего Анри. Франциск механически переставлял ноги и смотрел прямо перед собой, как будто под колышущимся шелковым балдахином его ожидало что-то неприятное: горькое лекарство или назидательная лекция.

Наступила пауза. Дофин и маленькие принцы прошли мимо, волоча за собой бархатные мантии.

Потом вдалеке появилось яркое белое пятно. Люди ахнули. Траурный цвет на свадьбе? Высокая гордая фигура с изящной шеей, словно выраставшей из воротника, двигалась с небесной отрешенностью. На ее голове лежала корона, а ее волосы свободно развевались, обозначая ее девственность. Ее шлейф растянулся по дуге почти на двенадцать метров; сзади его поддерживали два красивых юных пажа. Даже на расстоянии на ее корсаже была видна сверкающая красная точка рубина «Большой Гарри».

Остальная часть процессии, несмотря на красочность и роскошь нарядов, не привлекла такого внимания. Там была лишь располневшая Екатерина Медичи, маленькие принцессы, другие благородные дамы и фрейлины, но все они казались незначительными по сравнению со сказочным существом, которое уже прошло мимо и теперь заняло место рядом со своим женихом в окружении алтарных мальчиков, державших длинные тонкие свечи. Люди напрягали слух в надежде услышать клятвы, произносимые в павильоне, но перешептывание гасило звуки, доносившиеся оттуда. Они мельком видели обмен кольцами, когда кардинал Бурбон узаконил новый союз. Они также увидели девятерых представителей от Шотландии, суровых и краснолицых, которые вышли вперед, чтобы отдать почести Франциску как своему новому королю.

Герцог де Гиз улыбнулся, когда Мария – слава богу, связавшая себя нерушимыми узами брака, – назвала своего мужа Франциском Шотландским, которым он только что стал по священному праву королей.

Не составило труда убедить ее подписать до свадьбы три секретных документа, завещавшие Шотландию в пользу Франции, если Мария умрет бездетной. Таким образом, Франциск стал королем Шотландии по факту, а не только благодаря титулу, даже если сами шотландцы не понимали этого. «Чужое невежество – благословение для сведущих людей», – подумал он. Королеву так встревожило растущее влияние лордов Конгрегации, что она сочла своей обязанностью превратить Шотландию в протекторат Франции, чтобы не ввергнуть страну в ересь. Обращение в протестантство ее брата Джеймса потрясло Марию, и она приветствовала его довольно прохладно.

Герцог посмотрел на нее, сильную и молодую, стоявшую рядом с ним. Она казалась антитезой смерти, сияющей красотой и здоровьем перед брачным алтарем. Документы с множеством формальностей в ее присутствии казались нелепостью, эксцентричной шуткой. Она смеялась, когда подписывала их. С другой стороны, шотландцы не смеялись, когда с важным видом настаивали на мерах, которые следует предпринять в случае вдовства Марии: она должна была получать пенсию от герцогства Турень независимо от того, решит ли остаться во Франции после смерти мужа.

Опекуны с обеих сторон предполагали смерть ребенка, представлявшего другую сторону. «И это такое же хорошее определение зрелого цинизма, как и любое другое», – подумал герцог.

Послышались радостные крики; настало время выдавать первую порцию милостыни. Герцог выпрямился и жестом приказал своим людям приступить к разбрасыванию золотых и серебряных монет: дукатов, пистолей, полукрон, тестонов и дузенов. Толпа радостно взревела под щедрым апрельским дождем.

За двумя банкетами последовали два бала: первый – во дворце архиепископа, а второй – в старом дворце Ситэ, с процессией по парижским улицам в промежутке. Дофин ехал на коне, покрытом шитой золотом попоной и с уздечкой, изукрашенной серебром. Марию несли в открытом паланкине с не менее роскошной отделкой. Толпа напирала вокруг, работая локтями, чтобы увидеть ее лицо и платье. Она не выказывала никаких чувств, если не считать приятной улыбки при виде своих подданных.

После второго банкета, накрытого на том же черном мраморном столе, за которым английский король Генрих VI дал пир в честь своей коронации много лет назад, после очередных танцев, маскарадов и карнавальных шествий с лошадьми из золота и серебра, тянущими кареты, усыпанные драгоценностями, и волшебными кораблями с развевающимися серебряными парусами, скользившими по бальному залу, свечи наконец начали гаснуть, и их пламя перестало отражаться в тысячах самоцветов, украшавших корсажи, шеи, уши и волосы придворных. Наступила ночь, и гости один за другим стали расходиться, скрываясь в темноте и пересекая мост над мирно плещущейся Сеной. За ними тянулся шлейф из духов, смеха, музыки и песен. Луна взошла над белыми ветвями цветущих деревьев в дворцовом саду и залила город своим бледным светом.

Марию и дофина отвели в королевскую спальню, где им предстояло провести ночь. Кровать была высокой и мягкой, подушки набиты свежим гусиным пухом и обтянуты атласом.

Четыре Марии облачили королеву в ночную рубашку и помогли ей подняться на две ступени к постели. За резной ширмой слуги Франциска делали то же самое для него. Франциск появился в ярко-синем халате с меховой опушкой, выступая с нарочитой медлительностью. Стряхнув с плеч заботливые руки, он самостоятельно забрался в постель и скользнул под одеяло.

– Мы отпускаем вас, – важно сказал он. – Тебя тоже, дядюшка!

Он помешал кардиналу Лотарингскому благословить брачное ложе, и тому оставалось лишь подчиниться.

Дверь захлопнулась со щелчком, хотя они оба знали, что любопытные останутся снаружи и всю ночь будут подслушивать. Франциск обвил руками талию Марии и поцеловал ее в губы; его собственные детские губы были пухлыми и пахли сладостями.

– Теперь ты моя, и никто не сможет отнять тебя у меня, – торжественно произнес он и грустно добавил: – Так, как они отняли мою собачку и ручного медведя.