Руины тигра – обитель феникса - Ами Д. Плат
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не утруждайся, госпожа, – сказал я. – Мне хорошо знаком этот вкус надежды и разочарования.
– Вижу, сильно ты страдаешь. Позволь, я одарю тебя ещё раз.
– Я не достоин такой щедрости, хозяйка реки. Ты и так скрасила мой вечер и подарила чудесный цветок.
– У меня есть ещё кое-что. – Она достала из нежно-голубого рукава ханьфу скляночку, только гораздо меньшего размера. На густо-синем фоне были нарисованы перламутровые незабудки. – Отведай моё зелье, оно поможет излечиться, только сначала придётся пострадать.
– Пострадать? – гулким эхом отозвался я.
– Ты вспомнишь самое страшное из своей жизни, проживёшь и вскоре забудешь. Будет мучительно, тебе покажется, что сердце вот-вот разорвётся от боли, но потом она отступит, как волна, и больше никогда не вернётся.
Цзяорен говорила о боли, но я подумал о Сяоху. Сяоху отступит, как волна, отпустит сжатое когтистой лапой феникса сердце. И не вернётся. Сяоху сказала, что мы не сможем не видеться, – хотя, наверное, при дворе придётся… Я бы сейчас отдал всё, чтобы не испытывать при этом никаких чувств, чтобы глядеть в её блестящие глаза без страдания, не желать коснуться губ…
Я откупорил бутылочку с нарисованными незабудками и одним глотком осушил.
– Всё будет хорошо, – прозвенел тихий голос Цзяорен. – Ступай к людям, скоро забудешь о своих страданиях.
– Ты уверена?
– Никто не возвращался недовольным, – отозвалась она, поведя плечом, и нырнула в реку. Я же отправился назад по тропе.
Сквозистый лес обступал меня, ветер шептал в ветвях. Сильный порыв налетел и осыпал меня жухлой листвой. Тропа вилась всё дальше, но огни лагеря никак не появлялись.
Потом лес кончился, и на склоне горы перед собой я увидел тёмный дом без окон. Над воротами горел одинокий фонарь, он раскачивался на ветру, но не гас. За оградой раздался крик.
Я сорвался с места и бросился к воротам. Они не были заперты, створки качались под напором надвигающейся бури – я вошёл без стука и поклона.
Внутри царил хаос.
Просторный двор усеяли обломки деревянной утвари, даже каменная кладка кое-где обрушилась. В сердце хаоса хлестал себя хвостом по бокам чудовищный тигр с окровавленной мордой. Он оскалил зубы и зарычал.
Я знал: если повернусь и побегу, хищник настигнет меня в пару прыжков.
Передними лапами тигр прижимал к земле растерзанное тело. Мёртвые выпученные глаза глядели мимо, а волосы торчали клочьями. Вокруг в саду лежали ещё мертвецы. Тигр оттолкнулся и прыгнул, я в ужасе присел, но он перемахнул через меня и набросился на другого человека. Краем глаза я уловил движение сбоку: из дверей дома выскочила девушка и бросилась через двор к воротам.
– Вы не сможете убежать! Запритесь! – крикнул я, но она не услышала.
– Подождите! Куда вы?! – Забыв о страхе, я помчался следом. Её ноги скользили на мокрой от ночной росы траве, и вскоре мы поравнялись.
– Все мертвы! Все! Он их растерзал! – причитала она на бегу.
– Тигр убил вашу семью?
Но она словно не слышала.
– Нужно спрятаться! Нужно спрятаться! – повторяла она как заведённая, пробираясь по крутой тропинке в чащу.
Я не узнавал места, откуда пришёл. Небо заволокло тучами. Лес был гуще, опаснее, приходилось то и дело продираться через бурелом. Я уже слышал за спиной дыхание тигра.
– Поторопитесь! Он догоняет! – Я обогнал женщину и протянул ей руку, но она споткнулась и упала. Я не сумел подхватить её, зацепился ногой за корягу и рухнул на спину.
Тигр настиг нас.
Красные глаза зверя горели гипнотическим огнём. Я хотел отползти, но не мог пошевелиться. Этот кровавый взгляд! Он так же пылал во тьме, когда отец одним движением оторвал голову Чэнхуану. Это, без сомнения, был он.
Но зачем?! Напасть среди ночи на поселение по пути домой? Загрызть столько людей?! Для чего?!
Женщина перевернулась на живот и подползла ко мне совсем близко. Наконец-то я смог рассмотреть её лицо. Глаза, подведённые ярко-зелёным, длинные ресницы, накрашенные губы – каждая черта отзывалась теплом внутри и была мне знакома. Более юная, чем мне помнилось. Я зажал рот рукой, но не сумел сдержать крик ужаса: это была моя мать.
Тигр зарычал и обратился человеком. Могучий торс возвышался над нами, капельки пота блестели в свете звёзд. Он схватил женщину за ногу и потянул к себе.
– Куда же ты, Вэнлин, – голос раскатом прокатился по лесу, спугнув ночную птицу, – я сказал: так или иначе ты станешь моей!
– Отпусти! Как бы мерзко ты надо мной ни надругался, тебе никогда не получить моего сердца!
– Я убил всех, мой драгоценный нефрит, и уже не отступлюсь. Ты будешь моей женой.
– Ни за что! – Она лягнула нападавшего, вскочила и рванулась вперёд, но споткнулась, пошатнулась и снова упала, прямо на меня. Я сбросил жуткое оцепенение, выставил руки, но она пролетела насквозь, словно я был бестелесным призраком.
Ван Лаоху шагнул вперёд, наклонился и схватил женщину за волосы, притягивая к себе.
– Я выбрал тебя, – прорычал он ей в лицо.
– Отпусти её! – заорал я. – Не трогай!
Но они не слышали. Всё это лишь видение из прошлого – даже не моё воспоминание, ведь меня тогда ещё не было на свете.
– Мама! – Из моих глаз хлынули слёзы.
Я лежал на земле и рыдал. Мама тоже рыдала. В нос ударил запах перегноя и мокрого мха, и небо покачнулось над головой. Я всё видел. А потом на фоне горизонта, едва лилового от близкого рассвета, замелькали и другие картины: как Вэнлин плакала, как пыталась сбежать от тирана, как у неё округлился живот, как она нашла знахарку, принёсшую особые травы. Знахарку казнили у Вэнлин на глазах, но для себя и ребёнка мама успела сотворить защитное заклинание. Когда я родился, отец не мог меня увидеть, взять на руки, подойти близко или причинить нам вред. Он мог приблизиться лишь раз в пять лет – в каждом заклятии бывает брешь. Ослеплённый страстью, Ван Лаоху не желал отпускать самую красивую женщину из всех, что встречал на земле. Он поселил её с сыном в отдалённом замке, как пленницу, и раз в пять лет приезжал упиваться своей властью над ней. Я смутно помнил его появление в мои в пять лет. В десять и в пятнадцать – чуть лучше. Вэнлин оберегала меня как могла, но с её смертью заклятие разрушилось.
Я никогда не слышал этой истории. Пусть отец слыл жестоким и бессердечным, но неужели он мог так обойтись с мамой и её семьёй? И если да, как она выдерживала эти встречи раз в пять лет?
Видение рассеялось. Меня замутило и вывернуло прямо на моховую кочку. Лес вокруг стал прежним, а дом на склоне пропал без следа. Шатаясь, я поднялся на ноги. Голова гудела.
«Самое страшное, что связано с моей жизнью», – сказала Цзяорен. Я-то, дурак, думал о своём сердце, разбитом вероломством Сяоху! Не о том, как отец убил Чэнхуана на моих глазах. Не о том, как я сам заколол помешанного в Киннане. Я чудовище! Я не заслуживаю ни милости, ни сострадания. Однако есть на земле чудовище ещё страшнее – мой отец.
Меня снова вырвало, я утёр рот и, пошатываясь, побрёл обратно к лагерю. Ярость вскипала внутри всё сильнее. Я желал лишь одного – отомстить за страдания матери. Она была такая красивая и нежная, заботливая и добрая – и это чудовище посмело загубить её судьбу!
Цзяорен сказала: «Всё забудется». Но как забыть такое? Я замер посреди тропы.
