Галерея призраков - Альфред Хичкок

По сравнению с вечерней качка значительно усилилась, и серый свет, проникавший в каюту через иллюминатор, ритмично менял свои оттенки по мере того, как корабль зарывался в мрачную толщу воды или вздымался над волнами, подставляя борта бледному небу. Было очень холодно, что в июне случается крайне редко. Я повернулся к иллюминатору и к удивлению своему обнаружил, что он распахнут настежь и зафиксирован в этом положении с внешней стороны. Я встал и закрыл его. Поворачиваясь, я мельком взглянул на верхнюю полку. Занавеси были задернуты, и я решил, что мой попутчик, очевидно, замерз не менее моего. Мне пришло в голову, что я вполне выспался. В каюте было неуютно, но я, как ни странно это звучит, не почувствовал в воздухе той сырости, что досаждала мне ночью. Мой сосед все еще спал, что предоставляло мне прекрасную возможность избежать встречи с ним, поэтому я поспешно оделся и вышел на палубу. День выдался теплым и облачным. Как оказалось, было уже семь часов, когда я вышел, — значительно позже, чем я предполагал. На палубе мне повстречался судовой врач, вышедший подышать свежим морским воздухом. Это был молодой человек из Западной Ирландии — очень крупный мужчина, уже начинающий полнеть, с черными волосами и синими глазами.

— Прекрасное утро, — заметил я, чтобы завязать беседу.

— Не знаю, не знаю, — проговорил он, разглядывая меня с живым интересом. — Честно признаться, я бы не стал называть это утро прекрасным. Нет, сэр, никак не стал бы.

— Да, пожалуй, вы правы, — согласился я.

— Довольно душно сегодня, — продолжал врач.

— А вот ночью, как мне показалось, было очень холодно, — сказал я. — И, представьте себе, оглядевшись, я обнаружил, что в каюте открыт иллюминатор. А укладываясь спать, я этого не заметил. И еще в каюте было очень сыро.

— Сыро, говорите? — воскликнул он. — А какую, простите, каюту вы занимаете?

— Сто первую.

К моему удивлению врач вздрогнул и еще более пристально посмотрел на меня.

— В чем дело? — спросил я.

— Э… нет, ничего особенного, — ответил он. — Просто три последних рейса все жалуются на эту каюту.

— И я обязательно пожалуюсь, — заявил я. — Не смогли даже проветрить помещение должным образом. Это возмутительно!

— Боюсь, этим проблему не решить, — проговорил врач. — Дело в том, что там… Впрочем, пугать пассажиров не входит в круг моих обязанностей.

— Ну, меня-то этим трудно напугать, — возразил я. — Смею заметить, что я способен выдержать любую сырость. А если вдруг подхвачу простуду, то непременно обращусь к вам, доктор.

Я угостил врача сигарой, которую тот осмотрел с подчеркнутым вниманием.

— Дело не в сырости, — сказал он. — Хотя, если что случится, обещаю поставить вас на ноги в кратчайшие сроки. А скажите, есть ли у вас сосед по каюте?

— Да, какой-то уж очень нервный молодой человек — выскочил из каюты посреди ночи и не закрыл за собой дверь.

И снова врач взглянул на меня с подозрительным любопытством. Пока он раскуривал сигару, лицо его оставалось весьма озабоченным.

— Он вернулся? — спросил врач после продолжительного молчания.

— Да. Я в это время спал, но когда проснулся, слышал, как он ворочается. Потом мне стало холодно, я закутался и опять заснул. А утром обнаружил открытый иллюминатор.

— Послушайте, — тихо проговорил врач. — Меня ни в малейшей степени не трогает эта посудина. Меня ничуть не беспокоит ее репутация. Я вам скажу, что сделал бы на вашем месте. У меня здесь отличная просторная каюта. И я с удовольствием разделю ее с вами, хоть и вижу вас впервые в жизни.

Меня крайне удивило это предложение. Я просто не мог представить себе причин, по которым он проявлял столь живое участие к моей персоне и заботился о моем здоровье. Однако, меня весьма озадачило его отношение к кораблю.

— Вы очень добры, доктор, — сказал я. — Но я считаю, что каюту все же необходимо проветрить или вымыть, и тогда все будет в порядке. А почему, позвольте поинтересоваться, вы так нелестно отзываетесь о нашем судне?

— Наша профессия не позволяет нам быть суеверными, сэр, — ответил врач. — Но море делает людей таковыми. Не хочу пугать вас, как не хочу, чтобы у вас сложилось обо мне предвзятое мнение, но настоятельно рекомендую воспользоваться моим приглашением и перебраться ко мне. Знать, что вы занимаете сто первую каюту, и не предупредить о грозящей вам опасности — это все равно что собственноручно отправить вас за борт, — добавил он.

— Господи всемогущий! О чем вы говорите? — воскликнул я.

— О том, что в последних трех рейсах пассажиры, занимавшие сто первую каюту, неизбежно оказывались за бортом, — хмуро ответил он.

Должен признаться, что его слова были для меня обескураживающими и в высшей степени озадачивающими. Я пристально посмотрел на врача, пытаясь определить, не вздумал ли он разыграть меня, но тот выглядел предельно серьезным. Я тепло поблагодарил его за предложение, но заверил, что намереваюсь стать исключением из правила, в соответствии с которым все, кто занимал именно мою каюту, обязательно оказывались за бортом. Он не стал настаивать, только так же хмуро заметил, что, по его мнению, в самом ближайшем будущем я, возможно, изменю свое решение. Расставшись с врачом, я направился в столовую и позавтракал в обществе совсем незначительного количества пассажиров. Я заметил, что несколько офицеров, завтракавших с нами, выглядели суровее обычного. Насытившись, я решил сходить в каюту за книгой. Занавеси верхней койки по-прежнему были плотно задернуты. Из-за них не доносилось ни звука. Мой сосед, очевидно, все еще спал.

Выйдя на палубу, я встретил стюарда, в чьи обязанности входило прислуживать мне. Он шепнул, что капитан хотел бы сю мной увидеться, и тут же торопливо пошел прочь, как будто всеми силами стремился избежать необходимости отвечать на мои вопросы. Недоуменно пожав плечами, я направился в капитанскую каюту.

— Сэр, — сказал капитан, — я бы хотел просить вас об услуге.

Я ответил, что сделаю все возможное, что будет в моих силах.

— Исчез ваш сосед по каюте, — продолжал капитан. — Насколько мне известно, вчера он ушел с палубы довольно рано. Не заметили ли вы чего-либо необычного в его поведении?

События развивались в полном соответствии с прогнозами врача, высказанными всего полчаса назад, и это не могло не насторожить меня.

— Не хотите ли вы сказать, что он упал за борт? — воскликнул я.

— Боюсь, что это именно так, — ответил капитан.

— Ничего более невероятного мне не приходилось… — начал я.

— Почему? — перебил меня капитан.

— Потому что, получается, он уже четвертый? — спросил я. Отвечая на следующий вопрос капитана, я объяснил, не упоминая судового врача, что до меня дошли некие слухи о мрачной репутации сто первой каюты. Мне показалось, что его весьма расстроила моя осведомленность. Затем я поведал ему о ночных событиях.

— То, что вы рассказали, — ответил он, — почти в точности соответствует тем сведениям, которые я получил от попутчиков двух утонувших пассажиров. Их несчастные соседи по каюте выскакивали из постели и стремглав бежали по коридору. Вахтенные видели, как эти двое выбрасывались за борт. Мы останавливали судно, спускали на воду шлюпки, но так никого и не нашли. Ни один человек, однако, не видел и не слышал пассажира, пропавшего прошлой ночью… если он действительно пропал. Стюард — человек, надо сказать вам, довольно суеверный — заранее ожидал, что должно произойти что-то неладное, и с утра пошел проведать вашего соседа, но его место оказалось пустым, а вся одежда была аккуратно сложена, как он ее и оставил с вечера. Стюард оказался единственным человеком на борту, знающим вашего попутчика в лицо, и потому он отправился повсюду искать его. Однако все его усилия оказались тщетными. Тот исчез! Сэр, я вынужден убедительно просить вас не разглашать кому бы то ни было событий вчерашней ночи. Имя этого судна дорого для меня, и я не хочу, чтобы оно оказалось запятнанным. Ничто не влияет так дурно на репутацию корабля, как истории о случившихся на его борту самоубийствах. Вам же я предлагаю до окончания плавания занять любую из офицерских кают по вашему выбору, включая в их число и мою. Надеюсь, мое предложение скрасит доставленные вам неудобства.

— Вне всяких сомнений, сэр, — ответил я. — И я вам очень признателен. Но поскольку теперь я остался в каюте один и вся она находится в моем распоряжении, я, пожалуй, не стану менять ее. Если стюард заберет из нее вещи, принадлежавшие несчастному, я, с вашего разрешения, останусь в ней. Никому из пассажиров я и словом не обмолвлюсь о происшедшем, а вам могу пообещать, что ни при каких обстоятельствах не последую за моим соседом.

Капитан попытался отговорить меня от принятого решения, однако я настоял на своем, предпочтя занимать каюту один, нежели оказаться обузой для офицеров. Не знаю, был ли я прав, но если бы я согласился на предложение капитана, то тем бы моя история и закончилась. Все происшедшие события так и остались бы всего лишь фатальной цепочкой самоубийств, которые по странному совпадению совершали пассажиры одной и той же каюты, и не более того.