Наедине с собой - Галина Башкирова

Что мы ей тогда отвечали? Бормотали что-то невнятное.

И с тех пор сидит во мне неизлитая досада. Ведь удержалась, не потянула нас к ответу: «Мог бы быть он вашим героем? Не мог бы быть он вашим героем?» А тут не вытерпела – «Что значат эти слова?» Ведь это все равно что спросить: «Что значит быть человеком?» Ведь она же нас все-таки втайне уважала, она не позволяла себе задавать вопросы, на которые каждый дурак знает, как отвечать: «Быть человеком?» Это из серии детсадовских вопросов.

– Это быть честным, смелым, мужественным.

Вот мы и бормотали про Гамлета что-то в этом роде.

Но нет худа без добра. С тех пор я слежу, если позволено здесь употребить столь обыденное выражение, за выходящей у нас «гамлетовской» литературой.

Существует легенда, связанная с Гамлетом. Этой легенде уже скоро четыреста лет. Легенда о том, что Гамлет – эталон нерешительности. Гёте так сказал о Гамлете: «Мне ясно, что хотел изобразить Шекспир: великое деяние, возложенное на душу, которой деяние это не под силу… Прекрасное, чистое, благородное, высоконравственное существо, лишенное силы чувства, делающей героя, гибнет под бременем, которого он не мог ни снести, ни сбросить. Всякий долг для него священен, а этот непомерно тяжел. От него требуют невозможного – невозможного не само по себе, а того, что для него невозможно…» И дальше поэтическое сравнение: «Это все равно, как если бы дуб посадили в фарфоровую вазу, корни дуба разрослись, а ваза разбилась».

Фарфоровая ваза! Но ведь Гамлет беспрерывно совершает поступки, а в конце на сцене валяется достаточное количество трупов. Поступки не доказательства, утверждает большая часть гамлетовской критики. Надо совершать их вовремя. А один из критиков съязвил, что Шекспир заставил Гамлета колебаться, и тот не убил короля тотчас в первом действии по одной причине: иначе не было бы следующих четырех актов.

Но ведь Гамлет «человеком был», человеком в самом современном понимании этого слова: он не может просто поверить на слово, он хочет убедиться. Разве это признак безволия и слабости? Скорее признак нормальности человеческой души, которая должна до конца пройти крестный путь познания.

Призрак отца открыл ему тайну своей смерти. В призраков тогда верили. И Гамлет поверил. Но ему важно убедиться. И он перепроверяет, придумывает сцену с актерами. Он всех перепроверяет, даже Офелию. И, перепроверяя, каждый раз совершает выбор. Он размышляет вслух там, где обычно люди молчат. Скрытая внутренняя работа души обнажена для зрителя.

Что же с ним происходит в конце концов? А может быть, то, что так хорошо сформулировал один из любимых героев школьных лет? Андрей Болконский в тяжкую минуту жизни говорит Пьеру Безухову: «Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много».

С князем Андреем то, что происходит с Гамлетом, стало. К нему пришло понимание, и он не особенно рад этому. У него уже многое было в жизни. Он был честолюбив, у него была жена, она умерла. Он полюбил девушку, она ему изменила. Наполеон проехал мимо него на коне и указал на него свите: «Вот прекрасная смерть». С князем Андреем это стало. А понимать стремился Пьер.

Следуя отвлеченным психологическим классификациям, князь Андрей – человек действия. Пьер – мыслитель. Это жизнь превратила князя Андрея в мыслителя. Он не создан для этой роли, и ему это ужасно. У него это трудно получается. «Ты всем хорош… но у тебя есть какая-то гордость мысли… и это большой грех», – говорит княжна Марья брату.

Писатель не знает, что с ним делать. Любой писатель должен был бы его убить. И Толстой тоже. Но, убивая князя Андрея, он оставляет вместо него Николеньку. Николенька – подрастающий принц. Ему суждено встретиться с людьми действия. Ему суждено соединить в себе деятельную натуру отца и созерцательность Пьера. В нескольких строчках Толстой перетрансформирует с помощью Николеньки всю направленность романа. Пятнадцатилетний Николенька «мальчик с тонкою шеей, выходившею из отложных воротничков» – возможный декабрист. Николенька – Гамлет. В другой стране, в другую эпоху, с другой программой.

Так что же Гамлет – синтез князя Андрея и Пьера? Трудно решиться сделать столь категорический вывод, хотя, признаюсь, в шестнадцать лет очень этого хотелось: ведь мы искали доводы .не в себе, не в жизни – в литературных героях.

То, что с князем Андреем стало, с Гамлетом стряслось. И… и надо действовать. «А человек он был…» Перепроверка, сомнение, выбор – чисто человеческие свойства, те свойства, которые современные психологи, кстати, определяют как ведущие свойства личности, Он стремится к тому, к чему стремится всякий человек и что так трудно дается в реальной жизни: он хочет, чтобы его внутренние убеждения совпали с его внешними действиями. И снова наисовременнейшая философская и психологическая проблема, ее обсуждают представители самых разных направлений и систем: разрыв между внутренними убеждениями и внешними действиями порождает массу конфликтов, неврозов, создает ощущение внутренней неустроенности.

Но есть еще одно: когда он убедился, он сделал все то, что сделал Амлет Саксона Грамматика.

Гамлет хочет восстановить справедливость, он хочет правды («Я не хочу того, что кажется»). Не голой истины, которую сообщил ему призрак, а правды, той, за которую проливается кровь. Добиваясь этой правды, он ошибается и, что, пожалуй, самое человечное, платит за эту правду. Он ткнул шпагой в ковер и убил отца девушки, которую любил. А девушка сошла с ума и утонула. Наконец, пытаясь раскрыть эту правду всем, он гибнет.

Мог ли он не умереть в финале? Так хочется этого вопреки всем законам построения трагедии. В одной из работ, посвященных шекспировской трагедии, высказывается такое соображение: «Если бы режиссер в сцене с мышеловкой, обладая предвидением ¦ фактов жизни, включил бы в представление и сцену гибели самого Гамлета, то поведение героя трагедии было бы совсем иным».

Но мы тогда и понятия не имели о научной проблеме «намерение – осуществление». Мы просто знали: Гамлет умнее всех, ведь он мог бы что-нибудь придумать, как придумывал до этого, перехитрить, обмануть, снова притвориться, и… и, конечно же, стать справедливым королем.

А может, просто пришла та минута, когда наступила пора действовать: раскрывается правда, до конца обнаруживается преступность того, что происходит вокруг? Пришла та минута… У каждого из нас своя стена. И своя спина. И приходит та минута, когда спина касается стены – и больше пути нет.

И дальше начинается то великое, чему научил нас Шекспир. Можно сдаться, можно упасть на колени. Вот ты упал на колени, вот ты сдался, вот ты от всего отрекся. Или просто отступил и признал свои ошибки: «Да, я был Гамлет, принц датский, больше не буду».

Но если ты Гамлет, если ты принц, если за тобой правда, то попытка отречения бессмысленна. Ситуация безвыходна, тебя все равно убьют, раньше или позже. Не падай на колени!

Так Шекспир учил действовать. Встречать лицом к лицу свою стену. Учил оставаться быть самим собой.

Произвольная трактовка! Чудовищная! Ненаучная. Гамлет совсем «не про то». Но что поделаешь! Для нас это было тогда «про то».

А дальше? «Дальше тишина»,- говорит умирающий Гамлет Горацио и просит «поведать правду об мне неутоленным». Дальше тишина. Но всегда остаются неутоленные. Эти слова и эту истину замечаешь позднее.

Когда разбираешь причины гибели Гамлета, возникает еще один вопрос: почему так яростно обрушился на принца королевский двор. Потому что король боялся, что он узнает правду? Но еще до сцены с актерами его хотели спровадить в Англию. На всякий случай? Нет, он мешал, он был опасен.

В XX веке «Гамлетом» много занимались профессиональные психологи. Много занимались им и философы, увидевшие в нем первого человека нового времени. Всякое профессиональное вмешательство неизбежно сужает предмет, о котором идет речь. На живую ткань искусства накладывается сетка пристрастий, излюбленных тем или иным автором научных идей. Но часто бывает полезно взглянуть на любимое, казалось бы, знаемое насквозь чуть-чуть иными глазами.

…Мы сидели в компании психологов и разговаривали. Мы говорили в тот вечер о стрессе и о молодости. И тогда кто-то привел в пример «Гамлета».

– Почему он опасен? Не потому, что он может узнать правду. Можно отречься от престола, но нельзя отречься от молодости, от того, что ты принц, от своих двадцати лет. Не может он отречься от того, что он еще молод, а они стары и скоро умрут. Король – это, в конце концов, должность. А принц? Он страшен не тем, чем он является, а тем, чем он может стать.

– Иными словами, стресс молодости, да? – спросила я. – И стресс этот опасен?

– Ну конечно. Нельзя отречься от своего будущего. От самого себя. От принца. Принц – он бомба. Из него нельзя вынуть часовой механизм. Принц – это неосуществленное право. Неосуществленных прав на свете множество. Но есть право, которое обязательно осуществится, которому не в силах помешать дряблая старческая воля. Право это – молодость.