Либерея раритетов - Борис Горай

На улице Карзанян поплотнее запахнул куртку, потуже затянул пояс и медленно побрел в сторону своего дома. Сколько исходил за день, сколько раз был близок к той двери, за которой, как ему казалось, находятся ответы на все вопросы! И все напрасно. Хотя почему же напрасно? Обнаружить квартиру, в которую привезли Ревзина, тоже не пустяк. Ни Москвину, ни его жене деваться некуда, рано или поздно они расскажут все как было. "А убийство тут при чем? - сам у себя спрашивал Илья. - Умер-то старик почти через сутки после похищения. Скажут, что с тех пор в глаза его не видели, и ничего не докажешь обратного. Да и вряд ли Москвин имеет отношение к смерти Ревзина. А такси? Что такси? Не искать же через столько времени следы пальцев на ручке или на дверце?" Мысли Ильи пошли в другом направлении.

"Как мало нужно для того, чтобы предотвратить большую часть преступлений! Достаточно, чтобы каждый без исключения добросовестно выполнял свои обязанности. И только-то. Не оставь Егоров или любой другой таксист машину без присмотра, не состоялось бы это самое похищение. Ревзин считал, что его возили на другой конец города, а был он в дальнем подъезде своего же дома, и весь этот маскарад понадобился только для того, чтобы запутать старика. Не удивительно, что ему там что-то показалось знакомым. Но и сам-то я хорош, - рассуждал Илья. - Мог бы сообразить: около одиннадцати часов такси стояло напротив подъезда той женщины из пятьдесят второй квартиры. Значит, у подъезда самого дальнего от того, в котором жил Ревзин. И счетчик был выключен. Это еще одно подтверждение, что старик был именно в квартире Москвина".

Домой идти не хотелось, к тете Шуре-тоже. Илья зашел в кабину телефона-автомата, набрал номер Лиды. Никто не ответил. Опять вспомнился отец. Конечно, он не забывал о нем ни на минуту, то и дело возвращаясь к тому позднему вечеру, когда обнаружил вдруг, что не слышит его тяжелого дыхания. Но в течение дня удавалось хоть немного отвлечься. А сейчас тяжесть утраты снова навалилась на него. Вот бы с кем посоветоваться, рассказать о событиях дня. Отец понял бы.

Может, и упрекнул в чем, но подкинул бы дельную мысль. Он и раньше любил советовать, но Илья относился к его нравоучениям равнодушно, принимая их за стариковское брюзжание. Теперь он начинал понимать, что, сам того не замечая, пользовался его советами, оценивал возможные последствия своих поступков с точки зрения отца, которая все больше и больше сходилась с его собственной.

Смолянинову Илья решил сегодня больше не звонить. Все равно завтра утром представит ему отчет по всей форме. А там, кроме упоминания о квартире Москвина, ничего стоящего не будет. Посмотрит полковник на эти полстранички, написанные от руки,, грустно покачает головой и скажет: "Иди-ка ты, Илья Степанович, своей дорогой на опорный пункт. Там тебя ждут не дождутся заявители с жалобами на собак, гуляющих без намордников, и на их хозяев".

Илья всегда знал, что будет работать в уголовном розыске. И этого стремления не изменили ни черновая, подчас очень неприятная и тяжелая работа, ни неустроенность личной жизни. Уважение и любовь к отцу естественным образом перешли на такое же отношение к его профессии. Он и к товарищам по службе относился с тех же позиций, и странно было ему, если кто-то жаловался на трудности. Работа ничем не хуже любой другой. Не понимая таких коллег, Илья все же относился к ним терпимо, даже пытался убедить в исключительной необходимости и важности того дела, которым они занимались. Карзанян вообще был терпим к недостаткам и слабостям людей, отклонявшихся в своем поведении от его собственного представления об идеале.

Не терпел он только дураков, бездельников и пьяниц.

"А Сычев кто? - вдруг подумал Илья, бесцельно бредя по улице. - Ни тем, ни другим, ни тем более третьим его не назовешь. Почему же тогда Вадим вызывает такое раздражение? Он равнодушный. Пожалуй, даже пустодушный. Такие везде встречаются. Все у них вроде как у людей: и разговаривают, и смеются, и плачут.

А душа пустая. Ничто их не трогает, даже собственная никчемность. Значит, если им ничего не нужно-они и сами себе не нужны? Разве так может быть? Как Сычев вполне серьезно мог удивляться, когда речь зашла о поиске книг? Убийство-и ему ясно-надо раскрывать. А книги? Никто же не требует от угрозыска искать сами книги. Обнаружат жуликов, во время обыска изымут что есть. Чего же еще?"

Илья и сам не знал, что ответить на свой же вопрос.

Разве ему, рядовому участковому, и впрямь нужно больше, чем целому сонму ученых? Ведь специалисты и в самом деле не всегда спешат разыскивать старинные книги и предметы искусства. Что этнографические экспедиции? Это поиск почти вслепую. Много ли ими сделано подлинных открытий? Этого Илья не знал, но зато хорошо понимал другое: не будь энтузиастов-археологов, займи их место равнодушные сычевы, и даже этих книг никто бы не нашел. Полежали бы они, полежали и сгнили бы. А потом библиографы руками бы разводили: "Ах, не уберегли! Ах, невозвратимая потеря для национальной культуры!" А вон она, национальная культура - в Пантелеимоновом монастыре. Ученые ищут, а она плесневеет. Если Ким прав и в их монастыре хранится клад, то там книг немало - не одна сотня.

Да еще каких книг!

Сам того не заметив, Илья дошел до монастыря. В темноте все здесь выглядело не таким, как солнечным утром, а непривычным и даже пугающим. Сюда не доносились звуки города, купола церквей едва угадывались на фоне фиолетового, почти черного неба, скрытого облаками, сливаясь с окружающей местностью, и оттого казалось, будто и монастырь со своими высокими стенами, и Илья, стоящий около них, перенеслись на несколько веков назад. В те времена, когда на много верст вокруг не было человеческого жилья, на близлежащих выгонах паслись монастырские стада, а из трапезной по ночам раздавались протяжные песни басовитых "братьев".

Илья прислушался, остановившись у приоткрытых ворот. Ему почудилось, что откуда-то из глубины двора и в самом деле доносятся заунывные нечленораздельные звуки. Сам не зная зачем, он пошел на них. Что повлекло его в темноту? Во всяком случае, это не было праздным любопытством. Не мог Карзанян утром прийти к полковнику с пустыми руками. И хотя у него еще не созрел определенный план действий, он все же надеялся разузнать нечто такое, что могло пригодиться в будущем. Рассказывая о трудностях поиска улик, отец обычно говорил: "Если потерял след, не топчись на месте, не трать попусту время. Иди туда, где след может появиться. Не беда, если ошибешься-хуже, если начнешь оправдываться перед собой и докажешь сам себе бессмысленность дальнейших поисков".

Не зажигая карманного фонарика, который обычно носил с собой, Илья протиснулся в ворота и медленно, стараясь не шуметь, двинулся в глубь двора. Невнятный поначалу голос становился отчетливее. Завернув за угол какого-то строения, Карзанян увидел странную картину. У самой стены низенькой часовни, рядом с несколькими обвалившимися ступенями, ведущими на крыльцо, в свете небольшого костра сидел человек, одетый в тряпье. Из-под низко опущенной рваной шапки выглядывало маленькое, сморщенное, заросшее лицо. Вокруг, насколько можно было различить, лежали свежеструганные доски, стояли бидоны с краской, бочки с известью. Неподалеку в неверном колеблющемся свете угадывались очертания бетономешалки. Мужчина, уставившись в огонь, бурчал себе под нос: то ли пел, то ли ругался.

Илья присел рядом, бросил в костер несколько щепок и тут же почувствовал резкий запах устоявшегося винного перегара, смешанного с табачным дымом. Так обычно пахнет от тех, кто пьет часто и помногу. Звуки прервались. Мужчина мутным взором посмотрел на Илью, передернул плечами и протянул руку куда-то назад. Через мгновение рука появилась перед костром.

В ней была зажата бутылка дешевого вина, которое местные жители окрестили плодово-выгодным. Поднеся бутылку на уровень своих глаз, мужчина побултыхал ее, и, убедившись в том, что она пуста, размахнулся, чтобы зашвырнуть ее куда подальше, но тут же передумал и аккуратно поставил рядом с собой.

- Я извиняюсь, конечно, - прокашлявшись, обратился он к Илье. - Тут такое дело. Посторонним, это самое, не положено. Закрыто, значит, все.

По голосу, надтреснутому и глухому, и внешнему виду мужчине можно было дать далеко за семьдесят. Он смотрел выжидательно. Следовало что-то отвечать. Пересилив отвращение, возникшее от запаха перегара, Илья улыбнулся.

- А чего это ты, папаша, пел тут? Знакомая вроде мелодия, а не пойму. А?

По тому, что мужчина никак не прореагировал на его слова, Карзанян понял, что сказал что-то невпопад.

Если так и дальше пойдет, разговора не получится.

- За помощью я к тебе, папаша, - начал Илья новую попытку. - Сделай одолжение. Тут, понимаешь, дело какое. На экскурсию приехал, да вот от своих отстал. Зашел к давнему приятелю, пока наши по городу ходили историю смотреть. То да се, пока в магазин слетали, пока посидели. Еще одну раздавили, а тут уж и вечер. Кирюха-то мой в ночную пошел. А мне что, в гостинице куковать? Дай, думаю, схожу в монастырь, может, кто и покажет. Наши-то и в пещерах ходили. Красота, говорят, со свечами-то...