Марго - Михал Витковский

Те, что смеялись надо мной в коридоре, чувак с чувихой из Варшавы, все в «Н&М’ах», в «Zara», ece из «Green Coffee», смеялись, что я деревня, а теперь мордочки у них поосунулись, как мне жаль, что их надежды не оправдались, обратно в «Между Нами» сплетничать и кофе пить! Золотая рыбка существует и сегодня подается в виде гриля, суши, копченой или живой из воды! Но не вам.

Вот так я и превратился из простого остановкера в Вальдека Мандаринку, которого мои знакомые из Рудки могут надыбать виртуально через Цифровой Польсат, на которого все девчонки из Рудки могут рукодельничать до упаду на остановке, где я буду смотреть из-за стекла, рекламируя сити лайты[84].

Ну и приземлился я в доме «За стеклом», без пасты, без тряпок, без курева (все было запрещено), через все эти шлюзы, окружающие дом, с микропортом на заднице перелез. Только мне микропорт навесили — сразу почувствовал себя в своей стихии. Я уже знал, что мое место там. Сначала надо было миновать первый шлюз, где тебя шмонают и отбирают мобильник. Ничего нельзя было иметь — ни острого, вообще ничего. Второй шлюз — визажистка ваточкой лоб и нос поправляет, а какая-то азиатская тетка — так та еще и волосы утюжком. Третий шлюз — это территория вокруг дома, посыпанная песком, искусственный синий свет люминисцентных ламп на больших палках, как на стадионе, а значит, это моя игра. Потом ворота, вставляю магнитную карточку, открываю, и мне в глаза бросается холодный свет, камеры. Искусственный пруд, искусственная в нем вода… Я почувствовал себя как Алиса в Зазеркалье. Иду. Втягиваю живот. Со всех сторон меня снимают. Спотыкаюсь о кабели. А сердце так обалденно у меня бьется, что, если этот микропорт усиливает, то звукооператоры наверняка глохнут. Я впервые понял: когда тебя снимают со всех сторон, то ты растешь в своих глазах, растешь, становишься более важным, твои зубы становятся белее, твои волосы медийнее, твои глаза — тема сплетен на порталах. Я рос с каждой секундой и уже испугался, что в двери не влезу.

Все новое: новый дом, новая мусорная урна, новый тостер, новые деревья, ничего старше года, в поле, на целине вдруг в одночасье поставлено, лужайки в рулонах привезены и на земле разложены. И, наконец, вижу одну телку, которая скучает и которую я знаю по прошлым передачам. Сценаристы переодели меня в эдакого простачка, слегка хипхопового: штаны типа висят, бейсболка типа козырьком назад — всё фирма, так они представляют себе остановкеров. А настоящие остановкеры за такой прикид полжизни бы отдали. А еще мне велели зубы отбелить, так что вообще — привет с остановки! А уж как я натерпелся с этими зубами, болит охренительно.

Сидел я в этом самом домике несколько недель — скука смертная. Человек практически сломан. Никто не был самим собой, каждый пытался что-то доказывать. Сценаристы мне постоянно говорили через суфлера, что рейтинг передачи падает, мой тоже.

— У тебя, Вальдек, тоже падает. Сделай ресет, сделай рестарт, вбрифуйся, иначе ты перестанешь быть ин-чардж. Надо что-то сделать, к примеру, поиметь какую-нибудь девицу под душем…

Не мог я, к сожалению, пронести свою любимую пасту на эту территорию.

И еще: в одиннадцать вечера каждый должен был уже лежать у себя в койке, микропорт выключить и аккуратненько положить на ночной столик (если плохо положишь — штраф десять тысяч!) и делать вид, что спит. А если, допустим, ночью отлить захочется, пожалуйста, иди отливай, только снова включай микропорт. Сценаристы голосом Большого Брата желали нам спокойной ночи, и свет автоматически выключался, ни дать, ни взять «Полет над гнездом кукушки». Тогда нас теряли из виду, и в нас пробуждалось безумие. Все друг с другом факались, пронесенные сигареты курили, а уж как орали!

Наконец я придумал: когда все заснут, вскрою себе вены под камерой — в сортире, например, или в ванной, там камеры всегда работали. Даже если они этого не станут показывать, то уж в Интернете на YouTube наверняка можно будет скачать… а может, и на фильмец у наших сценаристов «накапает». Рассчитывал на их пресыщенность, потому что уже и не знали, что делать, уж и гея ввели в игру, но даже ему не удалось расшевелить народ.

В ванной, они ведь хотели острых сцен из ванной. Короче, оделся я поприличнее, причесался, припудрился, элегантным движением руки разбил стакан и — вжик! — по жилам. Риска никакого не было, потому что меня тотчас бы откачали, сценаристы по ста мониторам в аппаратной это видели. Но, должно быть, все им было до фени, потому что не спешили они с помощью, должно быть, ждали, чтобы шокирующего материала набралось побольше, даже пришлось сказать им в микропорт: «Да небось уж хватит, пацаны!»

Мне резко поплохело. Потом, помню, вбежала Лаура и заголосила: «Бли-и-и-н! Вальдек покоцался, в жмурки сыграл, блин! Я отсюда сматываюсь! Всех нас так кончат! Сами в своем блокзаебастере играйте!» Одно только и успел подумать: вот выпустят меня, на следующий же день вокруг соберутся журналисты всего мира и я смогу спокойно начать петь. Подумал и потерял сознание.

Не было больше преград для моей карьеры. Откачали меня. Дом закрыли, ликвидировали, всех его жителей передали под наблюдение психологов. Это было где-то в поле, на пустыре, in the middle of nowhere[85], но перед ним стояли толпы, как на стадионе перед решающим матчем. Подъехала за мной тачка, новенькая, только из салона, я приспустил стекло, и они все вкладывали персты свои в разверзшееся пространство, дабы прикоснуться ко мне. Не is alive[86]! Жив их любимый Вальдек Мандаринка, а в Интернете написали, что умер, что он гей и из-за любви к какому-то там Петреку вскрыл себе вены. На Пудельке[87] дали опровержение. Охранники стерегли, чтобы меня толпа не растерзала, а шофер Крушина все давил на клаксон, чтобы дали проехать. Толпа не желала расступаться, как это в свое время сделало Красное море, а наше море замерзло, и мы попали в ледовый плен.

Глава пятая: интриги и новые замыслы

Ладно. Теперь самое время закурить и как можно быстрее обдумать, как все это использовать, чтобы не просыпалось песком сквозь пальцы, чтобы пар не ушел в свисток. Петь — не петь, это уже вопрос не первостепенной важности, хороший импресарио как-нибудь все устроит, но прежде всего у меня самого что-то должно постоянно происходить. Я должен или разводиться, или сходиться, или оставаться геем, или умирать. Такого шума, как в эти три дня, мне хватит, и если в эти три дня, да под этот шумок я не сделаю собственную программу на телевидении или не запою, то потом будет совсем трудно. Поэтому я и сказал шоферу: в Варшаву, в «Между Нами», улица Брацка. Вся рука в бинтах, на которые я разные рекламы понавешал, потому что с самого утра мне звонили и к размещению рекламы на медийной руке склоняли, например, логотип «Nike’a», за что пообещали кроссовки, массу других приятных вещей, ну и бабло. Я рукав куртки подвернул, вхожу в «Между». Достаю мобилу, календарь и жду звонка от импресарио. Наконец он позвонил, приехал на такси, и мы сразу решаем, что надо ковать железо пока горячо. И тут все закрутилось!

Я сразу выступил в рекламе нержавеющих ножей в плане, что если чего себе вскрывать-резать, то уж лучше этими ножами, такие они острые. Потом мы поехали на одну такую фирму по вопросу собственного ток-шоу. Потом на пресс-конференцию. Потом — к мэйджорсам[88] на подписание договора по вопросу диска «I can’t dance». Потом на обед в суши-бар «Рисовые Поля», где мной, не умеющим есть палочками, все восхищались: ах, какой милашка органичненький, рыбу ловит, а есть ее не умеет, ну просто остановкер прямо с остановки! А Лещинский мне предложил мороженое из зеленого чая и японское сливовое вино. И тогда я понял, что шампанское из «Лидля» отодвигается в неопределенное будущее.

Глава шестая: эксклюзивная сессия для журнала «Viva!»

Сразу сессия для «Viva!», должны были снимать на остановке, у меня дома. Боже мой! В такой грязи! Я объясняю этой милой женщине, что живу я далеко, что у меня беспорядок, а здесь — высший свет, на соседней странице будет материал о квартире известной модели. Мой быт для показа не годится. Нет, ничего, щебечет она в трубку, поскольку мы нашли самые модные лофты. Лифты? Лофты, это такие оставшиеся после фабрик здания, которые теперь переделывают в модные галереи искусства. Яга Хупало & Томас Вольфф устроили там парикмахерский салон, то на Бураковской, на бывшей кружевной фабрике нашли для меня пустой зал с ржавыми лампами дневного света и обшарпанной кушеткой на колесиках. Я? Да ни за что! Что люди скажут? Что я в больнице живу? Рафал Милях приедет, поснимает, он тоже по-силезски говорит, и вы обязательно найдете с ним общий язык, тем временем в «Между Нами» будет совещание по вопросам костюма и прически. Да, да, вы правы, волосы — самое важное. А мы это, пане Вальдечку, прекрасно знаем, сами это и придумали задолго до вас. Томас Вольфф милейший человек, и такую очаровашку сделает из вашей головки, пальчики оближешь. Потом мы прошвырнулись по разным дорогим шоу-румам (те же магазины, только получше) на Гроховскую, посреди пражской[89] грязи эти магазины получше вырастают, как фиалки на, с позволения сказать, говне, но и они надавали напрокат разных вещей, «DeSquarted» и так далее. Потом в «Сефору» — подбирать к цвету моего лица цвет подкладки, чтобы гармонировало. Потом со стилистками снова на кофе, и всегда — в «Между Нами».