A moongate in my wall: собрание стихотворений - Мария Визи

228. Дача в Куоккала[136]

В конце зеленого забора калитка хлопала,и были шаги

В. Визи

Горько пылают рябины прощальные кистив забытом саду, где бессильно сбиваются в кучипоржавевшие, желтые, черные, рваные листья,и тускнеют вверху ко всему равнодушные тучи.

Опадают в канаву иссохшие, рыжие ворохи ягод.где заборы поломаны вдоль непрохожих, заросших тропинок,умирают на клумбах левкои, бесцельно отцветшие за год,и поник можжевельник, как тщетно о чем-то ушедшем молящийся инок.

Не послышится стук так давно отскрипевшей садовой калитки,только шорох дождя по обшарпленной крыше на дачебудоражит сквозь дрему левкои и маргаритки,точно кто-то вернувшийся тихо у клумбы вздыхает и плачет.

229. В траве

Мягкая травав ложбине, у оврага, и в травувкрапились мелкие цветы, едва синея.Какимивеликолепными они бы были,если б широко в клумбе распустились,огромные, или в хрустальной вазе!Но здесьне нужно этого, когда лежишьлицом в траву, вдыхая запах легкий;кругом тебя по стеблям тонких травторопятся букашки по деламмикроскопической, но важной жизни,и с благодарностью такой смиреннойчто голубеет тихо над тобою;что ты — трава, букашка, небо, солнце,комок земли у корня трав… О, радостьнепостижимая! Восторг предельный —быть только малой частью в этом целом,как синий цвет, потерянный в траве…

230. Ночные поезда[137]

… Largos trenes quo se marchanhacia ninguna parte.

Marco Aguilar

Течет под мост и вдаль бежит вода.Ночные пролетают поездав края, которых нет нигде на карте,из темноты — в слепое никуда.

И те, что в них умчались, не найдуттой станции, где отдых и уют,где тает снег и греет солнце в марте,и голубым подснежники цветут.

Протяжно рельсы гулкие звенят,как будто их назад вернуть хотят…Но над равниной стелятся туманы,и мутно светят звезды и молчат.

Далеко за рекой темнеет лес,и золоченый месяца обрез,тускнея, пропадет за тучей рваной.И поезд не вернется, что исчез.

231. Будет дождь[138]

Подожди немного: будет дождь,чаши листьев переполнит влага,прежняя вернется лесу мощь,и ручей забьет на дне оврага;

из-за камня робко выйдет уж,громко птицы запоют спросонок,к омуту, забыв жару и сушь,побежит купаться медвежонок.

Только нужно верить, нужно ж дать —засуха не может быть навеки —ведь должна же вера в благодатьсохраниться как-то в человеке!

232. Лестница

Есть лестницы — по ним взойдешь нескоро,— как в колокольне бернского собора,которую я видела воочью, —такие лестницы мне снятся ночью.Поднимешь взгляд — и все в глазах мутится:там, где-то, небо в облаках клубится,и верх ступеней спрятан облаками —ты лезешь вверх и держишься руками,но надо лезть.

Как будто ты была на дне колодцаи вот, должна за жизнь свою бороться.Все дальше дно — но все конца не видно,и делается гибель очевидна —так круто поднимаются ступени,сорваться так легко — и нет спасенья,не вырваться из этого кошмараи не понять, за что такая кара,как чья-то месть…

Но вдруг — твоя рука коснулась края,блеснуло солнце, весело играя,и лестница кромешная исчезла,как будто бы по мановенью жезла!Когда чуть-чуть ты не лишилась веры,кошмар пропал, попрятались химеры,и плачешь ты, поняв в оцепененьи.что есть цветы, трава и птичье пенье —и солнце есть!

233. Этюд[139]

Ю. Крузенштерн

С океананадвигался туман, заволакивал небо, белесый,лишь по дальнему краю блестел горизонта карниз.Серебрились у взморья песчаные узкие косы,и навстречу прибою насупленный горбился мыс.

Пеликаны,поднимая крыло, точно острые топсели шхуны,пролетали в кильватер, четыре, беззвучно, легко,и почти задевая курчавые гребни бурунов,как кочующий парус, скрывались за мыс, далеко.

А у камня,на песке, где волна вырезает узоры по краю,где богатства глубин оставляет небрежно вода,розовея во мгле и бессильно лучи простирая,потерявшая блеск, умирала морская звезда.

234. О луне[140]

М. Маринич

Если ты уедешь на луну,что же, я тебя не упрекну:дальние прекрасны берега,и земля не так уж дорога.

Голубые камни на луне —ты таких не знаешь и во сне,и серебряный, холодный свет —на земле такого света нет;

и, быть может, даже там живутдевушки, невиданные тут,у которых души, как хрусталь,чьи глаза не трогает печаль…

Но едва ли там цветет сиреньв тихий, ласковый весенний день,и едва ли пахнут так поля,как твоя — привычная — земля.

и в лесу, уж если есть такойгде-нибудь над высохшей рекой,ты найдешь ли тропку на луне,чтобы привела тебя ко мне?

235. Шквал

В сумерки ветер с моря вставал.Шквал набежал,трепал и рвалдеревья, как перья.Ощерясь, зверизабились в норы,в окнах людских спустились шторы,смолкли случайные разговоры,дверизакрылись на все запоры…Чья-то рука,бела, бледнасвечку зажглав темноте угла,чтоб сберегла от всякого зла,чтоб не вошлав душу тоска,чтобы ночь былане так страшна.

236. Старуха

Колокола звонили долгим звоном,тяжелым гулом заполняли небо,по улицам текли и доплывалидо всех глухих, пустынных переулков;тревожили и звали и будили,и сонные кругом вставали люди,и чья-то совесть, трудно пробуждаясь,о чем-то вспоминая, тосковала.И люди шли, встречались, говорилина каменных ступенях, перетертыхстолетьями идущего народа,на этот гул зовущий собираясьот мраморных дворцов и от подвалов,по улицам текли и доплывалидо всех глухих, пустынных переулков;тревожили и звали и будили,и сонные кругом вставали люди,и чья-то совесть, трудно пробуждаясь,о чем-то вспоминая, тосковала.И люди шли, встречались, говорилина каменных ступенях, перетертыхстолетьями идущего народа,на этот гул зовущий собираясьот мраморных дворцов и от подвалов.

А на одном забытом перекрестке,придавленная этим медным звоном,в большом платке, в убогом, черном платье,согнулась безымянная старухаи долго, молча, горько, безутешнопод этим небом плакала о чем-то.

237. Борису Пастернаку

Никогда не жила в Подмосковье,в Переделкине не была,но вино за Ваше здоровье —и в память Вашу — пила.

Немало ночей бездонных —безлунных, бессонных часовнад книжкой золотозвонныхсидела — Ваших — стихов.

И горя мне было много,что, крутясь по лицу земли,моя и Ваша дорогак перекрестку не привели.

Но ревниво храню на полкеединственное письмо:оно перевязано шелковоймалиновою тесьмой.

238. «Как черна душа моя сегодня!..»[141]