Смерть хлыща - Рекс Стаут

— Да. Он пришел в половине третьего, а ушел в половине пятого.

— В какой день это было?

— В четверг Двадцать пятого июля.

— Почему вы так уверены, что именно в тот четверг?

Ее губы раздвинулись, обнажив два ряда мелких ровных белых зубов. Она, должно быть, считала, что улыбалась, хотя мне так не показалось.

— Думаю, — с расстановкой заговорила мисс Боутон, — что никому за последние тридцать восемь лет не пришлось ответить на столько вопросов, как мне. Я уже заранее знаю, какие вопросы ждать, и поэтому решила, что лучше всего рассказать все, как есть. Так вот, прослышав на следующий день, что этого человека убили, я сказала себе:

— Теперь Гилберту не придется мазать его дегтем и вываливать в перьях.

— Вот как?

Она кивнула, и стекла очков снова заблестели.

— Вам, конечно, хочется знать, что делал здесь Гилберт целых два часа. Мне потребовалось столько времени, чтобы убедить его. Не скажу, что я заменяю ему мать — ему было всего четыре, когда она умерла, — но Гилберт — не единственный юноша, который приходит ко мне за советом в трудный час. И это вовсе не хвастовство, поверьте. Он еще раньше поделился со мной своими трудностями… рассказал и о девушке, на которой хотел жениться, и об этом человеке, который ее соблазнил. А в тот день Гилберт примчался взъерошенный, потому что Броделл опять приехал сюда. Гилберт не знал, как быть. Первым делом он спросил, может ли заставить его жениться на Альме.

— Ружье у него есть?

— Конечно, у всякого мальчишки здесь есть ружье. Но дело не в этом. Гилберт и сам хотел на ней жениться, а Альма еще к тому же говорила, что ненавидит Филипа Броделла и встречаться с ним не хочет. Я сказала, что советовать тут нечего, поскольку он все равно не послушает ничьего совета. Даже если бы ему удалось каким-то образом заставить Броделла, то уж ее заставить бы не удалось, принимая к тому же во внимание, что он и сам хотел жениться на ней. Да и как, кстати, жениться, если у нее уже был бы муж? Я сказала, что он еще как следует не обдумал, что делать. Я всегда учу своих мальчиков и девочек сперва как следует все обдумать. Как Джордж Вашингтон, Джон Адамс и Авраам Линкольн.

— И вы.

— Я тоже пытаюсь. И вот тогда он высказал другую мысль. Вам известно, что более девяноста процентов всех дуэлей в нашей стране случилось к западу от Миссисипи?

— Если вы имеете в виду телевидение, то да.

— Я имею в виду вовсе не телевидение, а историю. Я изучала этот вопрос. Правда, дуэлями эти поединки не называли, да и начались они только тогда, когда наши предки продвинулась западнее Миссисипи. Это важный исторический факт, и мои ученики всегда проявляли к нему интерес. Я не думаю…

Она смежила очи и поджала губы. Потом раскрыла глаза и продолжила:

— Я пыталась припомнить, произнес ли Гилберт слово «дуэль» в тот день. Нет, не произнес. Он только сказал, что должен достать два пистолета, чтобы один отдать Филипу Броделлу, а потом спросил, как организовать это, сколько взять патронов и так далее. Сами понимаете, я его отговорила.

— Почему?

— Здесь было слишком много неточностей и неувязок. Прежде всего в историческом плане. Я имею в виду нашу, западную, историю. Тогда у каждого дуэлянта был свой пистолет, а у Броделла скорее всего не было собственного оружия. Кто бы в таком случае проверил пистолет, переданный ему Гилбертом? Нужно было посвятить в эту историю как минимум двоих, готовых пойти на подобный риск. Кому захочется оказаться замешанным в дело, которое могло привести к насильственной смерти? И привело бы — Гилберт стреляет отменно. Вот мне и пришлось отговаривать его, хотя для этого я пустила в ход иные аргументы и предложила свой план.

— Я попробую угадать. Деготь и перья?

— Это я вам уже говорила. Увы, на американском Западе деготь и перья не получили такого распространения, как дуэли. Хотя и зря. Если бы это наказание применяли в законном порядке, а не по суду Линча, оно было бы куда эффективнее, чем штраф или месяц тюремного заключения. Вы бы подумали лишний раз, прежде чем подверглись бы риску быть вымазанным дегтем и вывалянным в перьях?

— Я бы подумал лишний раз и прежде, чем подвергнуться риску заплатить штраф. А тут я бы подумал два лишних раза.

Мисс Боутон кивнула. Стекла вновь заблестели.

— Я решила, что нужно любой ценой убрать отсюда Броделла и не допустить его возвращения. Для этой цели деготь и перья подходят просто идеально. Гилберт попытался было спорить, но потом согласился, потому что тоже не хотел, чтобы Броделл возвращался сюда. А узнал он о его возвращении через десять минут после приезда — от своего друга. У каждого из нас есть такие друзья. Мы решили, что ему понадобится в помощь человек восемь-десять. Гилберт сказал, что может собрать сколько угодно, а лучше проделать это в субботу в Лейм-Хорсе, поскольку Броделл почти наверняка будет там, у Вуди. Вы знаете, что творится в субботу вечером у Вуди?

— Да.

— Мы обсудили все до мелочей. Даже — где достать деготь и перья.

— У Хомера Доуда и Джимми Негрона.

Подбородок мисс Боутон дернулся вверх, и она нахмурилась.

— Вам уже все известно.

Судя по ее тону, будь я одним из ее учеников, она послала бы меня к директору.

Скрытничать мне было незачем, так что а пояснил:

— Нет, я просто знал, куда он поехал после того, как повстречался с вами. Гилберт сам показал, что сперва заехал к мистеру Хомеру Доуду, а потом посетил ферму Джимми Негрона. Но причину я не знал.

Я встал.

— Значит, он полностью удовлетворился дегтем и перьями?

— Не совсем. Он просто согласился, что это и впрямь лучший выход. Вы уходите? Я вам почти ничего не рассказала. Вы только хотели знать, почему я так уверена, что Гилберт приходил именно в тот день, и я вам сказала. Вот и все. Что еще вас интересует?

— Я хочу знать, кто застрелил Филипа Броделла. — Я снова сел. — Если вы располагаете временем, я просил бы вас рассказать еще все, что он говорил вам про Броделла.

— Что ж… Мы обсуждали еще, не стоит ли Гилберту подать на него в суд за совращение несовершеннолетней. Ведь ей было всего восемнадцать. Но Гилберт не захотел затевать процесс.

— Я знаю. Мистер и миссис Грив тоже были против. Но что он говорил вам про Броделла? Вы же знаете, что я убежден в невиновности Харвея Грива и пытаюсь доказать это. Возможно, Гилберт сказал вам что-нибудь, что могло бы помочь мне.

— Нет. Мне очень жаль, мистер Гудвин. Я вам сочувствую, но помочь ничем не могу.

— И, конечно, вы тоже думаете, что убил его Харвей Грив.

— Разве я так сказала?

— Нет.

— Тогда не возводите на меня напраслину. Пока присяжные не признают его виновным, он невиновен. Это одно из величайших достижений нашей республики. Это точно. Как, впрочем, и вы. Такие граждане, как вы.

Я поднялся. Не могу сказать, чтобы был слишком зол на нее, просто мало кто любит, когда перед самым их носом захлопывают дверь, будь то человек или, скажем, лошадь. Я сказал:

— Я не слишком понимаю, как вы решились, блюдя нашу великую конституцию, посоветовать Гилберту прибегнуть к дегтю и перьям, что, безусловно, противозаконно и уголовно наказуемо, но оставим это на вашей совести. Обдумайте все как следует.

Я не стал благодарить ее за потраченное время и испарился. Не бегом, но достаточно быстро, чтобы не слышать ее ответа. Захлопнув дверцу машины, я по привычке бросил взгляд на наручные часы, а потом посмотрел, что показывают стрелки циферблата на приборной панели. Семнадцать минут двенадцатого. Добравшись до главной улицы, до которой было всего три коротких квартала, я успел проанализировать положение. Чтобы наведаться в «Кровельную компанию Доуда», нужно было свернуть направо, а чтобы поехать в Лейм-Хорс — налево. Я повернул налево.

Неспешно преодолевая ухабы и колдобины, я подъехал к универмагу Вотера в три минуты первого. В Нью-Йорке было три часа дня. Поскольку сегодня была суббота, а большинство обитателей Манхэттена на уик-энд уезжают, Сол, возможно, уже прервал поиски. Я подкатил к Вуди-холлу, разыскал Вуди и попросил разрешения воспользоваться телефоном. С Солом мы условились, что сам он звонить не будет, кроме самого крайнего случая. Я набрал номер два раза, но услышал в ответ только длинные гудки. Так что пришлось положить трубку и отправиться к машине не солоно хлебавши. Я решил поехать домой. Авось, поспею к обеду.

Однако обеда не было. И терраса была пуста. Как, впрочем, и гостиная, и комната Лили, и моя, и Вулфа. Лишь с кухни доносился какой-то шум. Я поспешил туда и застал там Уэйда, который силился вскрыть консервным ножом банку моллюсков со свининой. Я полюбопытствовал, хватит ли ее содержимого на двоих, и Уэйд ответил, что нет, но в кладовой есть еще. Я сунулся в холодильник и разыскал в нем копченый окорок — вернее, его остатки.

— Они все скачут верхом? — спросил я, доставая из ящика нож.

Уэйд вывалил моллюсков на сковородку.