Современная комедия - Джон Голсуорси

Вэл широко улыбнулся:

– Я вздохну свободнее, если вы за это возьметесь.

– А я нет, – сказал Сомс. – Надо полагать, кассир в банке не напутал?

– Кто спутает Стэйнфорда с кем-то другим?

– Никто, – согласился Сомс. – Итак, если ты не хочешь подавать в суд, предоставь это дело мне.

Вэл ушел, а он задумался. Вот он до сих пор держит в руках дела всей семьи; интересно, что они будут делать, когда его не станет? Этот Баттерфилд, может, и гениальная мысль, но как знать… Впрочем, он ему необычайно предан – глаза у него как у собаки! Надо заняться этим теперь же, пока старый Грэдмен не свалился. И нужно подарить старому Грэдмену какую-нибудь серебряную вещь, именную, пока он еще в состоянии оценить ее, а то обычно такие подарки получают, когда умрут или успеют выжить из ума. И еще: Баттерфилд знаком с Майклом – а значит, внимательно отнесется к делам Флер. Но как же быть с этим проклятым Стэйнфордом? Как взяться за это дело? Лучше попробовать пригласить его сюда, чем идти к нему в клуб. Раз у него хватило наглости остаться в Англии после такого бессовестного поступка, значит, хватит наглости прийти и сюда – посмотреть, нельзя ли еще что сорвать. И Сомс, кисло улыбаясь, пошел к телефону.

– Мистер Стэйнфорд в клубе? Попросите его зайти на Грин-стрит, к мистеру Форсайту.

Убедившись, что в комнате нет ни одной ценной безделушки, он уселся в столовой и вызвал Смизер.

– Я жду этого мистера Стэйнфорда. Если позвоню, пока он будет здесь, бегите на улицу и зовите полисмена. – И добавил, заметив выражение ее лица: – Может быть, ничего и не случится, но как знать.

– Опасности нет, мистер Сомс?

– Ну разумеется, Смизер. Просто я могу найти нужным, чтобы его арестовали.

– Вы думаете, он опять что-нибудь унесет, сэр?

Сомс улыбнулся и движением руки указал, что все прибрано.

– Скорее всего он и не придет, а если придет, проводите его сюда.

Когда Смизер вышла, он уселся против часов – голландской работы, и такие тяжелые, что унести их невозможно; их откопал в свое время Джемс, они звонили каждые четверть часа, а на циферблате были луна и звезды. Теперь, перед третьей встречей, Сомс уже не так бодрился: два раза этот тип сумел выпутаться и, поскольку Вэл не хочет обращаться в суд, выпутается, очевидно, и в третий. И все же было что-то притягательное в перспективе сразиться с этим «пропащим» и что-то в самом человеке, заставлявшее воспринимать его чуть ли не в романтическом плане. Словно в образе этого томного мошенника еще раз явился ему излюбленный лозунг времен его молодости «скрывать всякое чувство» и вся светскость, присущая дому на Парк-лейн с легкой руки его матери Эмили. И наверно, этот тип не явится!

– Мистер Стэйнфорд, сэр.

Когда Смизер, вся красная от волнения, удалилась, Сомс не сразу нашелся с чего начать: лицо у Стэйнфорда было как пергаментное, точно он вышел из могилы. Наконец Сомс сказал:

– Я хотел поговорить с вами об одном чеке. Кто-то подделал подпись моего племянника.

Брови поднялись, веки легли на глаза.

– Да. В суд Дарти не обратится.

Сомсу стало тошно.

– Вы так уверены? А вот мой племянник еще не решил, как поступить.

– Мы вместе учились, мистер Форсайт.

– И вы на этом спекулируете? Есть, знаете ли, предел, мистер Стэйнфорд. А подделка была умелая для новичка.

В лице что-то дрогнуло, и Сомс извлек из кармана подделанный чек. Ну, конечно, недостаточно защищен, даже не перечеркнут. Теперь на чеках Вэла придется ставить штамп: «Обращения не имеет, платите такому-то». Но как припугнуть этого типа?

– Я пригласил сюда агента сыскной полиции, – сказал Сомс. – Он войдет, как только я позвоню. Так продолжаться не может. Раз вы этого не понимаете…

И он сделал шаг к звонку.

На бледных губах возникла еле заметная горькая улыбка.

– Вы, мистер Форсайт, смею предположить, никогда не бывали в нужде?

– Нет, – брезгливо ответил Сомс.

– А я не выхожу из нее. Это очень утомительно.

– В таком случае тюрьма вам покажется отдыхом.

Но уже произнося эти слова, он счел их лишними и, пожалуй, грубыми. Перед ним был вообще не человек, а тень, томная, скорбная тень. Все равно что терроризировать привидение!

– Послушайте, – сказал он, – дайте мне слово джентльмена оставить в покое моего племянника и всю нашу семью, тогда я не буду звонить.

– Очень хорошо, даю вам слово; верить или нет – ваше дело.

– Так значит, на том и покончим, – сказал Сомс. – Но это последний раз. Доказательство я сохраню.

– Жить нужно, мистер Форсайт.

– Не согласен, – сказал Сомс.

«Тень» издала неопределенный звук – скорее всего смех, – и Сомс, опять оставшись один, быстро прошел к двери посмотреть, как тот выйдет на улицу. Жить? Нужно? Разве такому не лучше умереть? Разве большинству людей не лучше умереть? И, поразившись такой несуразной мысли, он прошел в гостиную. Сорок пять лет, как он обставил ее, и вот сейчас она, как и раньше, полна маркетри. На камине стоял небольшой старый дагеротип в глубокой эмалевой рамке – портрет его деда, Гордого Доссета, чуть тронутый розовым на щеках. Сомс остановился перед ним. Подбородок основателя клана Форсайтов удобно покоился между широко расставленными углами старомодного воротничка. Глаза с толстыми нижними веками – светлые, умные, чуть насмешливые; бакенбарды седые; рот, судя по портрету, может проглотить немало; старинный фрак тонкого сукна; руки делового человека. Кряжистый старик, сильный, самобытный. Чуть не сто лет этому портрету. Приятно видеть признаки сильного характера после этого томного, пообносившегося экземпляра! Хорошо бы посмотреть на места, где родился и рос этот старик, перед тем как в конце восемнадцатого века всплыть на поверхность и основать род Форсайтов. Надо взять Ригза и съездить, а если Флер не поедет, еще, может, и лучше! Ей было бы скучно! Корни для молодежи ничего не значат. Да, нужно съездить посмотреть на корни Форсайтов, пока погода не испортилась. Но сначала надо устроить старого Грэдмена. Приятно будет повидать старика после такого переживания, он никогда не уходит из конторы раньше половины шестого. И, водворив дагеротип на место, Сомс поехал на такси в Полтри, по пути размышляя, как трудно стало вести дела, когда всюду подстерегают субъекты вроде Элдерсона или этого Стэйнфорда. Вот так же и страна – не успеет выбраться из одной заварухи, как попадает в другую; стачка горняков кончится с зимними холодами, но тогда всплывет еще что-нибудь – война или другие беспорядки. И еще Флер… у нее большое состояние. Неужели он сделал ошибку, дав ей такую самостоятельность? Нет, мысль связать ее при помощи денег всегда ему претила. Как бы ни поступала – она его единственный ребенок и, можно сказать, единственная любовь. Если ее не удержит от падения любовь к