Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм

- Ты выглядишь забавно, – говорит Старик, едва мы снова оказываемся в машине.

- Мне остается только удивляться. Такого кекса в качестве командира я еще не видел – и такого полностью вымотанного.

- Он уже в порядке, – отвечает Старик, снова усаживаясь рядом с водителем. – Ему пришлось постоянно быть на ногах... Лодка прошла через испытания.

И после длинной паузы добавляет:

- Шноркели уже являются непозволительной роскошью – в Канале .

Горю желанием, чтобы Старик, наконец, подробно рассказал мне, что за таинственное предприятие совершила U-730. Но, согласно правилам игры, я не могу сейчас выказывать ка-кое-либо любопытство.

- Мы не можем рассматриваться настоящими перевозчиками, – начинает Старик спустя

некоторое время. Это снова о Морхоффе. Но почему Старик говорит это с налетом тайнственности?

- Хороший парень этот Морхофф и ему чертовски повезло... На твоем месте я бы

заинтересовался этой историей, – Старик поворачивается ко мне.

- С радостью, если бы мог! – лихо отвечаю.

- Подожди немного, – произносит Старик. – И ты все узнаешь от А до Я!

Едва мы усаживаемся в углу в клубе, появляется Морхофф. В глубоком кожаном кресле, которое Старик ему подвигает, он становится еще меньше. Мне становится страшно от пустого взгляда его больших немигающих глаз. Этот человек полная противоположность Старика: ни-какого самообладания, никакой уверенности в себе, и как результат никакого авторитета. Вы-глядит так, словно он только что сдавал экзамен на аттестат зрелости – скорее, что провалился на этом экзамене и не смог вынести такого позора.

- Когда мы пришли в La Rochelle, – начинает рассказывать Морхофф, – у нас еще не было ника-кого представления, как дела обстоят в Шербуре. От КПФ мы получили только сжатый инст-руктаж и краткое отображение положения в области операции в Канале – ничего нового... Вот. И когда затем поступил приказ принять боеприпасы, мы подумали: Они определенно для нашей пушки и 37- миллиметрового орудия... Но когда увидели их количество, нас, конечно, это добило... Боеприпасы всех калибров! И чтобы выровнять вес, это так называлось, нам разрешалось оставить по одной торпеде в носовом и кормовом торпедном аппаратах! Воды и продовольствия – на 14 дней. И затем, конечно, вручили запечатанный конверт: «Вскрыть в море».

Это мне знакомо: письмо с районом боевых действий. У офицера прерывается дыхание. Он делает глоток только что налитого пива... Затем

сидит с таким видом, будто потерял нить рассказа. Нервно мигает, вспоминая, и продолжает:

- Боеприпасов загрузили, словно хомяки запасы наделали – да так, что негде ногу было поста-вить: в торпедные аппараты, в каждый свободный уголок. Материал был таким громоздким – почти все в ящиках, а на пристани еще стояли штабеля. Мы словно гомики прижимались к каждому ящику, и могли передвигаться по лодке, лишь согнувшись пополам. Даже в матросские шкафчики разместили боеприпасы. Мы сидели и спали на них. Врагу не пожелаешь. Это было светопреставление!

Старик не двигается. Но всем своим видом показывает, что весь превратился в слух.

Морхофф, кажется, не обращает на это никакого внимания. Он смотрит не на Старика, а на воображаемую точку на стене. При этом лицо отображает переживаемые эмоции:

- Двенадцатого июля мы вышли ... на рассвете ... без всякого боя тамтамов. Не было видно ни одной суки от флотилии. Нас было три лодки. Наша выходила последней. Что случилось с двумя другими, не знаю до сих пор.

Постепенно я начинаю понимать, на какое безумное предприятие была послана эта U-730…

Морхофф говорит теперь рубленными фразами:

- Едва мы вышли из La Rochelle – выполнили маневр погружения, дифферентовочные

испытания. Ветер 3 – 4 балла. Волнение 2 балла. Тут падает рулевой: бессилие. Плыли под РДП, но шноркель то и дело зарывался носом в волну. Короче, продулись. Но, башенный люк нельзя было открыть. Дифферентовка через головной воздушный клапан дизеля. У Papenberg мы затем обнаружили маркер риска...

Кажется, что Морхофф внезапно вспоминает, где он находится, и недоуменно

всматривается в меня и Старика. Затем продолжает в новой тональности:

- Особенно оригинально было непосредственно перед Шербуром. Если бы мой радиомаат не был таким упорным…

Теперь он, кажется, больше не знает, как ему продолжать свой рассказ: Он начинает заикаться, и на лице снова появляется нервная дрожь. Я отвожу взгляд и тоже фиксирую его на воображаемой точке – только на линолеуме.

Старик полностью погрузился в молчание и не двигается.

- Это было совершенное безумие ..., – начинает Морхофф.

Я не поднимаю взгляд, потому что мне кажется, что он все еще не нашел связки в беспоряд-ке своих воспоминаний. Однако он глубоко вздыхает и коротко выдает:

- Это было так: У нас не получалось выходить в радиоэфир в установленные сроки. Мы, конеч-но, не получили все радиограммы из-за сильного охранения и длительных преследований. Мне это было абсолютно до лампочки. Я только хотел быстрее добраться до Шербура и освободиться от груза...

На этом месте Морхофф снова прерывается, так как его раздражает шум из буфета.

- Как я уже сказал, – начинает он опять, – мы не получали обязательных радиограмм. И радиомаат говорил мне, что нам следовало бы всплыть еще раз. Мне это было совсем не по душе. Но я уступил. Если радиомаат настаивает! За три часа до прихода в Шербур мы всплыли... Был чертовский риск. И что мы услышали?

- Радиограмму для Морхоффа, – невольно вырывается у меня.

- Ошибаетесь! Срочное сообщение, с прекрасным текстом: «Подлодка Морхофа. Шербур в руках врага. Двигайтесь в Брест!»

Тут, наконец, в Старике пробуждается жизнь. Но он лишь выпрямляется, потягивается и за-тем получше усаживается в кресле.

- Так-так, – говорит он и пристально смотрит при этом в свою трубку.

- Без радиомаата, то есть без его настойчивости, мы бы пришли в точно указанное время! Но там имели бы бледный вид! Это было чертовски близко. И янки поимели бы нас, заарканив своими лассо прямо у пирса: хвать за задницу!

Он сопровождает свои слова вялым движением руки.

- Да, и мы, конечно, тут же повернули назад, и у нас заиграло очко, потому что мы должны бы-ли теперь снова суетиться, чтобы выжить. Настроение было на полном нуле: То, что мы должны были транспортировать этот бризантный груз, снова изображая судно-ловушку, нас убивало...

Командир лодки замолкает, погрузившись в воспоминания, ищет очередную нить своего рассказа, и не найдя, взгляд его тухнет.

В это мгновение Старик выпрямляется и слегка хлопает обеими ладонями по подлокотникам. Затем говорит:

- Хорошо, Морхофф. Мы позже продолжим разговор. Теперь Вам надо отдохнуть.

Мы встаем втроем, Морхофф принимает стойку смирно, и, попрощавшись, разворачивается, но так сильно спотыкается в своих тяжелых сапогах, что чуть не валится с ног.

Когда мы снова садимся, Старик с обычной обстоятельностью набивает свою трубку,

заказывает новое пиво, и только когда обе бутылки стоят на столе, а табак тлеет в головке трубки, он говорит:

- Лодка Морхоффа была введена в эксплуатацию только в прошлом году. Морхофф, впрочем, относился к нашей флотилии, будучи старпомом лодки U-330. Но после последнего боевого похода поступил с лодкой не сюда, а был направлен в Бордо.

- В Бордо?

- Да, там им должны были установить шноркель... Здесь просто не было для этого свободных мощностей...

- А потом?

- Это продолжалось какое-то время – а затем там началось Вторжение. И все пришлось срочно сворачивать. Но прежде нужно было отверстия, которые уже были вырезаны в корпусе лодки – для подачи и выброса отработанного воздуха – снова заварить и лодку отправили к двенадцати другим без шноркеля на фронт Вторжения.

- Где они должны были утонуть!

Старик молча выслушивает это мое высказывание и продолжает:

- Так или иначе, но, в конце концов, им же все-таки, должны были установить шноркель... На верфи в Бордо уже не получалось, и остаточные работы должны были быть завершены в La Pallice …

Вместо того чтобы сказать что-нибудь, я лишь округляю глаза.

- Звучит совершенно фантастически – стоит признать. Но это была лишь присказка, а сказка была впереди: А именно, когда их, наконец, отправили, у них вообще шноркель не был уста-новлен...

- И при всем при том, они были под завязку забиты боеприпасами…

- Так точно, для Шербура...

- Теперь я вообще ничего не понимаю: С Шербуром было покончено еще в июне, а они только двенадцатого июля вышли из La Rochelle?

- По приказу главкома... Даже после этого Морхофф должен был, чтобы избежать утечки ин-формации, тайно прибыть в Анже, чтобы забрать свой боевой приказ.

- Который был написан еще в прошлое Рождество, насколько я понимаю все произошедшее...