Журнал «Вокруг Света» №04 за 1992 год - Вокруг Света

Снова потянулись минуты ожидания. Мы напряженно прислушивались; оба волновались, и разговор не клеился. Даже треск уголька в костре заставлял вздрагивать — чудилось, что это хрустнула ветка под тяжестью серого исполина. Но вот наконец послышался явственный топот босых ног по тропинке, и до нас донесся шепот: «Бвана, можно идти». Мы схватили винтовки и, соблюдая полную тишину, двинулись за проводником. Все вокруг — рощи, сжатые поля, пустые хижины — казалось призрачным и нереальным в свете луны; расстояния искажались, и это внушало мне некоторые опасения.

Вскоре мы вошли в высокую траву; длинные узкие листья смыкались над головой, закрывая звезды. Видимость не превышала метра, и у всех была одна и та же мысль: что будет, если стебли внезапно раздвинутся и прямо перед нами встанет огромный противник, готовый к бою? Не один я вздохнул с облегчением, выйдя на открытое пространство.

Мы остановились возле маленькой брошенной деревушки, на краю поля. Через несколько минут со стороны травяных зарослей донесся мерный, негромкий шорох — это шли слоны, но мы их не видели. Животные так и не показались — то ли почуяли людей, то ли отправились пастись в другое место. Тихо ругаясь, мы вернулись в свою рощу и одетые улеглись на кроватях. «Ну, сегодня они уже не придут», — со вздохом заметил Энгель, на что я ответил: «Иншалла!» (Иншалла — как будет угодно Всевышнему (ар.) — и вскоре заснул.

Около полуночи меня разбудили взволнованные приглушенные голоса; я уловил неоднократно повторявшееся слово «тембо». Так и есть — слоны появились вновь, теперь с другой стороны, и уже занялись бананами; сообщение принес гонец со сторожевого поста в соседней роще. Протирая глаза, мы поспешили за ним. К счастью, в этот раз путь шел по открытой местности. Приблизившись к плантациям, мы остановились. Везде было тихо. Подозвав двух местных жителей, знавших тут каждую кочку, я велел им обойти вокруг и проверить, не ушли ли слоны. Крадучись, люди пошли вперед и скоро исчезли в тени деревьев.

Поднимался свежий ночной ветерок, и мы начали мерзнуть, да и усталость брала свое. Было уже ясно, что животные успели уйти дальше. Когда на другом конце поля на миг послышался шорох сухих кукурузных стеблей, я шепнул Энгелю, что наши разведчики возвращаются несолоно хлебавши.

И в тот же миг — я с трудом верил глазам, таким невероятным и захватывающим оказалось это зрелище — на серебристом фоне жнивья возник огромный черный силуэт; лунный свет струился по длинным изогнутым бивням. Один за другим, бесшумно, как призраки, шли за вожаком по полю еще четыре слона. Они направлялись к нам.

Мы бросились в сторону и укрылись за покосившейся плетеной изгородью, где притаились, стараясь не издавать ни звука — одним движением хобота слон мог бы смести наше хлипкое прикрытие и нас вместе с ним.

Дойдя до места, где мы только что были, слоны остановились, почувствовав запах людей. Мы сидели в десяти метрах со вскинутыми ружьями, но я не хотел стрелять, так как животные стояли слишком тесной группой, и большой слон был заслонен от меня другим, поменьше. Но вот вожак сделал шаг вперед, и в ночной тишине прогремели два выстрела. Слоны повернулись и отступили в тень, скрывшись между бананами. Прошла томительно напряженная минута; я думал, что раненый слон собирает силы для атаки и сейчас старается поточнее определить наше местонахождение. Однако я ошибся. Старый самец пересек рощу и вновь вышел на поле; на фоне неправдоподобно огромного черного тела опять сверкнули в лунном свете белые бивни. Мы дали второй залп, и слон, по-прежнему безмолвно, опустился на землю и больше не шевелился.

Так я убил своего последнего слона в Восточной Африке. Это произошло ночью 1 октября 1909 года, в 12 часов 40 минут.

...Надо было возвращаться на побережье, и мы пошли, не торопясь, по течению реки. Стада антилоп по-прежнему бродили по берегам, а за травоядными следовали хищники.

На Уланге я убил своего первого и единственного льва; это был весьма крупный экземпляр, правда, к сожалению, с не очень большой гривой.

Лев только что загрыз бородавочника, и довольное рычание выдало его присутствие. Первым выстрелом я ранил льва в плечо. Он упал, но тут же вскочил, глухо заворчав, и бросился ко мне; когда нас разделяло около двадцати метров, зверь прыгнул. Я отчетливо видел огромные когти на вытянутых вперед могучих лапах с растопыренными пальцами. Но лев поспешил с первым прыжком — расстояние было слишком велико. Прежде чем он успел сделать второй, тяжелая пуля ударила его в нижнюю челюсть и навылет прошла через голову.

Вскоре я опять встретился со львами. Наш лагерь был у реки; кругом расстилалась ровная высохшая саванна, и лишь неподалеку стояла небольшая рощица — несколько мимоз и акаций среди высокой травы. Там находился пруд, и к нему приходили на водопой антилопы, привлеченные тенью.

Как-то в полдень я увидел двух животных, направлявшихся к этому оазису; до них было около километра. В ярком солнечном свете они выглядели очень большими и почти белыми; я решил, что это канны. Однако взгляд в бинокль убедил меня в позорной ошибке — к группе деревьев приближались два льва, точнее говоря, лев и львица, великолепные взрослые звери. Схватив винтовку, я поспешил к пруду.

Оазис был невелик, и в течение получаса я, соблюдая необходимую осторожность, несколько раз прошел его из конца в конец. Убедившись, что звери ушли, и досадуя на невезение, я вышел из травы, собираясь вернуться в лагерь. Взглянув в сторону палаток, я увидел своего боя — он махал руками и делал мне какие-то знаки, явно стараясь привлечь мое внимание к чему-то, находящемуся позади меня. Держа палец на спусковом крючке, я повернулся и успел заметить обоих львов, удиравших в противоположном направлении; вскоре они исчезли в сухой траве. Оказывается, мне следовало не роптать, а благодарить судьбу — ведь я не раз проходил на расстоянии нескольких метров от зверей, не подозревая об их присутствии!

В тот день мне вспомнились слова моего друга Веста: «Лев, если захочет, может спрятаться за кием, брошенным на бильярдном столе». Вест знал, о чем говорит, — он был знаменитейшим охотником на львов во всей Родезии.

Теперь мы форсированным маршем двинулись на восток, к побережью. Единственный охотничий эпизод, не связанный с обычной доставкой мяса для каравана, произошел возле деревни Магони. На вечерней охоте я добыл коровью антилопу и уже хотел возвращаться в лагерь, когда проводник схватил меня за руку с взволнованными словами: «Куба твига, бвана» (очень большой жираф, господин). Действительно, огромный жираф возвышался недалеко от нас над ровной поверхностью саванны; до него было около семи сотен метров.

Раньше я не стрелял жирафов, но сейчас не смог справиться с искушением, и мы, пригнувшись, побежали к животному. Нам удалось приблизиться на двести метров — жираф заметил нас с высоты своего роста и стал уходить своеобразным, только им свойственным «замедленным галопом». Я поднял свою восьмимиллиметровую винтовку, и первая же пуля уложила быка наповал — еще одно доказательство того, как легко убить это прекрасное животное. Череп его я сохранил для коллекции, и впоследствии опытный музейный препаратор определил по нему, что такой гигантский экземпляр еще никогда не попадал в Европу. Попытки фотографировать жирафов не удались — животные были слишком чуткими и обращались в бегство задолго до того, как я приближался на нужную дистанцию.

Путешествие подходило к концу. Мой велосипед развалился, и последние двадцать километров до станции Куву я проделал пешком. Погрузка в поезд снаряжения и коллекций прошла без осложнений, и на следующий день мы были в Дар-эс-Саламе...

Перевел с немецкого А. Случевский

Любо, терцы!

Дорога утопала в зелени. На раскидистых деревьях, посаженных еще в прошлом веке, тихо шелестела листва, и деревья казались солдатами, выставленными на охрану дороги да так и оставшимися на своем нелегком степном посту.

Зеленый коридор через степь закончился неожиданно. Вдруг перед нами открылась станица Архонская, одноэтажные домики из красного кирпича, все под черепицей либо под шифером, напоминали собой тоже что-то солдатское, военное, как и многое здесь, — уж очень не по-граждански строгой была планировка станицы. Как по линеечке. Ровные улицы, четкие кварталы.

Станицы у Терека и вправду строили «по линеечке» — они в середине XIX века составили линию обороны, которую возвела Россия против непокорных кавказцев. Генерал Ермолов сам прочертил на карте Сунженскую линию. Ее крепости и укрепления тянулись вдоль всего Кавказа. «Для стеснения и обуздания мятежных горцев», как написано в одной книге тех лет, понадобилось заселить здешние земли воинственным казачьим племенем. Архонская — тоже «линейная», одна из многих. Первое же русское поселение на Кавказе возникло в 70- годах XVI века. Тогда царский воевода Лука Новосельцев заложил на Тереке, как раз против устья речки Сунжи, городок Терки и разместил там на постой войско. Новый городок тут же принес многие беспокойства, сперва местным жителям, потом и политикам из далеких стран, имевших свои интересы на Кавказе, а потому не желавших присутствия здесь русских. Последнее слово произнесла Турция. И русская армия отошла на новое место постоя, подальше, в устье Терека, где была заложена крепость Кизляр. В 1735 году появилось первое упоминание о терско-кизлярском войске, костяк которого, бесспорно, составляли казаки. К этому времени на Тереке жили казаки-раскольники, бежавшие с Дона в 1620 и 1658 годах, обосновались здесь и отчаянные волжские казаки, «баловавшие» прежде на великой реке. Немало смельчаков радушно приняла местная вольная братия. А после выселения сюда части запорожцев, не сумевших в 1775 году отстоять свободолюбивую Сечь, казачество окончательно окрепло, заставило себя уважать, и с 19 ноября 1860 года получило желанное имя — Терское казачье войско. Людей же называли кратко — терцы...