Мушкетёр Её Высочества - Саша Суздаль

— Держитесь возле мальчишки, а то вас заметут ажаны, — предупредил Мартино и вместе с женщинами нырнул в толпу, которая начала собираться возле Ламбре и Шанталь. Особенно рассматривали Шанталь и её облегающий костюм, а мальчишка, сняв свой цилиндр, принялся орать на всю площадь:

— Уважаемая публика, мсье, мадам и мадемуазель! Перед вами водяные люди из России, которые живут в казаках и портят морские корабли генерала Наполеона! Не жалейте свои су, такого вы не увидите нигде!

«Какие казаки, какая Россия?» — подумал Ламбре, в недоумении оглядываясь вокруг себя. Мальчишка кричал и ходил по кругу с цилиндром в руках, а зрители бросали в цилиндр монеты. Ламбре, бросив взгляд на толпу, увидел, что Мартино и женщины, точно быстрые змеи, шныряют между людьми.

«Что они делают?» — удивился Ламбре, понимая, что их используют, как диковинку, чтобы немного собрать денег. Впрочем, он не отказывался помочь этим людям, судя по одежде, очень бедным, поэтому усердно кланялся в разные стороны, демонстрируя на своём лице улыбку.

Шанталь, подыгрывая ему, посылала рукой воздушные поцелуи и откровенно смеялась над его попытками понравиться зрителям.

Смущало одно: как они попали в тысячу восемьсот четырнадцатый год. Ламбре читал иногда разные фантастические книги, но четко знал, что таких путешествий в прошлое быть не может, только стоящие перед ним люди в старинных костюмах говорили о обратном.

Внезапно что-то произошло, так как какие-то люди схватили Мартино и женщин, а мальчишка, подхватив цилиндр, скрылся в толпе. К Ламбре и Шанталь подошёл высокий мужчина с выразительными бакенбардами и кудрявой не покрытой головой, который схватил Ламбре за руку и сообщил:

— Вы арестованы!

— За что? — спросил Ламбре, но высокий мужчина не удосужился ответить, а подошел к Шанталь и повторил сказанное ему: — Вы арестованы, мадам!

— Прощай, мой друг! — воскликнул подошедший в сопровождении двух мужчин Мартино, и принялся обнимать Ламбре, пуская слёзы. Ламбре слегка смутили эти проявления любезности и слегка отстранился, но бедный Мартино, всё так же тискал его в объятиях.

Их отвели в какое-то мрачное здание, где разлучили и каждого завели в разные комнаты.

— Обыщи его, — сказал высокий мужчина и его помощник, угрюмый малый, вывернул карманы костюма. К удивлению Ламбре, там оказалось несколько блестящих цепочек, часы и какой-то перстень, а во втором кармане целая пачка каких-то ценных бумаг, неизвестно откуда взявшиеся там.

— Меня зовут Эжен-Француа Видок, — сказал мужчина и посмотрел в глаза Ламбре: — Откуда у вас эти вещи?

— Я не знаю, — честно сказал Ламбре и добавил: — Это не моё!

— Все так говорят, — сказал Видок и спросил: — Откуда вы знаете Мартино?

— Я его не знаю, — возразил Ламбре, но видя, что Видок снисходительно улыбается, сказал: — Я только что с ним познакомился.

— И сразу подрядился тырить веснухи и сверкальцы[19], — спросил Видок, разглядывая часы и перстень.

— Я не знаю, о чём выговорите, — возразил Ламбре, понимая, что влип в какую-то историю.

— И маруху свою не знаешь? — спросил Видок, презрительно глядя на Ламбре.

Взяв гусиное перо и бумагу, он принялся записывать всё, что рассказывал ему Ламбре, а потом посыпал написанное песком и постучал в стенку. На его стук появился знакомый угрюмый малый, которому Видок сообщил:

— Отведите его в суд.

— Куда вы девали Шанталь? — спросил Ламбре и Видок криво улыбнулся.

— Так, всё-таки, свою маруху ты знаешь, — сказал он и коротко бросил: — Её отправили в тюрьму Сен-Лазар.

Ламбре повели по каким-то улицам Парижа, которые он мог знать только по истории, и завели в здание суда, где одинокий судья в парике, прочитав бумаги, которые подал ему сопровождающий Ламбре ажан в форме, тут же вынес приговор:

— Именем французского народа за ваши преступления вам отсекут голову на публичном месте. Сейчас вас отправят в тюрьму Консьержери на набережной Орлож.

Он захлопнул дело и ушёл в боковые двери, а ажан и угрюмый помощник Видока повели его снова по улицам, пока не добрались до площади с высокой колонной, на которой вверху стояла дева с голой грудью. В руках дама держала лавровые венки, сложив медные крылья за спиной.

Впереди показался мост через Сену, перебравшись через который, они очутились возле длинного здания с двумя круглыми башнями посередине, и одной справа, а угловую, квадратную, венчала восьмиугольная обзорная башенка.

Ламбре завели в здание через какие-то ворота, где его принял тюремщик, который сразу же завел его в камеру с единственным окном, заделанным решёткой. На прикованной кровати лежал тюфяк, набитый соломой, на который Ламбре упал и сразу же заснул.

Проснулся Ламбре оттого, что кто-то его тормошил. Открыв глаза, Ламбре понял, что уже утро, а перед ним стоял монах и перебирал чётки.

— Мужайтесь, Ламбре! Час искупления настал, — сообщил монах, а стражник, стоящий у двери, спросил: — Не угодно ли вам рюмку рома или закурить?

Ламбре отказался, удивляясь тому, что ему предлагают закурить, а монах, сообщив: «Помолимся богу», — стал на колени и принялся громко шептать молитвы. Закончив, он поднялся с колен и равнодушно вышел из камеры. Ламбре надели наручники и вывели во двор, после чего долго ожидали какого-то чиновника. Наконец появился заспанный канцелярист, который скомандовал: «На площадь Согласия!»

Ламбре посадили в закрытый экипаж с двумя стражниками, и тот отправился в путь, стуча колёсами по булыжникам. Когда экипаж остановился, Ламбре услышал какой-то гул, а выйдя наружу, увидел большую площадь запруженную народом и гильотину, устроенную на возвышающемся помосте.

«Так не может быть», — ужаснулся Ламбре, понимая, что всё всерьез и через несколько минут он распрощается с жизнью.

«Так не может быть!» — думал он, понимая неотвратимость происходящего. Его потащили к помосту, так как его ноги отказались ему повиноваться и неосознанно растягивали последние минуты жизни.

«Так не может быть!» — кричало всё внутри, сопротивляясь происходящему, возмущаясь несправедливостью и содрогаясь от ужаса смерти.

Ему дали поцеловать крест, которого он с надеждой коснулся губами, надеясь на чудо, но чуда не произошло, и его положили на лавку, удерживая сзади, а голову прижали верхней планкой.

То, что говорил человек, стоящий рядом, Ламбре не понимал и уловил только лёгкий свист, отчего весь мир перевернулся в глазах, а он, лёжа в корзинке с соломой, с удивлением смотрел на яркое небо и торчащую из-под поднятого ножа, обрубленную шею, истекающую кровью.