Мушкетёр Её Высочества - Саша Суздаль

Как только переставали ходить трамваи, и наступала тёмная ночь, привычно начинали свою работу неразговорчивые чекисты и налётчики. И от тех, и от других спасения нет, разве что бежать из Москвы, куда глаза глядят, да и то, на дороге поймают и прирежут, чтобы никто не трепыхался напрасно. Нет защиты в это страшное время, и в ужасе стынет кровь обывателя, так как дьявольские времена настали. Нелегкие испытания для людей послал на Землю Спаситель, чтобы проверить крепость их веры.

На втором этаже красивого особняка, по Никитскому бульвару, который, после смерти родителей, принадлежал сёстрам Хоменковским, обосновался отдел какого-то железнодорожного министерства, который, вытесняя их постепенно, занял флигель и часть первого этажа, оставляя им только три комнаты.

Однажды, в начале октября, уполномоченный данной конторы, в толстовке и круглых очках, появился без стука на пороге их комнаты, и, сунув Даше в руки какую-то бумажку с жирным чернильным штампом, предупредил, что они должны к концу месяца освободить оставшиеся комнаты «для революционных нужд пролетарского правительства».

— Знаю я, какие у них «нужды», — зло зашептала на ухо Вера, — водку жлуктают с самого утра, да свои революционные песни орут.

— Может, им, и правда, места не хватает, — возразила Даша, видя, что уполномоченный чувствует себя весьма стеснительно.

— Да, ну тебя, малахольную, — зашипела Вера на сестру, зная её сердобольный характер.

— Если желаете, я вам выпишу ордер на комнату в пролетарском общежитии, — сочувственно сообщил уполномоченный, но видя, что дамы не горят желанием кормить клопов, спешно ретировался.

— Что делать будем, сердешная? — смирившись с неотвратимым, спросила Вера, оседлав стул.

— К тёте Офелии едем в Одессу, — сказала Даша, наблюдая в окно, как уполномоченный засеменил во флигель, где занимал под свой кабинет спальню для гостей.

— Дашка! Ты с ума сошла ехать в такое время, в такую даль, — только и сказала Вера, понимая, что другого выхода у них нет. В Москве часто недоставало продуктов, которые дорожали непомерно, а чтобы выстоять очередь у лавки, то нужно занимать её с вечера или покупать припасы у мешочников втридорога.

С этого времени у них начался кошмар, который организовывала Вера, пытаясь выжать из данной ситуации хоть какую-то каплю стабильности в будущей жизни.

Не собираясь уезжать с голыми руками, Вера организовала в их квартире подобие мебельного салона, куда с утра до вечера приезжали покупатели и, поторговавшись, забирали то, что ещё осталось от мебели. От того, что дверью всё время хлопали, комнаты совсем выстудились, и Вера затопила печь, притащив дрова из сарая во дворе.

— А где мы будем спать? — робко спросила Даша, когда толстый крестьянин нагрузил на сани последнюю деревянную кровать, на которой они спали с Верой, так как поодиночке ночью оставаться боялись.

— В углу поспим на матрасе, — по-житейски просто ответила Вера, пересчитывая царские рубли и пряча их за пазуху, почему-то думая, что там их никто не отнимет. В итоге, далеко до последнего срока, их комнаты оказались пусты, а из посуды остались только серебряные ложки.

— А как мы будем кушать? — снова спросила Даша, наперёд зная ответ Веры, но та неожиданно сообщила:

— Здесь нам кушать больше не придётся.

Оторопевшая Даша смотрела на сестру и Вера объяснила:

— Мы сегодня уезжаем.

— Как? — растерянно спросила Даша.

— Что же мы даром помещение освобождаем! — возмутилась Вера и объяснила Даше: — Я сегодня к нашему уполномоченному ходила и потребовала бумагу на проезд до Одессы.

— И что?

— Дал, как миленький, — сказала Вера, вытягивая из-за пазухи бумагу, и, глядя на удивлённое лицо Даши, добавила: — У них же контора – железнодорожная!

Даша прочитала бумагу, прибитую всё той же грязной фиолетовой печатью, и подняла на Веру восторженные глаза.

— Верунчик, ты даёшь, — сказала она, вчитываясь в бумагу, а потом подняла удивлённый взгляд на Веру: — Мы что, едем втроём?

— Да, — сказала Вера и скомандовала: — Собирай вещи, через час приедет извозчик.

Даша не стала спорить и расспрашивать Веру о таинственном третьем пассажире, а принялась собирать вещи в чемодан.

— Ты что делаешь? — спросила Вера, глядя, как Даша пытается запихнуть в него свои вещи.

— Пакую вещи, — сообщила Даша и спросила: — А что?

— Возьми, вот, — сказала Вера и подала ей мешок.

— В нем же всё помнётся, — возразила Даша.

— А чемодан у тебя отберут через десять минут, — убеждённо сообщила Вера. Даше ничего не оставалось, как переложить свои вещи в мешок.

Кто-то постучал, и Даша пошла к двери. Открыв её, Даша увидела невысокую женщину средних лет в черном подряснике, опоясанном поясом, на котором висели чётки, а голову закрывал такой же чёрный апостольник, под которым угадывалась скуфейка.

— Верку позови, — властно сказала женщина, озираясь на голые стены. Даша потопала во вторую комнату и шепнула Вере: — Там к тебе какая-то монашка пришла.

— А Василиса! — воскликнула Вера, когда увидела женщину и троекратно с ней поцеловалась.

— Принесла? — спросила она, и Василиса вытащила из мешка чёрные одежды.

— Переодевайся, — приказала Вера, и Даша растерянно спросила: — Зачем?

Вера посмотрела на неё, как на юродивую и спросила: — Дашка, ты дура?

— Не богохульствуй! — грозно сказала Василиса, но по блеску её глаз Даша поняла, что у Веры с монахиней полное взаимопонимание. Видимо, она из ближайшего Никитского монастыря на их улице. Василиса помогла Даше облачиться в подрясник, на голову водрузила апостольник, а поверху надела пальто.

Одевшись, Даша увидела Веру, которая крутилась возле не проданного зеркала. Чёрная форма ей несказанно шла и если Вера хотела замаскировать в себе девушку, то церковные одежды делали обратное – в них она выглядела сексуально. Даша глянула на себя и увидела, что её бледное лицо только оттенялось апостольником, делая её загадочной.

«Напрасно мы вырядились», — с сожалением подумала она, но делать нечего: взяв мешки, они вышли на улицу дожидаться извозчика. Товарищ уполномоченный, подошедший к ним, чтобы выяснить, что делают монашки возле вверенного ему подразделения, с удивлением узнал Веру и Дашу, отчего у него полезли глаза на лоб.

— Вы куда? — спросил он, глядя на Веру: видно она вызывала в нём отнюдь не железнодорожные мысли.

— В монашки идём, — театрально закатив глаза, грустно сказала Вера и, глянув на уполномоченного, сказала:

— Извёл нас, ирод!

— Да я ... вы погодите ... мы в комитете как-нибудь решим ... — начал ответственный товарищ, но Вера поцеловала уполномоченного в щёчку и трагически сказала: