Мой театр. По страницам дневника. Книга II - Николай Максимович Цискаридзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он к тому времени внутренне как-то изменился, помягчел, даже стал в чем-то сентиментален: «Ты знаешь, очень мало артистов твоего уровня согласились бы на эту небольшую гротесковую роль». – «Юрий Николаевич, как говорила Семёнова, сместим акценты! Пусть главные герои со мной посоревнуются!»
В Нью-Йорке я получил дату своего бенефиса в Мариинском театре и понял, что всё впритык: сегодня бенефис в Петербурге, а завтра премьера «Золотого века» в Москве. Даже суток нет между ними.
Приезжаю с «королей». В ГАБТе идет полным ходом подготовка к «Золотому веку». На свежий глаз стала еще очевидней деградация отношений в труппе: исчезало традиционное уважение к педагогам, к старшему поколению артистов, понятие субординации. Репетиции превратились в рынок. Присутствие Ратманского ничего не меняло. Но, как только появлялся Григорович, все замирало, прекращалась трескотня и свары, начиналась настоящая работа.
После меня на второй состав Конферансье был назначен Г. Янин, на третий – Д. Медведев. В воздухе я почувствовал висящий над моей шеей топор – оба жаждали получить премьеру. Из основных исполнителей старого состава остался только я один. А у меня дилемма: бенефис в Мариинском театре, от которого нельзя отказываться, потому что это единственный шанс в жизни; «Золотой век» в ГАБТе – Грига обидеть я не имею права и не хочу. Хожу и думаю – что делать?
В коридоре встречаю Юрия Николаевича, тот сухо: «Здрасьте», отводит глаза. Григ никогда в жизни со мной так не здоровался. Понимаю, что его уже против меня накачали. Подошел к нему во время прогона на сцене, он один сидел: «Юрий Николаевич, можно с вами поговорить?» – «Конечно, Коль, садись. Что? Ты должен уехать?» Я объяснил сложившуюся ситуацию. А Григорович в таких делах был, как говорится, не приведи господи! Не переносил, чтобы во время его репетиций кто-то куда-то посмел уехать. Ему даже про свой текущий репертуар в такие моменты нельзя было намекать, чтобы ничем не потревожить процесс его работы.
Присаживаясь к Юрию Николаевичу, я понимал, что захожу в клетку с тигром и сам вкладываю голову в его пасть. Я боялся этого разговора. «Юрий Николаевич, клянусь, я станцую бенефис в Петербурге, сяду на поезд, приеду и станцую Конферансье. У вас же нет во мне сомнения? Я же перед вами только что все станцевал». – «Ты точно приедешь?» – «Точно приеду». – «Мне все говорят, что ты меня подведешь». – «Юрий Николаевич, я вас когда-нибудь подводил?» – «Нет, ты – никогда».
По театру тут же разнеслось, что Григорович мирно отпустил меня в Петербург. Никто в то поверить не мог. Только Ворохобко сказал: «Я Грига не узнаю, ни одному другому артисту он бы этого не простил».
Сыграв для жюри театральной премии «Золотой маски» очередные шесть спектаклей «Смерти Полифема» в кукольном театре «Тень», я укатил в Северную столицу.
43
В программе моего трехактного бенефиса было почти все как я хотел. Только партнерш не было: ни Лопаткиной, ни Вишнёвой, ни Захаровой. Остальных балерин «разобрали» Рузиматов с Зеленским с условием – в моем бенефисе не участвовать!
Меня это не удивило, в Мариинском театре я нашел, с кем свой бенефис станцевать. В «Рубинах» со мной вышла Олеся Новикова, в «In the Middle» – две Екатерины: Петина и Кондаурова. Только я утряс эту проблему, выясняется, конечно «совершенно неожиданно», что у театра закончились права на «Юношу и Смерть». После скандала, когда Вазиев нарушил волю Пети и отдал его балеты не тем исполнителям, Ролан в Мариинском театре больше не появлялся, заявив, что с этим руководителем никогда не будет иметь никак дел.
Звоню Ролану в Женеву с просьбой разрешить «Юношу и Смерть», слышу: «В Мариинском театре – нет!» Я к Жанмер. Зизи провела разговор с мужем, заявив, что он может отказать любому человеку, но не Николя. Волшебным образом получаю разрешение от Пети танцевать «Юношу и Смерть» в Мариинском театре один раз, и только мне. Оказалось, что и Рузиматов, и Зеленский тоже решили исполнять этот балет.
В тот же день меня вызвали к руководству, сообщили, что декорации балета «Юноша и Смерть» сгорели! Оказалось, питерские бенефицианты поставили условие: если я один танцую «Юношу и Смерть», то они свои бенефисы танцевать вообще не будут.
Я срочно переставил программу: в I акте «Рубины», во II акте «Нарцисс», потом при поднятой оркестровой яме играется антракт из «Спящей красавицы», после чего я танцую «Кармен. Соло» и под занавес «In the Middle» в III акте. Как говорится, слабонервных просим удалиться.
Забыл рассказать историю по поводу нот к «Нарциссу». Дело в том, что номер К. Голейзовского поставлен на музыку, которую композитор Н. Черепнин не писал никогда. В 1911 году он сочинил балет «Нарцисс и Эхо». Голейзовский взял эту партитуру и начал то из одного, то из другого места изымать чуть ли не по два-по четыре такта, которые в результате сложил в законченный грамотный музыкальный номер. Гениальный был человек.
В 1996 году, когда мы с Улановой начали репетировать «Нарцисса», выяснилось, что в Большом театре нет его нот, они куда-то самым невероятным образом исчезли. Обнаружилась только фонограмма, под которую В. Васильев танцевал.
Позвонила мне И. С. Щербина, легендарный концертмейстер ГАБТа: «Коля, нет этих нот у нас в театре!» Ирине Сергеевне уже было хорошо за 80 лет. Потрясающая дама: сигарету изо рта не выпускала, ходила еле-еле, подагра, артрит, а пальцы бегали по клавиатуре рояля с невероятной скоростью, ни одна нота мимо не пролетала.
В общем, тогда в Московской консерватории мне достали фортепианное переложение всего балета Черепнина. Началась работа. Включая фонограмму, мой концертмейстер Лена Сердюк находила там необходимых два такта и вносила в ноты номера Голейзовского – приставляла; находила следующие три-четыре такта – приставляла… Этот клавир я и привез в Петербург. В Мариинском театре его, естественно, не было. Кроме В. Васильева и В. Малахова «Нарцисса» никто до меня не танцевал.
44
Дальше встал вопрос о билетах на мой бенефис для моих гостей. Я пригласил около двадцати человек из Москвы; из Парижа собирались прилететь мои спасительницы Маша Зонина и Галя Казноб. Прихожу в кассу, а мне: «Для вас ничего нет, все продано два месяца назад». Дошел в поисках билетов до дирекции, обнаружились-таки места.
Прихожу снова за ними в кассу. Февраль. Холодно, на мне шапка и капюшон сверху. Рядом тут же образовалась какая-то подозрительная фигура: «Сколько билетов хотите на Цискаридзе?» – «А какие есть?» – удивленно спросил я, в
